глубокой сосредоточенности, он напружинился, будто готовясь пробивать бетон собственным телом, схватил за плечи Доцента и закричал:
— Выход! Все быстренько ищем выход! Что там еще про пентакли?!
— Талисман, символизирующий радость жизни, — похоронным голосом признался Доцент. — Магический знак Соломона, помогает найти в жизни смысл. Избавляет от депрессии и страха перед неизвестностью…
— То, что надо, — заметил Аптекарь, оглядев смыкающиеся стены.
— Важнейший символ для привлечения добра и света. Дает защиту от колдовства, заклинаний и нападения темных сил… — проговорил Доцент. И вдруг, безо всякого перехода, запел: — Темные силы мяту-утся, ветер нам дует в лицо, за счастье народное бьются отряды рабочих бойцов!
— Тогда чего мы ждем? — просто спросила Джульетта. — Давайте… привлекать добро и свет!
Они стали в круг, почти упираясь спинами в бетонные стены, и взялись за руки. Эскулап оказался между Джульеттой и Доцентом, а Сэнсей — между Аптекарем и Джульеттой. Сжимая ладони соседей, они подняли руки вперед и в стороны, как парашютисты, складывающие «звездочку» в свободном падении.
— Парашютистам хорошо, — дрожащим голосом сказала Джульетта. — Им только за кольцо дернуть — и уже не падаешь…
— В большинстве процентов случаев, — покладисто подтвердил Доцент.
— Думаем о хорошем! — энергично предложил Сэнсей. — Вместе! Поехали!
Снова стало тихо. Неприятно теплые стенки уперлись в спины. Сэнсей оказался в створке двери, лопатками чувствуя кирпичную кладку.
— Не помогает ваш пентакль, — заметил Аптекарь.
— Расслабьтесь! — приказал Эскулап. — Закройте глаза! Представьте себе поле, рассвет, капельки росы на стебельках травы…
Показалось — или бетонные стены в самом деле чуть-чуть отступили?
— Давайте! — завопил Эскулап воодушевленно. — Представьте море… Теплые волны… Теплый песок…
— Медузы… — простонала Джульетта, и стены сдвинулись плотнее.
Сэнсей прямо-таки увидел внутренним взором, как мастер Фынь Крученик-младший лезет вверх по колодцу, упираясь в стенки наподобие человека-паука. Не оглядываясь, лягнул кирпичную кладку. Ничего не изменилось, только боль в лодыжке усилилась.
— О хорошем! — надрывался Эскулап. — О счастливом! Привлекайте на нашу сторону добро и свет! Небо, солнце, золотистые закатные лучи…
— Куча денег, — пробормотала Джульетта. — Не подумать ли нам, каждому, о десятке-другом тысяч долларов?
— Не подумать! — рявкнул Эскулап. — О возвышенном, о духовном!
— О давно ушедшей молодости, — ухмыльнулся Доцент.
— Вы не стараетесь, — упрекнул его Эскулап. — Пентакль, между прочим, ваша идея!
— Белый Бим Черное Ухо, — отозвался Доцент, глядя через плечо Сэнсея на замурованную дверь. — Есть двери, которые не открываются.
— Давайте помолимся, — предложила Джульетта.
— Что? — спросил Эскулап и вдруг побледнел до синевы. Он и прежде не был румян — но теперь и вовсе перешел в черно-белое изображение, будто картинка на гаснущем экране монитора.
— Помолимся, — робко предложила Джульетта. — Я имела в виду, что…
— Нет! — Эскулап смотрел, не отрываясь, на Доцента. — Бим… Я же собаку утром не выводил!
Он вытянул вперед руки, сжимая ладонь Джульетты так, что дамочка пискнула, и руку Доцента, который молча попытался высвободиться, но не смог. По цепи из пяти звеньев пробежала ощутимая дрожь.
— Собаку?! — выкрикнула Джульетта. — У меня дочь вечером приедет от бабушки — без ключей!
Дрожь в цепи сделалась сильнее.
— Иудеи и христиане, — пробормотал Доцент себе под нос, — считали пентакль первой из Семи Печатей, которые представляли собой тайное имя Бога…
Пять замков из крепко сжатых ладоней дрожали и почти соприкасались.
— Путеводи меня в правде своей, — сказал Аптекарь неожиданно для себя.
— Что?!
Аптекарь не ответил. Он смотрел на Джульетту. Она вдруг оказалась очень высокой — на полголовы выше мужчин.
Эскулап, Доцент и Сэнсей разом глянули сперва вниз и почти сразу — вверх. Ноги Джульетты в открытых туфлях не касались битого кирпича. Джульетта медленно, как величавый дирижабль, поднималась к небу, увлекая за собой Эскулапа и Доцента.
Сэнсей подпрыгнул и завис в воздухе. Аптекарь опередил его на долю секунды. Держась за руки, они поднимались все выше, скользили мимо серые стенки колодца, и где-то на темном дне осталась замурованная дверь — из тех, что не открываются.
12
Пятеро плыли над городом, взявшись за руки. Внизу сменяли друг друга светло-зеленые и темно-зеленые кроны, черепичные скаты и темные от времени шпили, и скучные плоские крыши, покрытые битумом, и веселые кошки на карнизах, и белье на веревках, и старушки на скамейках, и лаковые потоки машин, и матовые лужицы городских прудов, покрытых ряской.
— Как парашютисты, — сказала Джульетта.
— Как эстонские парашютисты, — уточнил Доцент. — Очень медленно падаем.
— Я не понимаю, куда мы летим? — обеспокоился Эскулап.
— Хотите об этом поговорить? — весело предположил Аптекарь.
А Сэнсей ничего не сказал. Он смотрел вниз и думал, что даже Фынь Крученик-старший, не говоря уже о его сопливом наследнике, никогда не совершал подобных полетов.
13
…Радуясь культуре общения и развитию частного предпринимательства, Сэнсей миновал два абрикосовых дерева, детскую площадку с песочницей и свернул к арке, выводящей к метро. Заскочил сначала в булочную; в «гипермаркете», страдающем, судя по названию, манией величия, купил ряженки. Выйдя на улицу, столкнулся с незнакомой дамочкой, бледной от недосыпа, чье миловидное в общем-то лицо было подпорчено брезгливой и усталой миной. Дамочка нарядилась в летний кардиган, призванный скрывать полноту.
— Прошу прощения. — Он уступил дорогу в полной уверенности, что дамочка брякнет нечто вроде «Смотреть надо, куда идете!».
Дамочка и хотела что-то подобное сказать, но удержалась. Кивнула с достоинством. На чуть тронутых помадой губах появилась тень улыбки; прижимая к груди пачку кофе «chibo», дамочка пошла дальше по своим делам, и Сэнсей, задержавшись на минутку, глянул ей вслед.
Тем временем открылась дверь подвала, наполовину утопленная в асфальте, и оттуда, как из подземного узилища, появились пленник и конвоир. Пленник, в котором с полувзгляда угадывался матерый
