которому надо было позвонить. А единственный человек, который мог свести эти числа вместе, наполнить их смыслом и силой, был уже ни на что не годен. Но Степа все никак не соглашался в это поверить — как будто, пока он не верил, оставалась надежда.
Рядом остановились полковник связи и Лебедкин. Они тихо обсуждали случившееся.
— Растрата? — спросил полковник.
— Исключено.
— Несчастная любовь?
Лебедкин покосился на Степу.
— Да вроде нет, — сказал он. — На этом фронте все хорошо было. Насколько я знаю. Полковник тоже посмотрел на Степу.
— А это кто? Что здесь делает?
— Я… — начал Степа.
На помощь пришел Лебедкин.
— Да это Степа из «Санбанка». Вы с ним уже встречались, Владимир Михайлович. Жорин партнер. Он за консультацией пришел. По офшорной проблематике.
— Тот самый Степан Аркадьевич, про кого секретарша говорила?
Лебедкин кивнул.
— Понятно, — сказал полковник. — Получается, вообще никаких зацепок.
— Может, просто обнюхался? — предположил мужчина в штатском и кивнул на стол.
— Сомнений мало, что обнюхался, — сказал Лебедкин. — Нюхал он постоянно.
— Анализ, конечно, покажет, сколько он принял, но это явно не объяснение, — сказал полковник. — А откуда этот елдак резиновый?
Лебедкин пожал плечами.
— Да у него полный сейф таких игрушек. Кнуты, хомуты, упряжь какая-то… Я другого в толк не возьму, зачем он его на ствол надел?
Полковник криво усмехнулся.
— Это я как раз понимаю. От сердечного омерзения. Видать, крепко его люди обидели. Сейчас многие так делают… Ну не так именно, конечно. Каждый по-своему. Как бы прощальный горький упрек. Мол, хотели меня достать? Получите, сам все сделаю. Вон, на той неделе один нефтяник, фамилию называть не буду, повесился. Все новости смотрели… Только в новостях не сказали, что он, перед тем как повеситься, вырезал себе бритвой на лбу слово «киркук».
— Что такое «киркук»?
Полковник развел руками.
— В словаре Ожегова нет. Бандиты тоже так не говорят. Только сам он и знал, наверное. Я думаю, символ того, что угнетало его психику. Да по звучанию уже можно понять. Типа как «кирдык», только совсем-совсем без надежды. Время жесткое, душа дымится, как тормозная колодка. Вот и не выдержал.
У Степы в кармане зазвонил мобильный. Он отошел в сторону и поднес его к уху.
— Але.
Это была Люся из бухгалтерии.
— Степан Аркадьевич, докладываю, — заговорила она, глотая слова от волнения. — Покемон Meowth, номер пятьдесят два. Это такая кошечка, очень симпатичная. Будете смеяться, похожа на Мюс Джулиановну. Такие же стрелки торчат из прически. Или из шерстки, не знаю, как правильно. Обожает круглые вещицы. По ночам бродит по улице, подбирая оброненные вещи. Если Meowth находит круглую вещицу, она не может перестать играть с ней, пока не заснет. Особо любит монеты, которые собирает в клады.
— А круглые суммы тоже любит? — спросил Стела.
— Об этом информации не было, — ответила Люся.
— А как тогда понимать шестьдесят шесть? Что, для отвода глаз? Или просто два кружочка с хвостиками?
Полковник связи посмотрел на него и что-то сказал Лебедки ну.
— Простите, Степан Аркадьевич? — напряженно спросила Люся.
— Нет, ничего. Давай дальше.
— Пикачу, номер двадцать пять. Это электрический покемон. Жарит орешки и твердые ягоды с помощью электричества, чтобы они стали мягкими и их можно было разгрызть. Поднимает хвост, чтобы проверить свое окружение… Тут я не поняла, что имеется в виду. Иногда при этом в хвост бьет молния.
— В курсе, — буркнул Степа.
— И ваш любимый номер. Тридцать четыре. Нидокинг. Это грозный покемон. Он использует свой могучий хвост, чтобы свалить свою жертву, задушить ее, а затем переломать ей кости. Его хвост настолько силен, что он без труда может перебить им позвоночник врага. Это все, что я пока нашла. Нужно что-нибудь уточнить?
— Нет, — ответил Степа, сложил телефон и спрятал его в карман.
Подошедший Лебедкин обнял его за плечи.
— Знаешь что… Езжай-ка домой, выпей, успокойся. Нечего тебе тут делать. Не мешай осмотр проводить.
Степа провел языком по сухим губам.
— Надо было код ввести, — сказал он, глядя на рыже-красную карту денежных островов. — Лебедкин, мы бы десять раз успели до полуночи. Ты можешь себе представить, а? Всего один звонок по телефону… А теперь что мы имеем? От мертвого осла уши. И те к делу пришьют. Типа замкнутый круг. Безвозвратно. Знаешь, как это пятно мозгов на стене называется? Архипелаг Гуд Лак… Или нет, я с доктором Гулаго путаю…
Лебедкин недоверчиво покачал головой. Потом морщина на его лбу разгладилась, будто он что- то понял.
— Говорил ведь тебе, не нюхай эту дрянь, — сказал он тихо. — Ой, Степа… Как брата тебя прошу — остановись, пока можешь. Сам видишь, что с человеком происходит. Сначала становишься пидарасом. Потом холуем. А потом…
Лебедкин кивнул в сторону ковра.
— Да чего я тебе объясняю, все ведь перед глазами.
Он вдруг нахмурился и поглядел Степе на штаны, где бугрилась заметная выпуклость.
— На что это у тебя хуй встал, а? — спросил он с отвращением. — Совсем что ли совесть потерял, изверг?
360
Над словами «Табуретовка™ (та самая!)» был нарисован табурет. На нем сидел насупленный Зюзя, в ватнике и резиновых сапогах, с мормышкой в руке. Улыбающийся Чубайка, предупредительно изогнувшись, стоял рядом с подносом в руках; на подносе была бутылка, на которой можно было различить две крохотные фигурки в тех же позах: одну на табурете, а другую, изогнувшуюся, — с подносом. Подразумевалась бесконечность.
С другой стороны бутылки была наклейка поменьше, со слоганом «Семь раз фильтруем базарчик™!» и неровным столбиком текста. («Размещенные прямо на бутылке отрывки из диалогов, знакомых по эфиру и газетам, — объяснял Малюта в концепции, — помогут потребителю отождествить продукт с бутилированной телепередачей, вовлекая его в непрерывный цикл потребления, что и является главной задачей 360-градусного маркетинга с использованаем главных российских масс-медиа — водки, телевидения и газет».)
Отрывок на наклейке был созвучен Степиному настроению:
