показалось, что из ниши потянуло ледяным затхлым воздухом. — Ты видишь, мой Император, здесь по большей части люди. Есть и другие, но они все… не как хозяева. — Она кивнула на бессильно поникший череп давно опочившего создания. — Рабы, если говорить прямо. Магию крови можно строить на крови тех, кого ты взял в плен, подчинил, покорил, кто ненавидит тебя. А можно — подобно тому как крупинка соли придаёт новый вкус всему блюду — добавить к рабам немного
— Кстати, а как насчёт заклятья страха? «Пирамиды просыпаются», верно?
— Верно. Они проснулись, повелитель. Но переменили намерения — когда я прочла их письмена. Они ждут, мой Император. Затаились… — Сеамни дрожала всем телом; наверное, будь они наедине, просто прижалась бы к Гвину.
— Ничего. Пусть ждут, небось не дождутся…
Лабиринт мог бы показаться сложным, однако Баламут вёл отряд уверенно, ни разу не зайдя в тупики. Требовалось пройти насквозь весь этаж, в конце его оказывалась лестница, ведущая выше. И повсюду — ниши, ниши, погребальные ниши, где вперемешку прикованы были люди, остроголовые нелюди, существа, похожие на эльфов, другие — смахивавшие на гномов, попадались клыкастые черепа орков, встретился даже один вампир: его игольчатые зубы невозможно было ни с чем перепутать.
Отряд поднимался всё выше и выше. Император ожидал ловушек — их не оказалось. Неведомые строители пирамиды, похоже, не опасались воров.
Шесть, семь, восемь уровней осталось позади.
— Уф… — пропыхтела Сежес, с трудом поднимаясь по очередному лестничному маршу. — Баламут, долго ещё?
— Девятый уровень будет последним. — Гном сосредоточенно к чему-то прислушивался. — Странное дело…
— А не заглянуть ли нам во-он туда, в этот закуток?.. — вдруг вмешался Император; его слуха словно достиг слабый, исполненный вечной горечи зов.
— И точно! — Баламут решительно свернул вбок. Короткий отрезок коридора заканчивался тупиком, вернее, очередной нишей, не то погребальной, не то жертвенной. Как и у остальных, верхняя часть не была заложена кирпичом, Император увидел снежно-белый череп, показавшийся ему сперва медвежьим, однако, приглядевшись, он увидел высокий лоб и височные кости куда большие, чем у простого зверя.
— Что-то тут не так… — бормотал Баламут, осторожно приближаясь к стене.
— Магия, — устало, но с уверенностью проговорила Сежес.
— Тут был замурован чародей. И не из слабых, — докончила Сеамни, прикрывая глаза ладонью.
— Надо б разобрать стеночку-то… — негромко продолжал гном, вновь скидывая с плеч мешок с инструментами. — Аккуратно распилим… по раствору… твёрдый он, зараза, но что поделаешь…
— Стоит ли, Баламут? — осторожно спросил Император.
— Стоит, повелитель, — вместо гнома ответила Сежес. — Баламут прав. Строители пирамиды, кем бы они ни были, поймали и замуровали здесь могущественного чародея. Он сумел оставить по себе память. Я чувствую… он умирал долго, пережив всех своих товарищей по несчастью, сходивших с ума, погибавших от жажды… Они лишили его возможности вырваться отсюда, но не смогли полностью отнять у него магию. Я думаю… он… ну да, конечно! Он оставил нам свой рассказ.
Баламут тем временем уже успел выдернуть из кладки с полдюжины кирпичей. Внутреннюю поверхность густо покрывали каллиграфически аккуратные письмена. Сам же неведомый маг и впрямь оказался медведем — могучие лапы прикручены к стене толстыми цепями, стальные браслеты — толщиной в руку взрослого человека.
«Это ведь ты меня позвал, — потрясённо подумал Император. — Ты подал мне весть, неведомый брат. Ну что ж, я надеюсь, что не подведу тебя…»
— Какое мужество! — негромко произнесла Сежес, и голос её неожиданно дрогнул. — Он знал, что обречён. Знал, что помощь не придёт. Он мог надеяться только на то, что невесть сколько столетий спустя кто-нибудь войдёт в пирамиду, прорвётся сквозь ту дверь и окажется около его гробницы. И — прочтёт то, что он написал.
Баламут бережно раскладывал на полу выломанные кирпичи, перенося их нежно, словно новорожденных. Император и Вольные, не сговариваясь, отсалютовали безымянному чародею, проигравшему свою собственную битву, но всё же нашедшему способ послать весть грядущим мстителям.
По камням ровными рядами тянулись чёткие и странные знаки, начинавшиеся так:
Руны покрывали всю поверхность выпиленных камней.
— Он ведь писал не руками, правда?
— Да, мой Император, — кивнула Сежес. — Руны нанесены заклинанием, чарами, которые строители пирамиды не смогли ни блокировать, ни уничтожить. Скорее всего он заставил себя жить, пока пирамида не была закончена и его мучители больше не могли до него дотянуться.
Двое людей, гном, Дану, Вольные — все застыли в молчании, отдавая последнюю дань.
— Всё бы хорошо, но может ли кто-нибудь это прочесть? — почесал в затылке Баламут. — Меня, например, и просить не стоит.
— Никто и не собирался, — съязвила Сежес, — всё равно про один гномояд и услышим.
Император взглянул на Сеамни, однако Дану только покачала головой:
— Прочесть те строчки внизу мне помог Деревянный Меч, его память. Это не имеет к создателям пирамиды никакого отношения.
— Ну не зря же ты старался, не зря, не мог ты этого не предусмотреть! — горячо выпалил вдруг гном, в упор уставившись в пустые глазницы белого черепа.
В глубине чёрных провалов засветились два крошечных желтоватых огонька, и Император невольно заслонил собой Тайде. Обнажили оружие и Вольные, смыкая круг около обнявшихся человека и Дану.
Зазвучал спокойный, низкий, хрипловатый голос — таким в представлении деревенских сказочников и должен говорить могучий медведь.
— Gratiodo metre sem, — услыхали Император и его спутники. — Se elprim Murono, dankobar seti…
— Нам это не поможет, — покачала головой Сежес. — Слишком много времени уйдёт на расшифровку…
Жёлтые огоньки мигнули раз, другой, изменили цвет, сделавшийся словно тёмный янтарь, вспыхнули ярче. И прежний голос вновь начал свою речь, только теперь он говорил на чистейшем, академически правильном мельииском, заставив бы устыдиться своего произношения даже Тита Оливия, великого имперского трагика:
— Приветствую внимающих мне. Моё имя Муроно, волшебница народа данкобаров. Я оставляю тут свою память и своё сердце. Я проиграла битву. Я замурована в пирамиде пришельцев, явившихся в мой мир и победивших нас. Они лишили меня всей магии, какую только смогли найти. Но нашли не всё. И пусть я не могу освободиться или продлять своё существование дальше, но у меня хватит сил оставить тут это послание. Я записала его речью моего народа, данкобаров, но понимаю, что сюда могут заглянуть и другие, не разумеющие нашего языка. Поэтому моё послание переведёт это заклятье. Я гордилась им, я создала его, чтобы данкобары могли говорить со всеми, проходящими через наш мир. Сейчас я оставляю его как свой последний дар тем, кто выступит против Возводящих Пирамиды. — Короткая пауза, и голос окреп, сделался ещё ниже, в нём то и дело проскальзывали яростно-рыкающие нотки. — Созидающие Пирамиды явились в наш мир незваными, и сперва никто не заподозрил их в дурных намерениях. Их было мало, и они не вмешивались в дела народа данкобаров, как, впрочем, и эххов, и грамнов, и других, чьи имена могут ничего не сказать вам, слушающие. Они строили пирамиды и нанимали работников. Плата была щедрой, отношение — добрым; польстились многие из моих соплеменников. Созидающие привечали данкобаров — мы отличаемся силой, рассудительностью и спокойствием.
Однако Рашата, моя мудрая мать, первая из владеющих Словом у народа данкобаров, встревожилась. Она спросила совета у Тёмной Птицы, что каждый вечер закрывает своими крылами всё
