всегда, а звонок все звонил и звонил.
– Ты Сардор, – сказал Гаро, не обращая внимания на непрекращающийся резкий звук.
– Ты что сделал с кнопкой?
– Ничего. Нажал один раз и больше не трогал. Я Гаро.
– Да понял я, понял. Проходи.
Звонок удалось усмирить, только прибегнув к хирургическому вмешательству: поднявшись на стремянку, Сардик вырвал провода. И – сверху – продолжил осмотр нового жильца. Гаро был невысоким, ладно скроенным и бедно одетым: пуховик, вязаная шапка-«пидорка», голубая рубашка из хлопка, фланелевые штаны и вьетнамские матерчатые тапочки, надетые на две пары толстых носков из козьего пуха. Тапочки стоили рублей пятьдесят, не больше. В руках Гаро держал обшарпанный фибровый чемоданчик, и видно было, что он совсем не тяжел.
Обольщаться насчет вещей не стоило – все они начинали с малого: и Женька, и Мчедлидзе, и Иван Бабкин, и байкер Леопольдыч.
– Не мерзнешь в тапочках? Зимы здесь будь здоров. Может, имеет смысл валенки купить?
– Про зимы здесь все знаю, но не мерзну почему-то. Так что валенки покупать смысла нет.
Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.
– Поможешь перенести картины? – спросил Сардик.
– Ага, – ответил Гаро, но так и остался стоять на месте.
И сдвинулся с него только тогда, когда Сардик сделал последнюю ходку: с композицией, в центре которой был архитектурный памятник Биби-Ханым. Именно его большинство несведущих людей принимало за лягушку. А большинство сведущих – за дух Марка Шагала.
– Вот Биби-Ханым. – Гаро ткнул коричневым пальцем в картину.
– Точно! – Сардик был поражен. – Как ты догадался?
– Зачем догадался? Ясно же, что это Биби-Ханым.
Гаро прошел в мастерскую следом за Сардиком и снова остановился возле двери, сонным взглядом осматривая помещение. И картины заодно.
– Сямисэн, – изрек он. – Только почему-то струны оборвались.
Сардик так и сел в старое продавленное кресло, которое помнило и Галку-Соловья с Анькой- Амаретто, и любовниц байкера с соло-гитаристом, и Женькиных вечно щебечущих моделек.
– Знаешь, что такое сямисэн?
Вопрос был вполне закономерным, потому что на лице Гаро не прочитывалось и неполной средней школы. А прочитывались уборка хлопка, уход за овцами и лошадьми, утренняя дойка верблюдиц и вечерняя молитва – лицом на восток.
– Конечно. Я даже играл на сямисэне. Хорошо получалось.
Сардик почувствовал легкое щекотание в носу: так было всегда, когда кто-то в его обществе начинал беззастенчиво и без всяких к тому предпосылок врать. Погоди-ка, друг, сейчас я выведу тебя на чистую воду!..
– И кто же тебя научил играть на сямисэне?
– Один японец, очень добрый человек.
– И где ты встретил этого японца? У себя в ауле? Или… что там у вас?
– Зачем так говоришь? – Гаро нисколько не обиделся. – Зачем в ауле? Японцы называются японцами, потому что живут в Японии. Это все знают.
– А ты, значит, был в Японии?
– Конечно. В городе Китакюсю, префектура Фукуока.
Сардик приуныл: простейшее по имени Гаро ни в жизнь бы не додумалось до изысканного «Фукуока» и уж тем более – до забористого «Китакюсю». А если бы додумалось – то не запомнило. Отсюда вывод – и Фукуока, и Китакюсю, и добрый японец с сямисэном существуют. И Гаро с ними знаком. Но сдаваться без боя Сардику не хотелось, потому он и спросил:
– И что же ты делал в Японии?
– То же, что и везде. Убирал офисы. Здесь я тоже убираю офис.
Видимо, в Японии большой дефицит уборщиков, если требуются кадры со стороны.
– А как ты туда попал?
– Так же, как во все другие места.
– И много было этих мест?
Гаро зажмурил глаза, вытянул вперед руки и стал перечислять «места», по очереди загибая пальцы:
– Город Шарлеруа в Бельгии. Город Каштелу-Бранку в Португалии. Город Джендуба в Тунисе. Город Парамарибо в Суринаме. Город Люцерн в Швейцарии. Там было красиво. Про Китакюсю ты уже знаешь, а сямисэн ты нарисовал немножко не так, как нужно: сверху должен быть один колок для закрепления струны, а снизу два. У тебя все наоборот.
– Учту, – только и смог выговорить уязвленный Сардик. – В следующий раз, когда мне нужно будет запечатлеть какой-нибудь музыкальный инструмент, я обязательно проконсультируюсь с тобой…
…Гаро и вправду оказался «парнем с секретом», хотя Сардик и подозревал, что секрет этот выеденного яйца не стоит. Тем сильнее Сардик мучался, силясь разгадать его. Гаро был прост, чтобы не сказать – примитивен, а если и рассказывал о своей прошлой жизни – обо всех этих шарлеруа, парамарибо и каштелу-бранку, то как-то очень своеобразно, с точки зрения уборщика офиса. Клерки в Парамарибо и Джендубе – ужасные грязнули, не то что клерки в Люцерне и Китакюсю: можно сказать, что там ты получаешь зарплату просто так, не особо затрудняя себя работой, – так везде чисто. Кроме того, города, в которых когда-то работал Гаро, выглядели как-то чересчур изолированно от всего остального мира. Все подходы к ним, воздушные и наземные пути, смотрелись одним белым пятном. Однажды Сардик не выдержал и сделал то, чего не делал никогда. То, что считал низким и недостойным порядочного человека: он проник в комнату Гаро в отсутствие хозяина и открыл его фибровый чемоданчик. Ничего достойного там не обнаружилось, какое разочарование! Только сменная рубашка, еще одни брюки (на этот раз – из черного крепа) и еще одна пара Вьетнамских тапочек. И шесть одинаковых деревянных коробочек с домино.
Зачем Гаро такое количество доминошных костей? Неизвестно. Тем более – Гаро никогда не предлагал Сардику забить козла на досуге. Странный, странный тип, этот Гаро!..
Абстрагировавшись от коробочек с костями, Сардик приподнял и перетряс рубаху и брюки, а также заглянул во все немногочисленные карманы чемоданчика в надежде найти документы и хоть какое-то вещественное подтверждение Люцерна и К°. Хоть какую-то память о них.
Хренушки!
Ни паспорта, ни справки о регистрации. Ни писем, ни открыток, ни телеграмм, ни корешков от денежных переводов куда-либо – только небольшая сумма в рублях, вложенная в помятую двухстраничную брошюрку «Пользуйтесь услугами American Express», такие грошовые аляповатые завлекаловки часто раздают в переходах метро. Был еще кулек со слипшимися леденцами, несколько пластинок жвачки, видавший виды каталог выставки какого-то французского фотохудожника и недорогие бусы из сердолика: Сардик даже не рискнул представить себе женщину, чье счастье они могут составить. И все. В чемодане не нашлось ни одной фотографии, повествующей о жизни уборщика или жизни его близких (в том числе той, кому предназначались бусы) – только поляроидный снимок самого Гаро, наклеенный на внутреннюю поверхность крышки. На снимке Гаро представал в компании с большеухим голым котом (на взгляд Сардика – абсолютным страшилищем, а ведь находятся любители этой чудовищной породы!). Гаро, судя по всему, был как раз любителем: он улыбался сидящему у него на плече коту. И кот вроде как улыбался Гаро – идиллия, да и только!.. Электронная дата в правом углу снимка отсылала Сардика на десятилетие назад, в то самое время, когда он впервые появился в Пскове, чтобы потом перебраться в Питер. Кот с поляроида, должно быть, давно почил в бозе, а вот Гаро… Он выглядел таким же, каким выглядел и сейчас, – двадцатипятилетним!..
Странный, странный тип этот Гаро!
Поляроидный снимок занимал центральное место на внутренней крышке чемодана, но вовсе не скучал в одиночестве. Со всех сторон он был обклеен лейблами, а лучше сказать – логотипами, срезанными с бумажных упаковок какого-то продукта. «МОЛОКО» – вычислил Сардик после непродолжительного
