была точно такая же квартира. И гарнитур такой же! Румынский. «Изабель», да? Мама его кому-то отдала, когда папа ей к свадьбе купил новую квартиру. А почему у тебя только диван? У нас еще стенка была с золотыми колечками на дверцах, журнальный столик и два кресла! Я одно колечко отвинтила, отнесла в детский сад и там променяла не помню на что. Папа та-ак ругался! Такое же колечко изготовить было невозможно. Он даже звонил родителям мальчика, с которым я сменялась, просил вернуть, но мальчик уже потерял колечко. Так мы и остались без колечка… Вета с интересом прошлась по комнатам и остановилась у аквариума:
— Рыбки! Боже, я в детстве мечтала об аквариуме! Но мама была против, она говорила, что от аквариума в квартире пахнет болотом. А как называется эта, голубенькая?
— Мраморная гурами.
— А вот этот, с черным хвостом?
— Меченосец.
— А вот этот, с усиками?
— Каллихтовый сомик.
— Какой симпатичный сомик! У него такие же глаза, как у тебя…
— Никогда не думал, что у меня рыбьи глаза.
— Ничего не рыбьи. У тебя глаза умные и грустные, как у каллихтового сомика… Я хочу каллихтового сомика!
— Я тебе куплю.
— Я хочу этого! Вета продолжала изучение квартиры. Диван, как всегда, был разложен и поверх белья застелен леопардовым пледом.
— Ты здесь спишь?
— Да вот, приходится…
— А я думала, вы спите раздельно.
— Как правило… Катя…
— Она!
— Она теперь спит в основном в Дашкиной комнате.
— «В целом» и «в основном»… Я хочу кофе!
— Яволь, майн фюрер! — щелкнул каблуками Башмаков и отправился на кухню.
Когда он вернулся с чашками на подносе, Веты в комнате не было. Он нашел ее на балконе.
— Зачем ты вышла? Соседи могут увидеть!
— Красивая церковь! Как игрушечная… Я обязательно буду венчаться. Ты венчанный?
— Нет.
— Это хорошо.
Они сидели в Дашкиной комнате в недавно купленных велюровых креслах, смотрели на однообразное мерцание электрического камина, на рыбок в аквариуме и пили кофе.
— Ты знаешь, я почему-то думала, у тебя очень большая квартира, с красной мебелью, с настоящим камином, с антикварными вазами и бронзовыми фигурками голых женщин — везде-везде…
— Вот видишь, я оказался скромный и бедный.
— Ты — нормальный. Просто женщины всегда воображают своих мужчин особенными. Самыми лучшими. И когда ты раньше уходил, я фантазировала, что ты уходишь к своему камину и бронзовым нимфеткам. Я ревновала. Не только к твоей жене, но и к квартире с антиквариатом. А теперь мне будет хорошо. Ты, оказывается, уходишь всего-навсего сюда… Значит, ты спишь там, на диване?
Она встала и пошла в большую комнату. Башмаков поплелся следом.
— Я думала, у тебя огромная кровать под балдахином. А у тебя такой же диван, какой был у моих родителей. Удивительно! Значит, здесь…
Она еще раз прошла вдоль дивана. Вдруг юбка скользнула с ее ног — и Вета осталась в кружевных красных трусиках. Некоторое время она постояла внутри упавшей на пол юбки, а потом решительно вышагнула из нее, как из магического круга.
— Вета, поедем лучше к тебе!
— Зачем? Здесь тоже хорошо. Знаешь, когда я возвращаюсь домой одна, я гляжу на постель и вижу в ней тебя. Я ложусь в пустую постель и говорю тебе: «Закогти меня!» Ты обнимаешь — и я засыпаю. Теперь, когда ты будешь ложиться, ты тоже будешь видеть меня и обнимать. Только не перепутай, пожалуйста, со своей женой!
Она расстегнула и сбросила кофточку. Лифчика на ней не было.
«Половинки лимона, — мелькнуло в голове у Башмакова. — Но ведь так нельзя! Это же совсем не по-лимонному!»
Вдруг Вета глупо расхохоталась и навзничь упала на диван, так что содрогнулись и лязгнули бывалые пружины.
— Значит, здесь… Иди ко мне! Глаза ее остановились, а губы задрожали.
— Одевайся! Мы уезжаем.
— Почему?
— Потому!
— Знаю! Потому что это брачное ложе! Да? И ты не хочешь его осквернять? Да? Мной! Да?! Осквернять мной! Мной! — она впилась трясущимися пальцами себе в грудь. — Мной?!!
— Перестань! Вета! Что с тобой? — испугался Башмаков.
— Мной?!! — глядя на него мертвыми глазами, она одним бешеным движением разорвала в клочья свои ажурные трусики. — Мной?!!
— Да что с тобой, Вета? — он подскочил и сильно встряхнул ее за плечи.
— Мной… — Она схватила его за руки. — Я… Я… Принеси мою сумку, скорее! Он бросился в прихожую, притащил ее сумку. Вета вытряхнула содержимое — косметику, пропуска, разноцветные пластиковые карточки прямо на диван, разгребла, нашла серебряную пластину, выдавила две таблетки и сжевала. Башмаков принес из Дашкиной комнаты кофе — запить.
— Сейчас пройдет! — Она взяла его руку и положила себе на грудь, туда, где еще не выровнялись красные вмятины от ее сумасшедших пальцев. — Сейчас пройдет. Ляг со мной, — попросила она. — Просто так ляг…
Башмаков лег — и в овальном зеркале увидел на диване голое Ветино тело, а рядом себя, одетого.
— Все равно ты теперь, когда ляжешь с ней, будешь вспоминать обо мне… Все равно! — тихо и бесстрастно повторяла она.
— Я же тебе говорю, мы спим в разных комнатах.
— Поклянись!
— Клянусь…
— А на этом диване кто спит?
— Я.
— Тогда иди ко мне! Не бойся! Мне сегодня все можно. Я теперь по календарику высчитываю… … Катя вернулась веселая, рассказывала про Карабиху, про то, что Некрасов ко всему прочему был еще и настоящим «новым русским», умел крутить бизнес и умер миллионером. Так что уж кому-кому, а ему на Руси жить было не кисло. Когда перед сном она накручивала перед зеркалом волосы на бигуди, у Башмакова вдруг мелькнула сумасшедшая мысль: а вдруг зеркало выдаст его и Катя сейчас увидит запечатленную Ветину наготу — и своего мужа при этой наготе?..
Но Катя ничего не увидела.
В понедельник, отправляясь на работу, Олег Трудович столкнулся в лифте с пенсионеркой, жившей этажом ниже.
— Вас давеча какая-то девушка спрашивала! Нашла?
— Нашла…
«С этим надо заканчивать!» — мысленно твердил он себе по пути в банк, понимая, что ничего закончить уже невозможно. Все только начинается. И он когда-нибудь просто разорвется между этими двумя женщинами пополам. И каждая из них с отвращением отшвырнет доставшуюся ей половинку… Вета
