Ветром Сдумс, щурясь, вглядывался в номера домов – только ради этой улицы погибли сотни Считающих Сосен – и вдруг понял, что вглядываться нет никакой необходимости. Он щурился чисто по привычке, как будто по-прежнему страдал близорукостью. На поиски дома номер 668 ушло какое-то время, потому что табличка с номером была прибита на втором этаже, сразу над ателье портного. В конце переулка он увидел деревянную дверь. На облупившейся краске висел листок бумаги, содержание которого выглядело вполне оптимистичным:
«Заходите! Находите же!! Клуб „НАЧНИ ЗАНОВО“. Ты Мертв – но это только НАЧАЛО!!!»
За дверью оказалась лестница, на которой воняло краской и дохлыми мухами. Ступени скрипели еще громче, чем колени Сдумса. На стенах кто-то намалевал громкие лозунги. Слог был достаточно экзотическим, но общий тон – вполне знакомым: «Привидения всех стран объединяйтесь! Вам Нечего терять, кроме своих Цепей» и «Всем Мертвым – равные права. Долой витализм!!!»
Лестница заканчивалась площадкой, на которую выходила единственная дверь. Кто-то когда-то повесил там масляную лампу, но ее, похоже, вот уже тысячу лет как не зажигали. Древний паук, видимо питавшийся остатками масла, враждебно воззрился на Сдумса из своего логова.
Сдумс еще раз взглянул на карточку, перевел дыхание после долгого подъема – старая привычка – и постучал.
Разгневанный аркканцлер возвращался в Университет, остальные волшебники едва поспевали за ним.
– И он еще спрашивает, к кому ему обратиться?! Мы, волшебники, уже не в счет!
– Но ведь мы сами не знаем, что здесь происходит, – попытался возразить декан.
– Значит, узнаем! – прорычал Чудакулли. – Не знаю, кого позовет он, но точно знаю, кого позову я.
Он вдруг остановился. Остальные волшебники едва не налетели на него.
– О нет, – простонал главный философ, – только не это…
– Почему нет? – возразил Чудакулли. – Не вижу никаких поводов для волнения. Как раз вчера читал об этом. И нужно-то три щепки да…
– Четыре кубика мышиной крови, – мрачно закончил главный философ. – И даже этого не надо. Можно взять две щепки и одно яйцо. Правда, свежее.
– Почему?
– Ну, я как-то брал мышиную кровь. Мышь была не в восторге.
– Нет, я имею в виду яйцо.
– А яйцу, я думаю, будет все равно.
– В любом случае, – срочно вмешался декан, предотвращая вспышку аркканцлера, – это крайне опасно. Мне всегда казалось, что он только делает вид, будто октограмма его держит. Терпеть не могу, когда он смотрит на тебя и словно что-то прикидывает.
– Ага, – согласился главный философ. – Это самая крайняя мера. Мы ведь и сами можем справиться. Справлялись же… С драконами, чудищами всякими. С крысами. Помните прошлогодних крыс? Казалось, они были повсюду. Но лорд Витинари нас не послушал, нет. Заплатил тысячу золотых этому бойкому мерзавцу в желто-красных рейтузах.
– А ведь у него получилось, – заметил профессор современного руносложения.
– Конечно получилось, – воскликнул декан. – В Щеботане и Сто Лате тоже получилось. И в Псевдополисе получилось бы, если бы его не узнали. Господин Изумительный Морис и Его Дрессированные Грызуны! Наглый плут!
– Вы тему разговора не меняйте, – сказал Чудакулли. – Я и так все решил. Мы проведем Обряд АшкЭнте.
– И вызовем Смерть, – простонал декан. – О боги.
– Смерть – нормальный парень, – успокоил Чудакулли. – Настоящий профессионал. Всегда делает свою работу. Быстро и чисто. Играет по правилам, никаких проблем. И кто-кто, а он точно знает, что тут происходит.
– О боги… – снова простонал декан.
Они подошли к воротам. Госпожа Торт шагнула вперед, загораживая аркканцлеру дорогу. Чудакулли удивленно поднял брови. Аркканцлер был не из тех людей, кто получает удовольствие, обращаясь с женщинами бесцеремонно и грубо. Другими словами, он обращался бесцеремонно и грубо абсолютно со всеми, независимо от пола и возраста, соблюдая таким образом равенство.
Ну а если бы следующий разговор не происходил между человеком, который слышит, что будет сказано, за несколько секунд до того, как это будет сказано, и человеком, который вообще никого никогда не слушает, общий ход событий мог бы быть совсем другим. Или мы ошибаемся, и все было бы так, как потом и случилось.
Госпожа Торт начала разговор с ответа.
– И вовсе я не ваша милая! – отрезала она.
– И кто же вы такая, моя милая? – спросил аркканцлер.
– Разве так разговаривают с почтенными дамами? – фыркнула госпожа Торт.
– Нашла на что обижаться, – заметил Чудакулли.
– Неужели, а я и не заметила!
– Мадам, почему вы отвечаете прежде, чем я задам вопрос?
– Что?
– Что вы имеете в виду?
– Это что вы имеете в виду?
– Что?
Разговор зашел в глухой тупик. Аркканцлер и госпожа Торт мерили друг друга сердитыми взглядами. А потом до госпожи Торт наконец дошло.
– Это все мое преждевременное предчувствие, – пояснила она, засунула палец в ухо и с хлюпаньем покрутила там. – Теперь все в порядке. Итак, причина…
Но Чудакулли уже решил, что с него достаточно.
– Казначей, – сказал он. – Дай этой женщине пенни, и пусть проваливает, понятно?
– Что?! – вопросила мгновенно разъярившаяся сверх меры госпожа Торт.
– С каждым днем их все прибывает… – пожаловался Чудакулли декану и зашагал прочь.
– Это все давления и стрессы, связанные с жизнью в крупном городе, – сказал главный философ. – Я где-то читал об этом. Люди частенько не выдерживают.
Они прошли сквозь ворота к одной из больших дверей, и декан захлопнул ее прямо перед носом госпожи Торт.
– А вдруг он не появится? – поинтересовался главный философ, пока они пересекали двор. – На прощальной вечеринке бедняги Сдумса он ведь так и не появился.
– На Обряд придет, – заверил его Чудакулли. – Это тебе не простое приглашение с пометкой «просьба ответить».
– А я люблю вечеринки, – сказал казначей.
– Слушай, казначей, заткнись, а?
Где-то в глубине Теней, в самой испещренной переулками части города, прятался грязный и кривой переулок. Что-то маленькое и блестящее закатилось туда и исчезло в темноте. Спустя некоторое время из переулка донеслись едва слышные металлические звуки.
Температура в кабинете аркканцлера была близкой к нулю.
– А может, он занят? – дрожащим голосом выдвинул предположение казначей.
– Заткнись, – хором ответили волшебники. Что-то определенно происходило. Пол внутри начерченной мелом октограммы побелел от инея.
– Такого еще никогда не было, – заметил главный философ.
– Все мы делаем не так! – воскликнул декан. – Нужно было расставить свечи, котелки, надо, чтобы в
