– Вот тебе и намек…
Сьюзен взяла пучок какой-то волшебной с виду травы и покрутила его в руках.
– Кстати, на улице я встретила девушку, которая заявила, будто бы она – та самая зубная фея.
– Ты что-то путаешь. Той самой быть не может. Я лично знаю трех зубных фей, а их, наверное, больше.
– Но зубных фей не существует. Я имею в виду… Не знаю. Я думала, это детские сказки. Как и Песочный человек или, скажем, Санта-Хрякус[8].
– Глядите-ка! – воскликнул ворон. – А наш тон немного изменился! И куда только подевалась твоя уверенность? Ты уже не говоришь: «Такого не может быть», а предпочитаешь: «Не знаю».
– Но всем же известно… То есть я хочу сказать, что существование старика с бородой, раздающего детям сосиски и требуху на День Всех Пустых, противоречит всякой логике.
– В логике я ничего не понимаю. Никогда ее не изучал, – заявил ворон. – По-моему, жить на черепе не совсем логично, однако я ведь на нем живу.
– И Песочного человека, который бродит повсюду и сыплет в глаза детям песок, чтобы они заснули, – его тоже не может быть, – продолжила Сьюзен, однако уже не столь уверенным голосом. – Сам подумай, таскать на спине мешок с песком – замучишься ведь.
– Возможно, возможно.
– Ну, мне пора, – сказала Сьюзен. – Ровно в полночь госпожа Ноно проверяет спальни.
– И сколько в школе спален? – поинтересовался ворон.
– Около тридцати.
– И ты веришь, что она проверяет все спальни ровно в полночь, но не веришь в Санта-Хрякуса?
– Все равно мне пора, – покачала головой Сьюзен. – Гм. Спасибо тебе.
– Запри за собой дверь, а ключ брось в окно.
В комнате было тихо, только потрескивали угли в камине.
– Ох уж эти современные дети… – сказал череп немного погодя.
– Лично я считаю, что во всем виновато образование, – откликнулся ворон.
– О да, – согласился череп. – Избыток знаний очень опасен. Куда опасней, чем недостаток. Я, когда еще был живым, всем об этом говорил.
– И когда же такое было?
– Не помню. Кажется, я был тогда достаточно осведомленным человеком. Учителем или философом… или кем-то еще навроде. А сейчас лежу на столе, и на меня гадит птица.
– Очень аллегорично, – заметил ворон.
Сьюзен не знала, что такое сила веры – об этом ей никто не рассказывал. И уж тем более никто не рассказывал ей о том, какие штуки способна вытворять сила веры в комбинации с высоким волшебным потенциалом и крайне низким индексом реальности, которые присущи Плоскому миру.
Вера создает пустое место. Которое обязательно должно быть заполнено.
И это вовсе не означает, что вера отвергает логику. Например, всем очевидно, что Песочный человек носит свой песок в маленьком мешочке.
На Плоском мире Песочному человеку не нужно заботиться о пополнении запасов песка.
Была почти полночь.
Сьюзен прокралась в конюшню. Нельзя же оставлять тайну нераскрытой!
В присутствии Бинки остальные постояльцы конюшни вели себя тихо. Большая белая лошадь светилась в темноте.
Сьюзен сняла с крюка седло, но по некоторому размышлению повесила его обратно. Какая разница – с седла тоже можно свалиться. И уздечка тут все равно что руль на камне.
Она открыла воротца, ведущие в денник. Обычно лошади не любят пятиться, ведь то, чего они не видят, для них просто не существует. Но Бинки сама вышла из денника, после чего приблизилась к большому чурбану, с которого девушки залезали на лошадиные спины, и выжидающе посмотрела на Сьюзен.
Сьюзен взобралась на Бинки. Сидеть на ее спине было все равно что сидеть на столе.
– Ну, хорошо, – прошептала она. – Только я в это все равно не верю.
Бинки опустила голову и заржала. Выйдя во двор, она рысью направилась в сторону игрового поля. У ворот она перешла на галоп и резко свернула к школьной ограде.
Сьюзен закрыла глаза.
Она почувствовала, как напряглись мышцы под бархатной шкурой, а потом лошадь поднялась над оградой и взмыла высоко в воздух.
Позади, на беговой дорожке, секунду или две пламенели следы от копыт.
Пролетая над школой, Сьюзен увидела, как в одном из окон загорелся свет. Госпожа Ноно отправилась в свой ночной обход.
«Меня ждут большие неприятности», – подумала Сьюзен.
А затем она подумала: «Я сижу на лошади, которая летит в ста футах над землей и несет меня в какую-то таинственную, наверняка волшебную страну, заселенную гоблинами и говорящими животными. Каких еще неприятностей можно ожидать?…
Кроме того, разве школьные правила запрещают летать на лошадях? Что-то не припомню там такой статьи».
Щеботан исчез позади, и мир развернулся узором темноты, пронизанной серебряным лунным светом. Внизу мелькали озаренные луной шахматные клетки полей, огоньки ферм. Мимо проносились рваные облака.
Слева возвышалась белая стена Овцепикских гор, справа простиралась зеркальная поверхность Краевого океана, украшенная лунной дорожкой. Ветра не было, как не было ощущения скорости – просто мелькает земля внизу да слегка покачивается спина Бинки.
А потом словно кто-то полил ночь расплавленным золотом. Облака расступились, и внизу раскинулся Анк-Морпорк – город, в котором опасностей было больше, чем могла себе представить даже госпожа Ноно.
Свет факелов освещал лабиринт улиц, в котором Щеботан мог не только затеряться, но и быть ограбленным и сброшенным в реку.
Бинки легко скользила над крышами домов. До Сьюзен доносился уличный шум, она даже различала отдельные голоса – но все это сливалось в общее мерное гудение большого, похожего на улей города. Мимо проплывали окна верхних этажей, освещенные изнутри свечами.
Лошадь спустилась ниже, нырнула в дымный городской воздух, легко коснулась земли и рысью поскакала по темному переулку, в конце которого остановилась. Сьюзен увидела закрытую дверь с освещенной факелом вывеской:
«САДЫ КАРРИ
Кухня. Пастароним Заход Васпрещен. Эй, Тибе Гаварят».
Бинки, казалось, чего-то ждала.
Сьюзен ожидала увидеть более экзотический пункт назначения.
Она знала, что такое «карри». В школе иногда давали на обед карри, только все девочки называли это блюдо «Дрянью с Рисом». Рис был желтым, и в нем периодически попадались дряблые изюмины и горошины.
Бинки заржала и ударила копытом.
Щелкнул запор, в верхней половине двери открылась небольшая дверца, и на огненном кухонном фоне мелькнуло чье-то лицо.
–
Дверца захлопнулась.
