– Ну, в какой-то степени…
Сьюзен замолчала. Любому человеку известно: трава – зеленая, а вода – синяя. Очень часто это не соответствовало истине, но все без исключения люди считали их таковыми. А небо – голубое…
Подумав об этом, она подняла голову и сразу осознала, что совершила большую ошибку.
Потому что она увидела небо. Оно действительно было голубым, а земля внизу – зеленой.
А между ними не было ничего. Ни белого пространства, ни черной ночи. Просто… ничего, по краям мира. Мозг говорил, что небо и земля должны встречаться на горизонте, но на горизонте была пустота, которая притягивала глаз, как шатающийся зуб притягивает любопытный язык.
А еще было солнце.
Оно плавало под небом и над землей.
И было желтым.
Желтым, как лютик.
Бинки опустилась на траву рядом с рекой. Или, вернее, на зелень. На ощупь трава напоминала губку или мох. Лошадь тут же принялась щипать ее.
Сьюзен слезла на землю, стараясь не поднимать взгляд, однако она не могла не увидеть ярко- синюю реку.
Там плавали оранжевые рыбки. Они выглядели какими-то ненастоящими, потому что, казалось, были созданы человеком, по мнению которого всякая рыба похожа на две изогнутые линии с точкой и треугольным хвостом. Эти рыбки напомнили Сьюзен скелетообразных рыб в мертвом пруду Смерти. Однако они соответствовали… окружению. И она их видела, несмотря на то что вода представляла собой непроницаемый, твердый массив цвета.
Сьюзен присела и опустила в воду руку. Вода была похожа на обычную воду, но между пальцами текла жидкая синева.
И тут Сьюзен поняла, где оказалась. Последний кусочек мозаики встал на место, и знание пышным цветом расцвело в ее голове. Она знала, как будут расположены окна, когда она увидит дом, и как будет подниматься в небо дым из печной трубы.
А на деревьях обязательно будут расти яблоки. И они будут красными, потому что любой знает: яблоки должны быть красными. А солнце – желтым. Небо – голубым. Трава – зеленой.
Но существовал другой мир, «реальный» (так называли его люди, которые в него верили), и небо там могло быть любым – от грязно-белого до закатно-красного и дождливо-серого. И деревья могли выглядеть как угодно – могли быть голыми кривыми сучьями на фоне пасмурного неба или ярко-красными кострами перед наступлением холодов. Солнце было белым, желтым или оранжевым. А вода могла быть коричневой, серой или зеленой.
Здесь цвета были весенними, и весна эта не относилась к реальному миру. То были цвета, порожденные весной взгляда.
– Это детский рисунок, – прошептала она. О боже устало опустился на зелень.
– Каждый раз, когда я смотрю на ту пустоту, у меня начинают слезиться глаза, – пробормотал он. – Я отвратительно себя чувствую.
– Это детский рисунок, – повторила Сьюзен уже громче.
– О боже… кажется, снадобье волшебников перестает действовать…
– Я видела сотни таких, – продолжала Сьюзен, не обращая внимания на его слова. – Ты рисуешь небо наверху, потому что видишь его над своей головой; кроме того, с твоей высоты, с высоты двух футов, не больно-то много неба видать. Тебе все твердят, что трава – зеленая, а вода – синяя. Такой пейзаж ты и рисуешь. Твила так рисует. Я так рисовала. У дедушки сохранилось несколько…
Она замолчала.
– Все дети так рисуют, – наконец сказала она. – Пошли, нужно найти дом.
– Какой дом? – простонал о боже. – Ты не можешь говорить потише?
– Должен быть дом, – решительно произнесла Сьюзен. – Всегда есть дом. С четырьмя окнами. И дым, похожий на пружину, поднимается из трубы. Послушай, это место похоже на деду… на владения Смерти. С реальной географией оно не имеет ничего общего.
О боже подошел к ближайшему дереву и постучал по нему головой, словно проверяя.
– А ощущение как от самой что ни на есть географии, – пробормотал он.
– Ты когда-нибудь видел такие деревья? Похожие на большой зеленый шар на коричневой палочке? – Сьюзен потащила его за собой.
– Не знаю. Впервые вижу деревья. Ой. Что-то упало мне на голову. – Он, вытаращив глаза, посмотрел под ноги. – Оно красное.
– Это яблоко, – пояснила Сьюзен и вздохнула. – Всем известно: яблоки – красные.
Кустов не было, зато были цветы, каждый – с парой зеленых листочков. Они росли отдельно от травы.
А потом деревья кончились и за изгибом реки они увидели дом.
Он не был большим. У него были четыре окна и дверь. Из трубы в небо поднимался штопор дыма.
– Знаешь, что самое смешное, – промолвила Сьюзен, глядя на дом. – Твила тоже рисует такие дома. А сама живет в особняке. Я рисовала такие дома, а родилась во дворце. Почему?
– Возможно, все рисуют этот дом, – дрожащим голосом произнес о боже.
– Что? Ты действительно так думаешь? Все дети рисуют это место. Оно что, заложено им в головы?
– Не спрашивай меня, я просто пытаюсь поддерживать разговор.
Сьюзен задумалась. Ее терзал крайне насущный вопрос: «Что дальше?» Просто подойти и постучаться в дверь?
И она вдруг поняла, что мыслит как всякий нормальный человек…
Все вокруг сверкало, звенело и щебетало, и метрдотель чувствовал себя явно неуютно. Посетителей было много, и все служащие должны были работать не покладая рук: добавлять соду в белое вино, чтобы получить дорогостоящие пузырьки, и мелко-мелко шинковать овощи, чтобы приготовить побольше дорогих блюд.
Но вместо этого все толпились на кухне.
– Где мои запасы? Мои блюда?! – орал директор. – Кто-то прошелся и по подвалу тоже!
– Уильям говорит, что он вдруг почувствовал холодный ветер, а потом… – развел руками метрдотель. – Потом ничего не стало.
Он только что случайно прижался задней частью к раскаленной сковородке и теперь очень сочувствовал тому ужу, который некогда туда случайно угодил. Однако метрдотель был вынужден стоять по стойке «смирно».
– Я ему покажу холодный ветер! У нас осталось хоть что-нибудь?
– Только остатки…
– Это не остатки, а «дю потрошки», – поправил его директор.
– Да-да, сэр, вы правы. Э-э… и, э-э…
– И больше ничего?
– Э-э… старые башмаки. Грязные старые башмаки.
– Старые…
– Башмаки. Очень много, – сказал метрдотель.
Начинало попахивать паленым.
– И как у нас оказалась вся эта… выдержанная обувь?
– Понятия не имею. Просто откуда-то появилась, сэр. Духовка битком набита старыми башмаками, кладовая – тоже.
– Больше сотни человек заказали столики! Все магазины будут закрыты! Где шеф-повар?
– Уильям пытается вытащить его из уборной, сэр. Он там заперся, и у него начался один из приступов.
– А что это готовится? Чем пахнет?
