– Башня и будет его обиталищем, – показала Ора Дерви на параллелепипед. – Когда мы подключим к усилителям копию мозга, она сможет мыслить точь в точь как тот, умерший. Сможет читать, диктовать письма. Сможет, главное, сочинять музыку. Но ему никогда не будет суждено, допустим, пройтись по саду с милой женщиной, окунуться в морские волны или съесть бифштекс.
– Но разве мыслить – не значит существовать? – вставил старший хирург.
– И сколько он сможет… прожить… в башне? – спросил Ленц.
– Практически вечно, – ответила Ора Дерви. – Башня превратится в источник музыки, необходимой людям. Скажите, доктор Ленц, разве мы не заслужим тем самым благодарность человечества?
– Благодарность человечества – возможно… Но вот благодарность композитора… я не уверен, – тихо сказал Гуго Ленц.
Свита Оры Дерви переглянулась.
На койке – единственный в палате – лежал молодой человек спортивного вида. Он внимательно слушал, о чем говорят врачи, и не отрываясь глядел на Ору Дерви.
– Самый легкий случай среди остальных, – сказала Ора Дерви, улыбнувшись молодому человеку, от чего тот просиял.
Ора Дерви просмотрела показания датчиков, прикрепленных к разным точкам мускулистого тела. Данными она осталась довольна.
– Астронавт… – пояснила Ора Дерви. – Возвращаясь на Землю, где-то близ Плутона попал в излучение. К счастью, вовремя обратился к нам. В результате мы последовательно сменили ему все органы, начиная от сердца и кончая почками. Результаты перед вами, доктор Ленц.
– Скажите… Я смогу уйти в космос? – негромко спросил молодой человек.
– Только в космосе вы и сможете жить, – ответила Ора Дерви. – Любая тяжесть приведет к гибели. Отныне ваша стихия – невесомость.
Процессия в прежнем порядке двинулась к выходу.
– Послушайте… – прошептал молодой человек.
– Что еще? – нахмурилась, обернувшись, Ора Дерви.
Все остановились.
– Понимаете, у меня здесь, на Земле, невеста… – Горячо, сбивчиво заговорил астронавт. – Она ждет меня. Ждет… Я знаю из радиописем. Как же теперь?… – голос его прервался.
– А сможет ваша невеста жить в невесомости? – спросила Ора Дерви.
– Она ненавидит невесомость. Не переносит ее. Однажды, еще до моего старта, мы отправились…
– Лучше всего вам забыть ее, – мягко перебила Ора Дерви. – Навсегда.
– Но…
– Поймите же, вы не сможете жить в условиях тяжести, как рыба не сможет жить на суше. Ваша родная среда – невесомость и только невесомость, – заключила Ора Дерви, отвернувшись.
Они посетили еще множество палат, но перед Ленцем все время стояли глаза молодого человека, полные муки…
После обхода Ора Дерви пошла проводить Ленца.
– Вы не примирились с киборгизацией? – спросила она.
– Наоборот, я еще больше укрепился в своем отрицательном мнении, – ответил Ленц. – Мы спасаем людей.
– Спасаете, но какой ценой?
– За возможность жить никакая плата не чрезмерна, – сказала Ора Дерви.
– Не уверен, – отрезал физик.
Они подошли к машине Ленца.
– Так может, ляжете в клинику хоть на несколько дней? – снова предложила Ора Дерви. – Речь идет только об исследовании. Даю слово, скальпель вас не коснется.
– Я абсолютно здоров, – упрямо покачал головой Гуго Ленц и открыл люк машины.
Глава шестнадцатая
СМЕРТЬ ГЕРОЯ
Ко дню 5 июля был приведен в боевую готовность весь полицейский аппарат страны.
Улицы и площади бурлили. То здесь, то там вспыхивали летучие митинги. Впрочем, среди выступавших единодушия не было. Одни требовали сделать все, чтобы защитить физика Ленца от любых покушений, другие считали, что наоборот – чем меньше останется ученых на свете, тем лучше будет, и не к чему вообще подымать такой шум из-за одного-единственного физика, хотя бы и знаменитого.
Что касается эпицентра всех треволнений, Ядерного центра, то здесь все шло как обычно, как будто бы не на этот самый день неизвестный злоумышленник назначил гибель доктора Гуго Ленца.
Ленц в этот день был таким, каким его давно уже не видели сотрудники. Работа у него спорилась, он смеялся, шутил, даже кощунственно напевал идиотскую песенку о гвоздике.
После обеда Гуго Ленц уединился со своим помощником Имантом Ардонисом. Они о чем-то долго толковали. Матовая дверь не пропускала ни звука. Любопытные, то и дело шмыгавшие мимо двери, ничего не могли услышать – у них была лишь возможность наблюдать на светлом дверном фоне два силуэта: один оживленно жестикулировал, в чем-то словно убеждая собеседника, второй в ответ лишь отрицательно покачивал головой.
Иманта Ардониса отпустили всего несколько дней назад, взяв подписку о неразглашении. От него так и не добились ничего определенного, несмотря на сверхмощную техническую аппаратуру дознания, включая «детектор лжи» новейшей конструкции.
По распоряжению Арно Кампа, за Ардонисом была установлена негласная слежка.
Шеф полиции рассудил, что в критический день возможный злоумышленник должен быть на свободе. Пусть Имант Ардонис думает, что его ни в чем не подозревают. В последний момент правосудие схватит его за руку, и преступление будет предотвращено. А если даже нет… Неважно. Пусть Гуго Ленц погибнет, зато остальным арестантам, получившим цветок гвоздики, опасность угрожать уже не будет.
Такой был тайный ход мысли Арно Кампа.
Арифметика проста.
Разумно – пожертвовать одним ради того, чтобы спасти жизнь двоим.
Разве шахматный мастер останавливается перед жертвой фигуры, чтобы заматовать вражеского короля?
Как знать? Быть может, заключительная стадия поимки анонимного бандита, нагло угрожавшего виднейшим людям страны, войдет в историю криминалистики под названием «Гамбит Арно Кампа», – подумал, усмехнувшись, шеф полиции.
Итак, днем 5 июля страсти накалились до предела. Однако наступил вечер, и ничего не случилось: Гуго Ленц был жив-здоров и невредим.
Артур Барк, который безотлучно находился при докторе Ленце, не удаляясь от него ни на шаг, испытал даже чувство некоторого разочарования.
Надо сказать, в Ядерном центре не осталось ни одного непроверенного полицией сотрудника – потому, собственно, Арно Камп и решил, что Гуго Ленц может, как он того пожелал, провести критический день в своей лаборатории, среди своих людей, в обычной обстановке. Тем более, что такое решение совпадало и с тайными соображениями шефа полиции…
Когда Гуго Ленц летел домой, его сопровождал целый эскорт. Орнитоптеры охраны были умело и тщательно закамуфлированы – под прогулочные, гоночные, рейсовые и еще под бог весть какие.
Люди Кампа потрудились и в доме физика, умудрившись покрыть дом Ленца силовым полем – защитным куполом на манер того, который окутывал Ядерный центр.
Рина радостно встретила Гуго.
Сердце Ленца больно сжалось, когда он обнял жену, измученную, постаревшую за день на десять лет.
– Я же говорила, милый, что письмо с гвоздикой – блеф… – сказала Рина.
– День еще не кончился, – возразил Гуго.
– Но здесь ты в полной безопасности, – произнесла Рина.
– Днем были из полиции, все проверили… Старший сказал – сюда и мышь не проникнет…
– Знаю, – устало сказал Ленц.
– Я так боялась за тебя, – сказала Рина. – Но теперь все позади.
– Верно: теперь все позади, – двусмысленно согласился Гуго.
Они прошли в дом.
– Примешь ванну с хвойным экстрактом? Я приготовила… – предложила Рина.
– Спасибо, не хочется, – отказался Гуго. Наверное, возбуждение прошло, и только теперь он почувствовал усталость, наполнившую свинцом каждую клеточку тела.
Не обращая внимания на комика, кривлявшегося с экрана – стены гостиной, Гуго опустился в кресло, ссутулился – само воплощение измученности.
Рину поразило, что галстук он не отстегнул, а сорвал, словно не собирался больше никогда надевать его.
Она села на ручку кресла, прислонилась к Гуго. Обняла.
– Перестань колоться, – пожаловался Гуго, и Рина убрала руку.
Ей бросился в глаза уголок конверта, торчащего из нагрудного кармана Гуго.
– Опять письмо с гвоздикой? А ты мне ничего не сказал, – с упреком произнесла Рина и потянула письмо. Гуго сделал движение, но Рина успела заметить имя, выведенное на конверте крупными буквами: Оре Дер…
– Не бойся, меня не интересуют твои тайны, – бросила Рина, поспешно оторвав пальцы от письма, словно обжегшись.
Гуго начал что-то говорить, но Рина его уже не слушала. В душе ее мигом пробудились демоны ревности. Итак, он продолжает общаться с ней, своей новой пассией. Его прежние оправдания – ложь, ложь… Он любит ее, полуженщину – полуробота, проклятую фурию с ослепительной улыбкой и киборгеничным
