них все попытки успешные, касается ли это женщины с родинкой на щеке, дворового пьяницы Якушкина или крутого авторитета Кандаурова, окруженного охранниками и разъезжающего в «мерседесе». «Не говоря уже о Кате с Вовкой, не говоря уже о Кате с Вовкой…» - бормотал Апыхтин сквозь сжатые зубы.
Конечно, им надо было знать, как ведет себя Серкова, с кем встречается, где бывает и нет ли в ее действиях опасности для них.
- Есть опасность, есть, - почти вслух проговорил Апыхтин. - И не сомневайтесь в этом, ни минуты не сомневайтесь.
Бродя по городу в ожидании, когда Пакин выполнит его поручение, Апыхтин еще и еще раз проговаривал законы, определенные им для себя месяц назад, законы, которые сейчас, накануне самого важного, может быть, поступка в жизни, казались надежным ограждением от любых случайностей.
Да, никто, совершенно никто не должен знать самой малости, самой незначительной подробности о том, что он задумал. Правда, Юферев уже о чем-то догадывается, он понял, что Апыхтин вышел на убийц, это он понял.
И еще…
Если его телефон прослушивается, а он наверняка должен прослушиваться, то Юферев знает, что он, Апыхтин, в городе. Да, когда он звонил якобы с Кипра, якобы из Москвы, Юферев уже догадывался, что Апыхтин в городе. Теперь же, получив папочку с отпечатками убийцы, он уже не предполагает, он знает об этом твердо и окончательно.
Отсюда вытекает второй закон мести - надеяться только на себя и все делать самому. Даже самую малую малость выполнить самому.
И третий закон - не торопясь, но до конца. И только в этом случае ты, Апыхтин, выживешь, уцелеешь, спасешься.
Только в этом случае, только в этом случае.
Апыхтин даже сам не заметил, как вошел в универмаг и, бродя вдоль прилавков, поднялся на верхний, служебный этаж - ему вдруг захотелось увидеть Серкову, убедиться, что женщина жива и с ней ничего не случилось за прошедшую ночь.
Она подняла голову от бумаг, едва он приоткрыл дверь. Увидев Апыхтина, радостно удивилась, махнула рукой - заходи, дескать. Ему ничего не оставалось, как пройти в комнату под настороженно- любопытными взглядами полудюжины женщин.
- Привет, Володя! - Она улыбалась, но как-то встревоженно. - У тебя все в порядке?
- Вроде… А почему ты спрашиваешь? Со мной что-то могло случиться?
- Да нет, обычный вопрос. Я жду, что и ты у меня спросишь о том же… Спросишь?
- У тебя все в порядке?
- Знаешь, да.
- Но что-то могло случиться?
- Конечно, могло… Недавно передавали последние известия… Знаешь, столько всего происходит… Ужас какой-то. А почему ты решил заглянуть? Мы ведь не договаривались?
- Хотел убедиться, что у тебя все в порядке.
- Точно? Не врешь?
Апыхтин смотрел в радостные глаза Серковой, на ее чуть припухлые губы и вдруг почти с ужасом осознал, что он действительно волновался за нее, более того, понял, что подвергает ее смертельной опасности. Если убийцы, которые выслеживали их вчера, заподозрят хоть малейшую угрозу, исходящую от нее, она обречена, просто обречена. И опять он будет рассматривать рану от уха до уха…
- Выйдем, - сказал Апыхтин, не в силах больше выдерживать картину, с какой-то кошмарной ясностью вдруг возникшую перед его глазами. Он первым прошел к двери и вышел, лишь убедившись, что женщина идет следом.
- Что-нибудь случилось? - спросила Серкова, когда они отошли в сторону и остановились у арочного окна.
- У меня такое чувство, что тебе грозит опасность.
- Жизнь вообще опасна, от нее умирают.
- Я говорю не вообще, а о тебе и о той опасности, которая существует в эти дни. Сегодня, завтра, послезавтра.
- Ты чувствуешь ее или знаешь о ней?
- И то, и другое.
- Так. - Она помолчала, глядя в окно сквозь запыленные стекла. - Так, - повторила она, и Апыхтин удивился происшедшей с женщиной перемене - она как бы угасла, как бы узнала вдруг то, о чем давно догадывалась, но все надеялась, что эта весть ее не настигнет. - Что ты предлагаешь?
- Для начала… Я хочу, чтобы ты некоторое время пожила у меня. А там видно будет.
- Некоторое время - это как?
- Неделя, две недели… Может быть, месяц.
- А потом скажешь - выметайся, опасности больше нет? - Она посмотрела ему в глаза твердо и насмешливо.
И тут в Апыхтине вдруг заговорил банкир - самолюбивый, уверенный в себе, привыкший принимать решения, определять судьбы не только отдельных людей, но и предприятий, того же универмага, который задолжал ему давно и, кажется, безнадежно.
- Тебе не следует так со мной говорить. Я еще ни в чем перед тобой не провинился. - В голосе Апыхтина, наверное, впервые за последние полтора месяца прозвучала железная непреклонность, с которой были так хорошо знакомы все его многочисленные должники. - Я говорю то, что считаю нужным. И так, как считаю нужным. И намерен впредь поступать так же. Я внятно выражаюсь?
- Вполне. - Серкова явно была растеряна - она не ожидала столь быстрого и неожиданного превращения мягкотелого водилы в человека, явно умеющего повелевать. Эту мгновенную перемену в себе заметил и Апыхтин, но не огорчился. - Ты хочешь сказать…
- Мы оба знаем, о чем идет речь.
- Не уверена, - растерянно улыбнулась Серкова.
- Проехали. Уверена - неуверена, чувствую - предчувствую… Все это мы уже проехали. Говорю открытым текстом - берегись. Помнишь вчерашнего мужичка в моем дворе? Спрашиваю - ты его помнишь?
- Д-да.
- Помнишь, что с тобой произошло, когда он появился у меня за спиной?
- А что со мной произошло?
- Так вот - я все заметил.
Серкова смотрела на Апыхтина, чуть опустив голову, исподлобья, озадаченно выпятив губы больше обычного.
- А ты не так прост, каким казался.
- Я совсем не прост.
- Можно задать вопрос?
- Да.
- Кто ты?
- Володей меня зовут.
- Ты даже не сказал свою фамилию.
- Я не всегда ее помню.
- Даже не знаю, кого мне больше опасаться… Тебя или… или других людей.
- Как фраза… сказано хорошо. Но по сути - чушь.
- Но я действительно начинаю тебя бояться.
- Не надо. Ты знаешь, кого тебе нужно бояться. Они тебе пригрозили?
- Да.
- Чем?
- У них один способ. Ты должен знать. Этот способ уже весь город знает.
- Что тебе о них известно?
