новшество наверняка придется им по вкусу. Дуй, Виталик! Зарос ты достаточно, отощал за эти дни, в глазах какой-то потусторонний блеск... Никто тебя не узнает, можешь мне поверить.
— Ну, что ж... — и Евлентьев побрел в прихожую одеваться.
— Куртку не вздумай надеть, — крикнула ему вслед Анастасия. — И вязаную шапочку тоже.
— Может быть, ты сходишь? — жалобно спросил Евлентьев, выглянув из прихожей.
— Я думала об этом... Нет, иди ты. Тебе надо пройтись, сбросить этот страх, которым тебя наделил Самохин... Не будешь же ты постоянно сидеть взаперти...
Иди-иди... К Варламову загляни, у него наверняка новости накопились... Узнай, что там у Зои с инопланетянами, как развиваются их отношения. Надо же с этим когда-то разобраться.
— И в самом деле, — усмехнулся Евлентьев. Вместо светлой плащевой куртки он надел черную кожаную, не забыл и про темные очки, хотя Анастасия, взглянув на него, усмехнулась почти весело.
— Ну как я? — спросил он.
— Сойдет. — Анастасия уже сидела в кресле, подтянув под себя ноги. — Ты явно возмужал за последние дни... Только распрямись, перестань сутулиться. И опусти воротник куртки. А то будто шпиона изображаешь. Не дрейфь, Виталик! Жизнь продолжается, и я с тобой.
— Это уже кое-что, — пробормотал Евлентьев, выходя на площадку.
Вначале он решил и в самом деле заглянуть к Варламову, не мог вот так сразу, после нескольких дней сидения дома, выйти на большую улицу, на площадь, к вокзалу.
Когда Евлентьев вошел в мастерскую, как раз шел перекрестный допрос. Миша с пристрастием выпытывал самые интимные подробности общения Зои с инопланетянами, и та не запиралась, поскольку одна бутылка уже стояла под столом, а вторая, едва початая, украшала стол. За время отсутствия Евлентьева выяснились новые подробности взаимоотношений Зои с высшим разумом.
— Ну, раздвинулась занавеска дальше? — вопрошал Миша настойчиво и целеустремленно, даже какая-то следовательская цепкость слышалась в его голосе.
— Плохо было видно, — кололась Зоя. — Лунный свет падал сбоку... А уличный дождь давал двойное изображение...
— Так у тебя двоилось? — обрадовался Миша.
— Не то чтобы двоилось, как бы плыло, превращалось...
— А занавеска? — подключился Евлентьев.
— Я же говорю — колыхнулась, — Зоя надула губки и пересела с общего дивана на отдельный стул.
— И все? — Миша даже грудью к столу приник, ожидая чего-то невероятного.
— Колыхнулась и пошла в сторону... И тут я услышала этот звук, явственно так, совсем рядом...
— Звон стакана о бутылку? — подсказал Евлентьев.
— А ты откуда знаешь? — удивилась Зоя.
— Так это я и был.
Все, кто был в мастерской, покатились со смеху, а Зоя, оказавшись в центре внимания, была счастлива, РДела и показывала язык, который когда-то, лет двадцать назад, действительно мог выглядеть довольно соблазнительно где-нибудь в лесу, у костра, в слабом свете гаснущего пламени. И чтобы речка плескалась рядом, луна чтобы в ней отражалась, лунная дорожка вела бы от самого костра и куда-то вдаль, в жизнь счастливую и тревожную, наполненную пространством и временем...
Не получилось, не состоялось, не сбылось...
Евлентьев вздохнул и вышел, махнув всем на прощание уже от самой двери.
— А ты чайку-то махани, махани чайку-то! — закричал Варламов, огорченный столь скорым уходом.
— Потом, Юра, потом.
— А что так?
— Сам знаешь... Перебиты, поломаны крылья...
— И нет в моторах былого огня? — радостно подхватил Варламов.
— Не то что былого, никакого огня, Юра, нету. Стоял теплый апрельский день, светило яркое солнце, пахло корой оттаявших деревьев, и девушки сверкали потрясающими своими коленками, которые всю долгую зиму вынуждены были прятать от глаз людских.
Евлентьев с облегчением перевел дух. Как ни бестолково было в мастерской Варламова, но ему стало лучше, дышалось свободнее, появилась даже чуть ли не уверенность, что все обойдется, уляжется и снова наступит беззаботное время.
Пусть оно будет нищим, суетным, но пусть оно будет, и он снова сможет зайти в мастерскую, никого не опасаясь, принять посильное участие в перекрестных допросах Зои о ее тайнах, связанных с инопланетными перемещениями, а у нее случались и такие, особенно после зарплаты. Да, бывало, совершенно неожиданно оказывалась она в дальних городах, в незнакомых деревнях, в странных светелках с раздвигающимися занавесками и острожным звоном питейной посуды...
На Савеловском вокзале было шумно, после ремонта и возведения второго этажа народу явно прибавилось, вокзал оброс многочисленными киосками, лотками, бабками с цветами и грибами, индусами с бусами, хохлами с салом и кровяной колбасой, белорусами со сметаной и творогом...
Мимо всего этого изобилия Евлентьев прошел медленно, всматриваясь в товар и в каждом находя что-то для себя интересное. У газетного лотка никого не было, и он смог без помех набрать дюжину газет, где надеялся найти уголовную хронику за последние дни. Чего не бывает, вдруг его неожиданная стычка в Одинцове нашла отражение в печати.
Вернувшись домой, Евлентьев тут же принялся просматривать газеты. Рядом, в кресле, расположилась Анастасия. Надев на нос большие очки в тонкой оправе, она шумно разворачивала газетные листы, переворачивала их, пробегала глазами по заголовкам и не складывая, бросала на пол. Через некоторое время вокруг нее вырос бумажный ворох, и уже казалось, что сидит она не в кресле, а на этих взбитых газетах.
— Есть! — вскрикнула Анастасия радостно, будто нашла выигрышный номер в лотерее.
— Что? — побледнев, тихо спросил Евлентьев.
— Заметка называется так... «Отныне хулиганов будут травить газами».
Читать?
— Не надо... Дай, я сам...
Евлентьев взял дрожащими руками «Московский комсомолец», развернул его, ткнулся в одну страницу, в другую.
— На первой странице смотри! — подсказала Анастасия. — Внизу.
И действительно, глянув на нижнюю часть газетной полосы, Евлентьев наткнулся на заголовок, который только что зачитала Анастасия. Все правильно, это о нем. Назывался адрес — Парковая, дом четырнадцать, называлось прошедшее воскресенье, вечернее время, когда он был в этом злополучном подъезде.
'Несчастный задохнулся в ядовитых парах прямо на ступеньках лестницы, а пока его приятели приходили в себя, жертва нападения скрылась в неизвестном направлении.
Впрочем, как утверждают свидетели, жертва вовсе и не является таковой, нападающей стороной была именно она, жертва. Ведется следствие'.
Переведя дух. Евлентьев осторожно сложил газету, невольно стараясь, чтобы заметка о нем оказалась внутри, почему-то не хотелось ему, чтобы на нее падал дневной свет.
— Что скажешь, Виталик? Как дальше жить будем?
— Что сказать... Изменим жизнь к лучшему, — горько усмехнулся Евлентьев.
Самохин появился через неделю. Он позвонил ближе к вечеру, и случилось так, что трубку поднял Евлентьев.
— Привет, старик! — Голос у Самохина был привычно напорист и уверен.
Чувствовалось, он уже восстановился после недавних событий и вновь готов броситься в жизнь, в схватки и гонки. — Как поживаешь?
— Все лучше и лучше, — вяло ответил Евлентьев.
— С каждым днем? — рассмеялся Самохин.
