— А это... О чем они, твои мысли?
— О чем? — Нефтодьев с нескрываемым ужасом посмотрел на Шихина, оглянулся, прислушался к невнятному шороху сада. — Будет лучше, если ты этого никогда не узнаешь.
— Ну, как хочешь. Тебе постелить?
— Ни в коем случае! — замахал Нефтодьев длинными тощими руками. — Не должно быть никаких следов. Когда они придут и увидят на чердаке постель, сразу все поймут и устремятся за мной.
— Да? — с сомнением проговорил Шихин. — А как же они узнают, в какую сторону ты пошел?
— А как собаки идут по следу? — хитро спросил Нефтодьев. — От мыслей знаешь какой запах?! Неделю не выветривается.
— Надо же...
Шихин ни на чем не настаивал, и это успокоило Нефтодьева. Он поднялся на чердак, внимательно следя за лучом фонарика, которым Шихин обшаривал все углы, чтобы убедить гостя в полной безопасности. В луче возникали старые ведра, стоящие под дырами в крыше, корыта, розово-голубые журналы «Китай», ребристые бока самоваров, умершие события, завернутые в связки старых газет.
— Смотри, — сказал Шихин, — здесь, возле трубы, тебя никто не увидит, даже если кому-то взбредет в голову забраться на чердак. Тут газеты, сено, можешь устроиться...
— А если придется спрятаться?
— Спрятаться? — переспросил Шихин. — Вон стоит сундук, там тряпье, я еще не успел с ним разобраться... В сундуке и спи, только, боюсь, душновато будет... А у трубы, видишь, доски положены прямо на балки... Там пространство сантиметров на сорок высотой... Тоже можно устроиться. На трубе выступ видишь? Если туда заберешься, то увидеть тебя невозможно. Разве что кто-нибудь протиснется между этими балками, взберется на стропила и глянет вверх... Да и то ничего не увидит, примет тебя за тень от трубы, за мешок с сеном... Место надежное.
— Да, мне здесь нравится, — сказал Нефтодьев, и впервые по его лицу пробежала слабая улыбка, искаженная неверным светом фонаря. — Хочешь, я тебе одну мысль скажу?
— Конечно, хочу.
Нефтодьев оглянулся, взяв фонарь, сам пошарил лучом по углам, заглянул в сундук, под доски и лишь после этого приблизился к самому уху Шихина. Его шепот напоминал слабое дуновение ночного ветерка в ветвях...
— Шихин... Слушай меня, Шихин... Слушай... Ты должен знать, что ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя... Иначе все обнаружится и ты не сможешь оправдаться. Нельзя, Шихин. Никогда. А если прижмет, если не будет выхода... Или в лес, или здесь, на чердаке... И все скажи. И отпустит... Понял? Но никогда никому, ни за что... Нельзя. Понял?
— Все понял, — заверил Шихин. — Спасибо. Ты настоящий друг. Я этого не забуду.
— Шутки. Понял? Особенно шутки. И смех. Ни в коем случае. Все слышится, пишется... Ну, пока. Хватит шушукаться... Это тоже нехорошо...
— Пока, — сказал Шихин, а повернувшись к Нефтодьеву, уже не увидел бедолагу. — Все в порядке? — спросил он.
— Да-да... Все хорошо... Спокойной ночи, — прозвучало где-то совсем рядом. — Не обманул Аристарх... Чувствую, как дыра все отсасывает, все уходит... Хорошо, как хорошо...
Нефтодьев появился за день до наплыва гостей, но спуститься с чердака не пожелал. Валя несколько раз носила ему еду, забегала туда и Катя. И, ничего не увидев, лишь ощутив что-то неведомое ей до сих пор, кубарем катилась вниз. Глаза ее за очками были раскрыты широко, а собственный ужас, видимо, нравился.
Так стоит ли удивляться страху, который обуял Ошеверова, когда он поднимался на чердак. Вряд ли он увидел Нефтодьева въявь, но что-то его насторожило — то ли тень заметил, то ли блеск глаз из-за трубы, но понял Ошеверов, что водится у Шихина на чердаке какая-то нечисть, догадался. И, улучив минуту, сказал негромко:
— Уж если столько нечисти вокруг, то стоит ли удивляться, что она и на чердаке завелась... Все правильно. Только ты поосторожней, воли не давай. И это... Никакого курева. Кто он такой?
— А черт его знает, — беззаботно ответил Шихин.
— Надолго обосновался?
— Понятия не имею.
— Не мешает, не тревожит?
— Да нет! Смирный... всего боится...
— Боится? Это хорошо, — сказал Ошеверов, что-то прикинув в уме. — Но должен сказать, что самые опасные, это те, которые боятся. И чем больше боятся, тем опаснее. Страх избавляет от нравственности. Мы можем позволить себе быть подлыми, продажными — над нами страх. Он все объясняет все оправдывает.
— А! — Шихин махнул рукой. — Это тоже люди... А тут другой случай.
— Смотри, Митя, — предупредил Ошеверов. — Смотри. Среди нас и тут люди есть... И некоторые, как мне кажется, трусоваты.
Как-то Аристарх, заглянув ко мне в Одинцово, увидел большую фотографию, на которой были изображены воскресные гости Шихиных. В тот день Илья Ошеверов, расположив всех на крылечке, включая Шамана на первом плане и белок на заднем, щелкнул аппаратом «Искра» на широкую пленку, потом щелкнул еще несколько раз, чтобы техническая оплошность не помешала получить хороший негатив. И пленка вышла на славу! Ошеверов отпечатал кучу снимков и разослал всем участникам сборища.
Аристарх долго рассматривал фотографию, поворачивая и так и этак, чтобы блики глянца не скрывали выражений лиц, потом спросил с некоторым недоумением:
— Кто эти люди?
— Это друзья Митьки Шихина, — сказал я тоже с недоумением, поскольку привык, что Аристарх все знает и без пояснений.
— Да? Хм... А как они оказались вместе?
— Приехали в гости... А что тебя удивляет? — взяв снимок, я еще раз вгляделся в него, нашел себя, я себе нравился там, среди улыбающихся гостей. Все были слегка возбуждены грузинским вином, всем хотелось выглядеть молодыми и красивыми, чтобы запомниться друзьям в лучшем виде. Ошеверова на снимке не было, он фотографировал. Его первым и не стало среди нас. Тоже, наверно, какой-то знак был.
— Видишь ли, — Аристарх снова взял фотографию, — это очень разные люди, у них нет ничего общего...
— Ну, ты даешь! — воскликнул я опрометчиво, поскольку в разговорах с Аристархом следил за собой и старался выражаться с уважением к его необыкновенным способностям. Но Аристарх, похоже, не заметил моей непочтительности.
— Это разные люди, и ничто их не связывает, — повторил Аристарх холодновато. — То, что они оказались вместе... удивительно и очень временно. Я знал, конечно, что ты намерен собрать у Шихина дюжину друзей, но допустить не мог, что тебе придет в голову пригласить всю эту разношерстную братию, — в последних словах прозвучало осуждение, будто я своим легкомыслием подвел его.
Но в них есть и нечто привлекательное...
Скорее, забавное... А что касается привлекательности... Впрочем, тебе виднее, — Аристарх бросил снимок на стол.
— Может быть, их связывал Митька?
— Шихин? — Взяв снимок, Аристарх медленно провел по нашим физиономиям кончиками своих пальцев. — Это он? — указательный палец Аристарха безошибочно ткнулся в простоватую шихинскую улыбку.
— Точно! — восхитился я.
— Тот еще тип, — добродушно заметил Аристарх. — У, сколько в нем намешано... Скажите, пожалуйста! А гордыни-то, гордыни! Ну-ну...
Сколько я ни добивался от Аристарха каких-либо подробностей, сколько ни выспрашивал — что же
