тому, что у того других нет. Продиктовав оперу свои данные, он подхватил чемодан и, ткнувшись в одну сторону, в другую, неожиданно оказался перед убитым. Перешагнуть через Балмасова он не решился, пошел в обратную сторону. Обойдя вокруг журнального столика, Цокоцкий вдруг споткнулся о складку ковра, но успел вовремя опереться о столик, чуть ли не упав на него грудью. В прихожую он вышел несколько церемонно, с высоко вскинутой головой, как бы желая подтвердить свое затронутое достоинство.
— Что-то я нигде не вижу папирос? — раздраженно спросил Убахтин. — Пепельница есть, а папирос нет.
— Балмасов не курил — сказал Цокоцкий. — А пепельницу держал для гостей.
— Да-а-а? — удивился следователь. — Это хорошо. Курить — здоровью вредить. — Он хотел было еще что-то добавить, но взглянув на труп, осекся — шутка оказалась не очень удачной.
— Вы мне позволите зайти на кухню выпить стакан воды? — спросил Цокоцкий.
— Даже два, — усмехнулся капитан.
— Спасибо.
Цокоцкий свернул в коридорчик, ведущий на кухню, взял на полке стакан, открыл холодильник, вынул початую бутылку минеральной воды, наполнил стакан и залпом выпил. И уже поставив бутылку снова в холодильник, вернув стакан на подвесную полку, уже направившись к выходу, он увидел, что все это время, высунув голову из-за поворота, за ним внимательно и улыбчиво наблюдает Убахтин.
— Вы боялись, что я унесу бутылку с собой? — спросил Цокоцкий.
— На визитке, которую вы оставили, есть телефон вашей конторы?
— Наша контора называется мебельной фабрикой.
— О ней я и спрашиваю.
— Есть. Там все есть.
— Я буду у вас сегодня. Хорошо, если бы все сотрудники оказались на месте.
— Все будут на своих местах, — заверил Цокоцкий уже из дверного провала.
А дальше все происходило достаточно скучно. Касатонова со слесарем молча сидели на диване, рядом пристроился Гордюхин, которому никакого дела в работе оперативной группы попросту не нашлось. Повертев в руках касатоновский фотоаппарат и не найдя ему ни одного кармана на кителе, он положил его на полку серванта. Плотноват был Гордюхин и пора ему было уже сменить китель на более просторный, но участковый, видимо, еще не осознал перемены своего размера.
Ежедневно втискиваясь в привычный китель, он, видимо, надеялся выглядеть моложе и стройнее.
Прибывший вместе с группой фотограф исправно щелкал громадным глазастым фотоаппаратом, как заметила Касатонова, тоже не жалея пленки. Пленка у него была казенной, и жалеть ее в самом деле не было никакого смысла. Он включил свет, так что под потолком вспыхнули шесть лампочек люстры, пошире раздвинул шторы, впуская в комнату солнце, даже гардины отбросил в сторону и, конечно же, снимки у него должны были получиться куда лучше, чем у Гордюхина.
— Что отпечатки? — спросил Убахтин у эксперта, который все это время молча и сосредоточенно передвигался по квартире с какой-то пушистой кисточкой и коробочкой с порошком.
— Странно, Юрий Михайлович, очень странно... Ни единого отпечатка. Ни на дверных ручках, ни на посуде, ни на пепельнице. Понимаете, хозяин курил, хорошо так курил, пепла кругом полно... — Балмасов не курил, — сказал Убахтин. — Это точно. Курили его гости. Для них и пепельница.
— Но все равно на ней нет ни единого отпечатка. Хозяин пил, это просматривается... А бутылки, даже початые, без отпечатков!
— А так бывает? — усмехнулся капитан.
— В жизни так не бывает. Только в смерти.
— Что в туалете?
— Чистота.
— На кухне?
— Все вымыто, все на местах. Как в гостиничном номере до заселения постояльца.
— Рюмки?
— Влажные. Смотрите, что получается, — эксперт, молодой, очкастый парень прошел в угол. — Бар у него крутой, хотя качество исполнения невысокое. Может быть, его собственная мебельная фабрика и произвела на свет это сооружение.
Здесь есть такое проволочное приспособление, которое позволяет рюмки хранить подвешенными вверх ногами, видите? Вот висят фужеры, вот крупные рюмки, вот еще для каких-то, видимо, особых напитков... — Для коньяков, — подсказала Касатонова.
— Возможно. Так вот, крайние, ближайшие... Мокрые. Поскольку они были подвешены вверх ногами, за ножки, то влага не донышках за ночь высохнуть не успела. Пили здесь вчера вечером. И из маленьких рюмок, и из тех, что побольше... И пили, и закусывали.
— Что, на рюмках остатки закуски?
— Остатки закуски в мусорном ведре. На кухне.
— Чем закусывали?
— Красная рыба, сырокопченая колбаса, конфеты, маслины, лимоны, виноград... — Какой-то женский набор, — пробормотал капитан.
— И по уборке чувствуется женская рука.
— Значит, в убийстве принимала участие баба, — подал голос Гордюхин. — Хотя я в этом сомневаюсь.
— А в чем ты не сомневаешься? — обернулся капитан к участковому.
— Мужик к нему заходил. Мужик. Отоварился в ближайшем магазине, принес все упакованное — рыба, маслины, колбаса... И посидели. Баба здесь не причем. Уж больно круто все проделано.
— Хорошо, — кивнул Убахтин. — Пусть так. Хотя у него в холодильнике как раз все упакованное — та же рыба, колбаса... Принимается. Посидели, поддали.
Дальше?
— Что было дальше, кажется, даже я могу сказать, — неожиданно для себя проговорила Касатонова.
— Слушаю вас, милая дамочка.
— Я не дамочка, — Касатонова изумленно посмотрела на капитана. — Меня зовут Екатерина Сергеевна.
— Все равно слушаю.
— Посидели, поддали, — после легкой заминки продолжила Касатонова. — Потом гость отлучился в туалет, привел в боевую готовность свой пистолет, револьвер, наган... Не знаю, из чего он там стрелял. И, подойдя сзади к хозяину, который в это время прыгал по каналам телевидения, выстрелил в затылок. Пока хозяин в предсмертных судорогах колотился об пол, он привел стол в порядок.
— И? — капитан о интересом смотрел на Касатонову.
— И был таков.
— А за что его убили? Что вам подсказывает ваша женская логика? Ваша женская интуиция?
— Он был директором мебельной фабрики. Мне кажется, здесь копать надо, — Касатонова ловко ввернула криминальное словечко, и эта ее дерзость не осталась незамеченной.
— Копать? — весело удивился Убахтин. — Ну, что ж... Будем копать. С вашего позволения. Что с телефонами? — он обернулся к технарю, который возился с определителем.
— Есть телефоны, — парень протянул капитану список снятых с определителя номеров.
— Ого! — воскликнул капитан. — Напряженная жизнь была у Балмасова.
Четырнадцать звонков за вечер.
— Может, за весь день? — уточнила Касатонова.
— Так ведь тут же и время указано.
— Позвольте взглянуть?
— Зачем? — удивился Убахтин.
— Любопытно.
