Потом он стал смотреть до боли в глазах на багряную полосу заката, и ему показалось, что он видит уменьшающуюся точку – это уходила стая!?
Сердце его рвалось на части, но оскорбленное самолюбие не позволяло с тоской думать о сородичах. Пусть уходят, пусть… А он здесь умрет, прямо на этом месте!
Подумавши так, он лег на живот, спрятал голову под себя, хвостом обвил круглое туловище и кончик взял в пасть. Так и лежал до самой ночи – упругим бурым комком.
Потом уснул – забылся тяжелым, бредовым сном…
Но прошли сутки, и молодое желание жить взяло верх над его пессимизмом. Ведь Дарли в сущности был совсем ещё молодой крысой!
К тому же, он был неисправимый пессимист.
Минула неделя, и рана на ноге стала затягиваться. А ещё через пару дней он уже смог кое-как ковылять, правда, ещё больше хромая на левую ногу.
Он шел по пустынному полю, на котором буйством первой зелени колыхались молодые посевы, и думал о том, как часто уязвленные души пытаются лишить себя жизни с той лишь целью, чтобы отомстить своим обидчикам. Хотя бы в своей памяти!
Но здесь, в чистом поле, он стремительно становился прагматиком. И рассуждал теперь так: о его смерти стая, вероятнее всего, никогда не узнает, и это слишком дорогое удовольствие – умирать кому-либо назло, тем более что это зло будет существовать только в его воображении.
От этой свежей мысли он страшно развеселился и даже подпрыгнул высоко над землей, несмотря на больную ногу.
Место, куда он выбрел на третьи сутки, сначала ему совершенно не понравилось. Это была небольшая река, медно-красное русло которой казалось ей непомерно велико. Бледные, в буро-желтых прожилках, стенки русла, слоившиеся по обе стороны, потрескались от жгучих лучей белесого солнца и покрылись кое-где неровной коркой грязноватых соляных осадков.
Кое-где виднелась чахлая растительность, чаще других встречался розмарин и морской укроп.
Уже совсем к вечеру вдалеке показалась плотина, её смутные очертания едва проступали в бархатистом вечернем сумраке. На самой верхушке плотины торчали острыми стрелами толстые стебли какой-то жесткой травы.
У Дарли от волнения расширились ноздри, он осторожно понюхал незнакомый воздух – опасностью не пахло. Долго не размышляя, Дарли решил здесь заночевать и, может быть, если утром не придут другие мысли, он попытается прижиться в этих местах.
Идти дальше у него не было сил.
Так он скоротал ещё дней десять – в пустой норе под кустом диких роз, развесисто устроившимся на самой кромке суши. Берег здесь круто сбегал к солонаватой на вкус воде.
Дарли, теперь уже совсем окрепнув и залечив боевые раны, решил всё же поискать себе более удобное жилище. Уж слишком на виду рос этот, в сущности, совсем неплохой куст!
Новое место было более закрыто и защищено от хищных глаз врагов крысиного народа. Немного привыкнув и устроившись, теперь уже, основательно, он даже стал ощущать некоторое успокоение от созерцания этих диких и прелестных в буйстве дикости пейзажей.
Нора была благоустроена, но он рыл и рыл все новые и новые тоннели – осторожность излишней не бывает! И вот, наконец, он решил устроить себе небольшой отдых. Отряхнув своё длинное туловище от комочков приставшей бурой грязи, он вышел из норы. – «Вот удивились бы мои сородичи, глядя на меня! – подумал он, вспоминая так жестоко бросившую его стаю. – Черт бы меня побрал, я стал похож на банальную землеройку!»
Однако это его скорее веселило, чем огорчало – он твердо решил начать новую жизнь с борьбы с предрассудками. Если бы кто-нибудь увидел его в этот миг со стороны, то решил бы, что это грозный владыка и повелитель местных народов – так гордо и независимо он осматривал раскинувшийся перед ним ландшафт.
«Ну что ж, они меня бросили, и я буду жить здесь, и найду себе среди аборигенов достойную подругу. У нас будет много детей, маленьких бурых крысят, и мы создадим свой род – смелых и гордых крыс…»
Маленькое храброе существо, с крепко прижатыми ушками и крупной, не по туловищу, головой, стояло у необъятных водных просторов, и мелкая серебристая зыбь на темной журчащей воде от легкого дуновения свежего ветерка, и прекрасные картины светлого будущего – всё это, сменяя друг друга, веселым калейдоскопом проносилось перед его счастливым взором. Широкое основание челюсти, завершавшее треугольник мордочки, придавало ему выражение мечтательной задумчивости и, одновременно, волевого своенравия.
Убежденный в силе своих челюстей, хотя и не уверенный в быстроте своих коротких лап, он имел несносную привычку не убегать от противника, а непременно вступать с ним в бой даже тогда, когда силы были явно не равны. Никогда не отступать! – вот его девиз.
В стае его уважали за это качество, но и врагов он нажил немало.
Постояв немного у воды, Дарли решил пойти поохотиться. Пробираясь в пучках морского укропа, он вдруг увидел широкую рваную тень, необычайно быстро двигавшуюся по равнине. Жара стояла адская, но Дарли внезапно почувствовал противный холодок в животе и кончиках лап. Это опасность! – подумал он, даже не поднимая головы. Что ж, задний ход…
И он опрометью бросился к тоннелю. Вж-ж-жик! – и он уже вне опасности. Однако, едва его дрожащие лапки скрылись в норе, как острые когти хищника уже вцепились в корни травы у самого входа в жилище. Но поздно!
Ястреб, вне себя от досады, стал рвать когтями репейник, но долго предаваться отчаянию он не мог – надо искать другую жертву.
Не повезло в этот раз, повезет в другой – мало ли зевак скачет и летает вокруг?
Ну а Дарли в это время всё мчался и мчался вперед, как безумный, всё ещё чувствуя кончиком хвоста ястребиный коготь.
В тоннеле не было абсолютной темноты, там и сям сквозь корни трав пробивался тусклый серый свет. Дно тоннеля было основательно разрыхлено лапками и зубами множества болотных крыс и землероек, чьими ходами Дарли и воспользовался, рои свои спасительные тоннели. Во все стороны шли боковые дорожки – это был безвыходный лабиринт, подземное царство крысиного и мышиного народа.
Опасность осталась далеко позади, но Дарли мчался вперед, подальше от воды, в самую глубь земли, мечтая только об одном: подальше уйти от места ужасного приключения.
В честном бою он не раз жертвовал безопасностью, подвергая свою жизнь смертельному риску. И не было страх! Но когда тебя выслеживают – это уже совсем другое дело. С этим трудно что-либо поделать – страх побеждал разум и волю. Сильная духом крыса пасовала перед внезапной опасностью.
Но что такое – дух? Это симбиоз души и тела. Сколь ни сильна душа, но тело трепещет, если есть угроза его существованию.
Но вот навстречу ему попалась землеройка. Она была меньше Дарли, но отличалась, судя по её отчаянному виду, неприветливым, вздорным нравом. Показав долотообразные резцы, она вмиг схватила Дарли за ухо и тут же растрепала его в клочья. Но как же она заблуждалась, надеясь на снисходительность со стороны крысы! Дарли, дико взвыв скорее от ярости и раздражения, чем от боли, решительно схватил нахалку за шиворот, сильно куснул её и, хрякнув пару раз оземь с большим старанием, швырнул подальше от себя и поспешил дальше, всё ещё досадуя за вынужденную остановку.
Наконец он добрался до своего уютного гнезда в самой глубине норы, почти у края плотины, и только тогда к нему вернулось его прежнее спокойствие. Он облегченно перевел дух и даже впал в некоторую философскую задумчивость. «Вот наша жизнь! – думал он. – Каким бы храбрым ты ни был, но всегда найдётся хищник, который повергает тебя в ужас одним своим видом, потому что… таков закон природы?»
В этот день на ужин пришлось довольствоваться лишь пучком сухих кореньев, что было чрезвычайно не вкусно.
…Наступало опасное время, но Дарли, проживший всю свою сознательную жизнь в усадьбе, об этом пока не догадывался. Конечно, и ему приходилось бывать в поле, за овином, но все эти случайные вылазки не могли, конечно, дать ему настоящего знания о жизни, со всеми её сложностями и хитросплетениями причин и следствий.
Близилась осень, и с её приходом задули сильные северо-восточные ветры. Они-то и загоняли воду в конец трубы-воронки шлюза. Шла пора августовских ливней и наводнений.
На этот раз вода поднялась так высоко, как не поднималась в этих местах никогда. Когда первые потоки мутной стихии поглотили стенки русла и бесшумно покатились в тоннель, поднялась невообразимая сумятица. Маленькие обитатели подземки были захвачены врасплох. Писк и визг стоял такой, что у Дарли в ушах что-то неприятно затрещало, и он, боясь окончательно потерять слух, быстро почесал задней лапой в ушной раковине – треск прекратился. «Ой-ё-ёй!» – недовольно подумал Дарли, отчаянно вертя головой во все стороны. Теперь было ясно и ежу – грядут весьма грозные испытания.
Мириады коричневых и оранжевых кузнечиков, пестрых жирных жуков, длинных лоснящихся червяков и мохнатых цветных гусениц, тесня и толкая друг друга взбирались вверх по стебелькам травы, спасаясь от надвигавшейся воды. Батальоны мышей, крыс, землероек, негодуя на бушующую стихию и трясясь от страха и ужаса одновременно, спешили выбраться из тоннелей. И вся эта лавина мелкой живности дружно устремилась к плотине.
Дарли ещё спал, когда его разбудил сильный страх шум наверху. Прочистив уши, он всё ещё надеялся, что ничего страшного не произошло, и снова улегся на мягкую подстилку, чтобы доснить приятный сон.
Но не успел он прикрыть глаза и сладко зевнуть, как вынужден был принять бодрый ледяной душ. Холодная вода окатила его всего – от розового кончика носа до кончика серого чешуйчатого хвоста. Едва не захлебнувшись, Дарли ринулся наверх и … с разбегу свалился прямо в холодную воду. Вот тут только он заметил, что творится нечто ужасное.
Дарли неплохо плавал (в усадьбе был чудный пруд, в котором часто лунными ночами кутались молодые крысята), но в данную минуту ему вовсе не хотелось водных процедур, он уже неделю покашливал и очень опасался двусторонней пневмонии. Именно поэтому, оказавшись вдруг в воде, он раздосадованно крикнул – чёрт бы всё это побрал!
Так, сердито вереща и отчаянно вертя шеей, сидел он на задних лапках и брезгливо наблюдал ту невообразимую сумятицу, что устроили несчастные животные, силясь спасти свои шкурки и панцири. «Настоящее вавилонские столпотворение!» – изрек он, ни к кому, собственно, не обращаясь и решив для себя, что всё это беснование природы не спроста…
С первыми потоками наводнения налетели болотные ястребы, проживавшие неподалёку, – наводнение готовило им сытное угощение. Вслед за ними явились нахальные вороны, громко и картаво орущие. Они закрыли полнеба, солнце и все пути к отступлению. Хищные птицы носились над обезумевшей от страха живностью, жадно хватая добычу, беззащитно лепившуюся у плотины, и тут же взмывая в высь.
О, как это подействовало на тонкую, открытую впечатлениям душу Дарли! Выгнув спину дугой, перескочил он через дюжину неопытных беглецов и очутился в самой гуще землероек и мышей – на них ястребы не бросались, увлеченные более крупной и жирной добычей. Мелюзга, однако, не пришла в восторг от непрошенного вторжения и дружно возмутилась. Дарли примирительно поднял лапу – время ли сводить счеты?
Однако расслабляться не было времени. Укрывшись от ястребов, он тут же увидел злые глаза планирующей прямо на него вороны. Он просто пришел в ярость от неслыханной наглости птицы – а этих злодеек он глубоко презирал, считая, что слухи об их уме явно преувеличены. Взметнувшись к небу в
