Потому что, держа метиса одной рукой за шею, другой я прижимаю к его губам ампулы с усыпляющим средством. Затем оттаскиваю его под ближайший куст и быстро направляюсь к Беренплац.
Минут через десять останавливаю «вольво» в двух шагах от террасы, выждав удобный момент, хватаю в охапку все еще пребывающего в сладком наркотическом трансе Тима или Тома и, особенно не церемонясь, заталкиваю его в багажник. Спасибо, что прислали мне этого метиса, довольно худого и легкого, с таким нетрудно справиться, а что бы я стал делать, если бы это был тот детина в шоколадном костюме? Благо, таких молодчиков заметно поубавилось, особенно после вчерашнего матча. Но чересчур радоваться не следует: в ближайшее время могут прислать пополнение.
Итак, Ральф Бэнтон. Мой тихий и добропорядочный сосед. Мой привычный партнер по сонным картежам. Настало, значит, время перейти к несколько иной игре. И теперь уже с раскрытыми картами.
Подъехав снова к главной улице, я останавливаю машину у первой попавшейся телефонной будки. Набираю номер и жду, пока знакомый голос задаст знакомый вопрос.
— Это Лоран, дорогой друг, — отвечаю.
— А, Лоран! Только что собирался вам позвонить. Что вы скажете относительно партии в бридж?
— Чудесная идея, хотя и не совсем ко времени. Я бы предпочел непродолжительный разговор один на один.
— Так в чем же дело, для вас я готов на все, — мягко отзывается Ральф.
— Только сперва вы должны передать мне того парня, которого вы ни за что ни про что избили. В противном случае мне придется заняться вашим Тимом или Томом, а пока он задыхается у меня в багажнике.
В трубке слышен короткий смешок американца. — Что ж, выходит, я добрее вас. Ваш человек находится в моем гараже, а не в багажнике. И никто его не избивал. Приходите и забирайте его, если угодно. Но разумеется, не забудьте вернуть мне слугу. Должен признаться, без него я как без рук.
Повесив трубку, я кидаюсь в машину. Но еду не к Кирхенфельдбрюке, а к соседнему мосту, хотя я не допускаю, что противник настолько туп, чтобы дважды применять один и тот же прием. Стремясь полностью убедиться, что я избавлен от нежелательной компании, я какое-то время петляю по городским улицам, затем останавливаюсь в каком-то проулке, иду в другой, нахожу нужный дом и при помощи лифта — мне уже становится не по себе от лифтов — поднимаюсь на самый верхний этаж.
— Ты что, с ума сошел! — с содроганием шепчет Борислав, увидев меня на пороге.
— Стараюсь не дойти до этого, — тихо отвечаю я, вталкивая его внутрь и захлопывая за собою дверь. — Дай чего-нибудь выпить!
Он ведет меня в уютный холл, более или менее похожий на мой, только без обоев успокаивающе- зеленого цвета, ставит на стол бутылку виски и идет за необходимыми подсобными средствами.
— Оставь, — говорю. — Безо льда обойдемся. Некогда.
Плеснув себе микстуры, залпом выпиваю ее и говорю:
— Боян провалился. Еду на выручку. Встреча через полчаса в вилле Ральфа Бэнтона. Вероятно, все нити в руках у него, поэтому он до сих пор оставался в тени.
Чтобы не сидеть без дела, наливаю себе еще виски и продолжаю:
— И еще одно. Вот тебе ключ. Шифр — «Зебра». Сейф, принадлежащий Ганеву или, если угодно, его дочке, — в Кантональном банке. В сейфе хранится вторая часть досье: имена. Ты ее изымаешь — завтра, рано утром, — и отправляешь по назначению. Кроме того, мне нужна справка относительно одной виллы в Лозанне. Числится она, вероятно, за Горановым или за его дочерью. Отыщи строительную фирму и еще одну, — при этих словах я делаю многозначительный жест, — если такая существует. Если да — найди человека, способного справиться с делом. — Выпив упомянутую добавку, я бросаю для пущей ясности: — Бояна ты, разумеется, возвращаешь! Ну, пока, я исчезаю!
Борислав и рта не раскрывает — и так все ясно. Хотя по лицу его видно, что после столь продолжительной разлуки ему хотелось бы по-дружески поговорить, единственное, что он произносит, имеет сугубо деловой характер:
— Значит, комбинация с машиной не меняется?
— Остается прежней: порядок улиц соответствует порядку дней.
Пожав ему руку, я отечески хлопаю его по плечу, хотя мы почти одного возраста, а ростом он даже чуток выше, всего на несколько сантиметров — вот чудесный партнер для Флоры, надо будет как-нибудь сказать ему об этом, — и пулей вылетаю на улицу.
— Приведите парня! — бросает Ральф шоферу. Возле меня стоит его камердинер, ни жив ни мертв.
— А вы ступайте прочь! — приказывает ему хозяин. Затем любезно обращается ко мне: — Садитесь, Лоран. Что будете пить?
— То же, что и вы, Бэнтон. И по возможности из той же бутылки.
— Какой это бич в наше время… — меланхолично бормочет американец, направляясь к сервировочному столику.
— Что именно?
— Мнительность.
— Обычная предосторожность, дорогой, не более. И мне кажется, вполне естественная после того, как вчера в обеденную пору ваши люди попытались — в какой-то мере им это удалось — избить меня, вечером хотели совершить на меня покушение, а сегодня похитили моего молодого друга.
— Неизбежные служебные ситуации, Лоран. Вы прекрасно понимаете, что не я их придумал. Я всего лишь служащий. Такой же, как вы. Безликое звено в системе. Не имеющее к тому же права на дружеские чувства.
Он говорит тихо, своим обычным голосом, полным апатии, едва ли способным выразить что-либо другое, Кроме холодности и равнодушия. Так же как и его карие, исполненные меланхолии глаза с их до странности отсутствующим взглядом, как бы спрятанным в полумраке ресниц, и ленивые движения, какими он наливает в рюмки «кальвадос».
— Ваше здоровье, Лоран?
Я охотно сказал бы ему кое-что по части здоровья, но тут шофер приводит Бояна. К счастью, он цел и невредим, следов телесных повреждений не видно. Парень бросает в мою сторону взгляд, в котором и преданность и чувство вины. Затем опускает глаза. Мне хочется сказать что-нибудь, чтобы хоть немного приободрить его, но я чувствую, как у меня сжалось горло. Он был так доволен, что на него возложили такую серьезную задачу, так счастлив, что ему оказали доверие, и вот на тебе — провал, что называется, с первого шага. Хочется дать ему понять, что он должен уметь мириться с огорчениями, иначе победы ему не видать, что такое с каждым может случиться, что дело, в общем, поправимое. Но как это сделать в вилле ЦРУ, в присутствии человека из ЦРУ, который флегматично наблюдает за нами со стороны?..
— Ладно, иди, — тихо говорю я. — Возвращайся домой и не переживай.
«Возвращайся домой» — значит возвращайся на родину, и Боян прекрасно это понимает, так же как то, что возвращается он не победителем. Он смотрит на меня еще раз, посрамленный и расстроенный, и только кивает головой.
— Не переживай, — повторяю я, чтобы взбодрить его немного. — Все обошлось.
И поднимаю на прощание руку, а он идет к двери медленно и вяло, как может идти побежденный.
— Ваши люди чувствительны, — констатирует Бэнтон, когда мы остаемся одни.
— А ваши нет?
— Нет, конечно. Им неведомы болезненные переживания. Возможно, тут есть определенный плюс. Наше ремесло не для сентиментальных.
Не вижу надобности возражать. Американец тоже молчит, и я пользуюсь паузой, чтобы еще раз обдумать следующий ход. Рискованный ход. С другой стороны — не такой уж рискованный. Две части досье, включая самую существенную, уже обеспечены для Центра. Боян отправится восвояси. Борислав вне подозрений. Единственный залог в этой игре при раскрытых картах — моя собственная персона. А когда рискуешь лишь собой, все проще. Иначе у тебя такое чувство, будто ты играешь по большой на казенные деньги.
