Он наклонился вперед и понизил голос до шепота:
– Я люблю тебя, Джулия. Все остальное в жизни я принимаю как само собой разумеющееся. Но не тебя. Ты для меня дороже всех людей на свете. Джулия, я буду сражаться за тебя, если понадобится.
Что она могла сказать, чтобы не ранить его?
Внезапно Алекс поднял глаза. Появились Рамзес и Самир.
На минуту Джулия потеряла дар речи. Рамзес был великолепен в отцовской белоснежной рубашке и смокинге. Каждый жест, каждое движение его были не менее изящны, чем у окружавших его англичан. Он просто излучал довольство и благополучие. Мелькнувшая на лице улыбка была ослепительна.
Потом началось. Он уставился на голые плечи Джулии, в открытый вырез ее платья. Он не отрывал глаз от крошечной темной ложбинки между полуобнаженными грудями. А Алекс с холодной яростью смотрел на Рамзеса. Самир, усевшийся по левую руку от графа Рутерфорда, тоже встревожился.
Джулия должна что-нибудь сделать. Все еще не сводя с нее глаз, будто ни разу до сих пор не видел ни одной женщины, Рамзес сел слева от Джулии.
Она быстро протянула ему салфетку и прошептала:
– Вот, возьми. И прекрати глазеть на меня. Это бальное платье, так принято! – И тут же повернулась к сидящему напротив Самиру: – Самир, я так рада, что вы путешествуете с нами!
– Да, и мы тоже, – немедленно включился в разговор Эллиот, нарушив неловкое молчание. – Наконец-то мы ужинаем все вместе. Я так мечтал об этом. Чудесно! Кажется, я добился своего.
– Похоже на то, – рассмеялась Джулия. Ей стало легче оттого, что рядом был Эллиот. Он сглаживал все неловкие моменты, делая это ненавязчиво, повинуясь интуиции. На самом деле он просто не мог ничего с собой поделать. За это обаяние и деликатность его и любили в обществе.
Джулия не осмеливалась в открытую смотреть на Генри, но видела, что ему явно не по себе. Он уже пил – его бокал наполовину опустел.
Официанты принесли шерри и суп. Рамзес потянулся за хлебом, отломил полбатона и тут же проглотил этот огромный кусок.
– Скажите мне, мистер Рамсей, – продолжал Эллиот, – как вам понравился Лондон? Вы пробыли у нас совсем недолго.
Какого черта Рамзес улыбается?
– Потрясающий город! – отозвался он восторженно. – Поразительные контрасты между роскошью и нищетой. Не понимаю, почему машины производят такое множество полезных вещей для немногих и так мало – для масс.
– Сэр, вы нападаете на саму техническую революцию, – произнес Алекс с нервным смешком, что было признаком дурного настроения. – Только не говорите, что вы марксист. Мы крайне редко принимаем радикалов… в своем кругу.
– Какой еще марксист? Я египтянин! – воскликнул Рамзес.
– Конечно, мистер Рамсей, – мягко сказал Эллиот. – Конечно, вы не марксист. Это всего лишь шутка. Вы виделись с нашим Лоуренсом в Каире?
– С вашим Лоуренсом… Я знал его очень недолго.
Рамзес смотрел на Генри. Джулия поспешно поднесла ко рту ложку и, легонько толкнув царя локтем, показала, как надо есть суп. Но Рамзес даже не посмотрел на нее. Он взял кусок хлеба, обмакнул его в суп и начал жевать, снова устремив взгляд на Генри.
– Смерть Лоуренса потрясла меня, как и всех вас, – продолжал он, отрывая еще один огромный кусок хлеба. – Марксист – это что-то вроде философа? Я помню какого-то Карла Маркса. Прочитал о нем в библиотеке Лоуренса.
Дурак.
Генри к супу даже не притронулся. Он сделал еще один большой глоток виски и махнул официанту.
– Это не важно, – пробормотала Джулия.
– Да, смерть Лоуренса у всех вызвала шок, – с горечью произнес Эллиот. – Я был уверен, что уж десять-то лет он еще протянет. А может, и все двадцать.
Рамзес макал в суп следующий огромный кусок хлеба. Генри, старательно избегая его взгляда, смотрел на него с немым ужасом. Все сидящие за столом тоже смотрели на Рамзеса, который уже приканчивал тарелку с супом, тщательно выбирая остатки очередным куском хлеба. Потом он осушил бокал шерри, вытер рот салфеткой и откинулся на спинку стула.
– Еще еды, – прошептал он. – Будет еще еда?
– Да, да, только не торопись, – прошептала в ответ Джулия.
– Вы были близким другом Лоуренса? – спросил Эллиота Рамзес.
– Близким, – сказал Эллиот.
– Да, если бы он был здесь, с нами, он бы говорил только о своей разлюбезной мумии, – заметил Алекс все с тем же нервным смешком. – Кстати, Джулия, зачем ты отправилась в это путешествие? Зачем ехать в Египет, если мумия лежит себе в Лондоне и ждет не дождется, когда ее начнут изучать? Знаешь, я на самом деле не понимаю…
– Коллекция открыла для нас новые направления поисков, – сказала Джулия. – Мы хотим съездить в Александрию, а потом, наверное, и в Каир…
– Ну да, разумеется, – кивнул Эллиот. Он наблюдал за реакцией Рамсея – официант как раз поставил перед ним небольшую порцию рыбы в сметанном соусе. – Клеопатра… – продолжал он. – Ваш таинственный Рамзес Второй заявил, что он любил ее и потерял. И это случилось как раз в Александрии.
Джулия не видела, как все началось… Рамзес положил хлеб на стол и с бесстрастным выражением лица посмотрел на графа. Но гладкая кожа на его щеках начала наливаться краской.
– Ну да, только дело не в этом, – возразила Джулия. – Потом мы поедем в Луксор и в Абу-Симбел. Надеюсь, вы вынесете такое утомительное путешествие. Хотя, если вам не захочется…
– Абу-Симбел… – сказал Алекс. – Это не там стоят колоссальные статуи Рамзеса Второго?
Рамзес отломил пальцами половину рыбины и съел ее. Потом съел и вторую половину. На лице Эллиота появилась ехидная улыбка, но Рамзес ее не видел. Он снова смотрел на Генри. Джулия едва сдерживала готовый вырваться крик.
– На самом деле статуи Рамзеса Великого стоят повсюду, – сказал Эллиот, наблюдая за тем, как Рамзес подбирает хлебом остатки соуса. – Рамзес наставил себе памятников больше, чем другие фараоны.
– А, так вот это кто. Понял, – сказал Алекс. – Эгоист из египетской истории. Помню, проходил в школе.
– Тиран! – скривился Рамзес. – Еще хлеба! – приказал он официанту. Потом обратился к Алексу: – А что такое эгоист, объясните, пожалуйста.
– Аспирин, марксизм, эгоизм, – усмехнулся Эллиот. – Все это ново для вас, мистер Рамсей?
Генри запаниковал. Он осушил второй бокал виски и теперь прилип к спинке стула, неотрывно глядя на руки Рамзеса, продолжавшего поглощать еду.
– Видите ли, – беспечно проговорил Алекс, – этот парень был большим хвастуном. Он наставил собственных памятников на каждом углу. И без конца хвастался своими победами, женами и сыновьями. Не понимаю ни этих мумий, ни того времени.
– Думай, что говоришь! – вмешалась Джулия.
– Но разве был в истории Египта другой царь, который одержал бы так много побед? – с жаром заговорил Рамзес. – Который осчастливил бы так много жен, стал бы отцом стольких сыновей? Неужели вы не понимаете, что он не стал бы возводить столько статуй, если бы того не жаждал его народ?
– Ну, это все из области литературы! – язвительно сказал Алекс, опуская на стол нож и вилку. – Вы же не хотите сказать, что рабы получали удовольствие, умирая от непосильного труда под палящим солнцем на строительстве храмов и гигантских статуй?
– Рабы умирали под палящим солнцем? – спросил Рамзес. – Да что вы говорите! Такого не было! – Он повернулся к Джулии.
