запасы влаги небеса на ближайшее время истощили. Тропа шла через редколесье, где преобладал орешник. Несколько раз Оливер замечал, как с ветки на ветку перепархивают белки. Говорят, что опытный охотник попадает белке в глаз, чтобы шкурку не попортить… Вот ведь паскудство — такой маленькой зверюшке и стрелой в мозг, попробовал бы медведю… Ладно. В любом случае они не охотники, и даже если со временем им придется охотиться, так не на белок же.
Его мысли обратились к Селии, которая ехала впереди. Судьба в очередной раз посмеялась, совершив поворот. Они снова были там же, откуда их сбила неделю назад близость сражения, — ехали в пустынной местности, неизвестно куда и только вдвоем. До этого мгновения непосредственная опасность и окружающие люди, ради которых надо было носить маску, не дозволяли выпускать чувства из узды, предаваться самокопанию. Сейчас же, когда явная угроза исчезла, проклятая слабость, обнаружив брешь, наползала снова, и это было мучительно. Он ни в коем случае не должен доводить себя до такого… как в долине… нет, и даже вспоминать об этом! Путь до Бастиона недолог, кругом опять люди… а там видно будет… Мелькнула даже мыслишка: «А вот теперь, когда никто за нами не гонится, следовало бы нам расстаться…» — и прекрасно знал, что не сумеет уйти, хотя она, возможно, была бы этому рада.
Может быть, все бы изменилось, если бы он сумел ее понять. Но он ее не понимал. Нет, не приступы ярости, не подверженность неожиданной смене настроений… после того, что с ней случилось, это как раз понятно. Но откуда эта несвойственная ее возрасту холодность… нет, не то… слово «расчетливость» было чересчур затертым, но иного Оливер не находил. Вот и Вальтарий говорил о чем-то подобном… правда, он обобщал… А что, если Вальтарий ошибся, а он, Оливер, прав, и пресловутый удар Селии — всего лишь следствие расчета? Она просто ждала, ждала того единственного мгновения, когда можно будет ударить. Но ведь это нечто немыслимое при отсутствии мастерства… и вдобавок не объясняет, как она могла рассчитать еще и силу удара. Словно не человеческий мозг, а счетное устройство Раймунда Луллия…
— Стой, куда?! — Крик обернувшейся Селии несколько припоздал.
Оливер, задумавшись, съехал с тропы, и, поскольку он направлялся прямиком в куст боярышника, доселе терпеливый Гней шарахнулся в сторону, едва не сбросив всадника. Все же он сумел удержаться. Селия смотрела на него без усмешки, ее глаза, как всегда, не отражали ничего, кроме окружающего пейзажа.
— Ты о чем это думал, о новый Сократ?
— О Раймунде Луллии, — мрачно сказал он.
— Это который занялся магией чисел из-за женщины?
— О нем самом.
— Знаешь, мне всегда было любопытно узнать, что стало с женщиной.
— Понятия не имею.
— То-то и оно. — Теперь они ехали рядом, и тон ее был вполне дружелюбен. — Про женщин никто не помнит. Оставим в стороне теологические и философские вопросы, там столько вони, что хоть лопатой разгребай. Но вот ваш брат историк обожает трещать про дела, которые мужчины совершили из-за женщин, не важно, дурные, хорошие ли, а про самих женщин забывает, как о предмете нестоящем.
— Доказательства! — Ему стало весело.
— Ну, скажем… Ты «Иосиппон» хорошо помнишь?
— Естественно. Разумеется, я читал его в переводе.
— Я тоже. Так вот, там есть такая история про братьев-разбойников Анилея и Асинея.
— Которых царь Парфии сделал наместниками Месопотамии? Помню.
— И какая там интрига заваривается из-за коварной красотки, жены Анилея! До чего дело дошло — ужас! Кровь текла реками! Так Иосиф нигде не только не называет эту женщину по имени, но и не говорит, что же в конце концов с ней стало. Я понимаю, что речь идет о событиях государственного масштаба, но как она умерла, можно было упомянуть! Да и как ее звали — тоже, хотя бы для того, чтобы проклясть. Ведь по вине этой тетки погибло больше народу, чем из-за какой-нибудь дурацкой Елены Троянской, которой, может, и на свете-то не было, так, призрак, аллегория!
— Здесь согласен. Но вот, например, Бокаччо же написал «Знаменитых женщин».
— Редкостной дурости сочинение. Да и какой из него, к чертовой матери, историк? Ему бы пособия для начинающих инквизиторов сочинять…
— Ты что, с ума сошла? Какие еще пособия для инквизиторов? Писал человек веселые новеллы…
— Очень веселые. «Гризельда», например. Черт с ним, вернемся лучше к Раймунду с его счетными приспособлениями…
— К Альберту Великому с его рукотворно изготовленной служанкой…
— Не надо Альберта. Остановись на Раймунде.
— Да мне особо нечего сказать по этому поводу. Никогда я подобными материями не увлекался. Ты лучше скажи, откуда ты столько знаешь?
Возможно, на вопрос, заданный как бы в шутку, она ответит. Но она лишь пожала плечами:
— Сама удивляюсь…
Ночевать пришлось в лесу — до Бастиона они так и не добрались. Костер решили не разводить — все равно было бы больше дыма, чем огня. Поужинали хлебом и холодной говядиной, прихваченными на постоялом дворе, запивая все это пивом. Земля была мокрой, поэтому Оливер нарубил веток, на которые можно было лечь. Ему опять было лучше — у него имелся плащ, принять который в качестве постели Селия отказалась. Надо бы ей в Бастионе разжиться еще какой-нибудь одеждой — Бог знает, где снова застанет их ночь…
Они сидели в темноте — теперь темнело рано — на значительном расстоянии, не то что в Кулхайме, когда они инстинктивно искали прибежища друг у друга. Хорошо, что темно, и она не видит…
— Послушай… — Он едва не вздрогнул, услышав ее голос. Это была не ее манера начинать разговор. — Ты говорил о прорывах Темного Воинства в области Вала. Что тебе, собственно, известно об этом?
— Мало, — честно ответил он. — Почти ничего. Так, предположения…
— Пусть предположения. Есть примеры, в которых ты уверен… ну, предположительно уверен?
Он помедлил с ответом. Следовало соблюдать осторожность. Он помнил, чем кончилась их предыдущая беседа о Темном Воинстве. Такое чувство, что эта тема кровно ее затронула… хотя о реальных опасностях, угрожающих ее жизни, говорила бестрепетно.
— Хорошо. Вот одна история. В канонических списках «Крещения эрдов» она отсутствует. Но я ведь ищу неканонические… И встретил два варианта… Кстати, это в опровержение твоего утверждения, что историки никогда не пишут о женщинах… Если ты помнишь, эрды приняли крест в IX-Х веках от Воплощения, точнее время установить нельзя. Первоначальные нравы эрдов отличались исключительной жестокостью, даже для варваров. Но к этому времени — более четырехсот лет спустя после нашествия — их нравы смягчились.
— Ты, между прочим, говорил, что к этому времени эрды и карнионцы уже смешались.
— Я несколько упростил ситуацию. Так было в центральных областях. А на окраинах, в тех поселениях, где эрды жили обособленно, подобное вряд ли могло быть. Хотя, разумеется, влияние Карнионы ощущалось. Возможно, в этом самом смягчении обычаев. Так вот, у эрдов преступника, по тем или иным причинам сумевшего бежать из-под стражи, никогда не преследовали. Считалось, что он достаточно наказан своим изгойством, — жизнь была слишком сурова, да и климат тогда, судя по всем сведениям, был гораздо хуже. Жизнь в одиночестве была ужасна. Так считали эрды во время язычества. Итак, эрды стали отходить от прежней веры. И некое горное селение приняло крещение от миссионера, имя которого нигде не названо. Но «одна отроковица втайне продолжала исполнять поганые богопротивные обряды». И миссионер приказал схватить и заключить ее. «Тогда мать отроковицы, следуя пагубной слабости женской, что низменное чадолюбие превыше спасения души ставит», ночью отомкнула затвор и вывела дочь за пределы селения. И успокоилась, наверное, потому, что по прежним законам беглых не преследовали. Но прежние законы пали… Миссионер, понукаемый благочестивым рвением, отрядил погоню, и беглянку привели обратно. И казнили.
