— Я так и предполагал, — недовольно пробормотал Пович.
— Ну, я могу гарантировать, что мои люди за мной пойдут, — сказал Рислер.
— Пока они будут получать приказы от меня, мне все равно, за кем они станут следовать, — воскликнул Рыжебородый.
— Мы еще ничего не решили, — осадил Урода Рислер.
— Я обещаю, что они выполнят любой разумный приказ, который ты отдашь, — сказал Страмм. — Если же твое понимание разумности приказов значительно отличается от наших, мы сымпровизируем.
— Ты думаешь, нам стоит предпринять еще одну попытку уговорить Эндрю, чтобы он присоединился к нам? — спросил старик между затяжками трубки, которая у него постоянно гасла в этот день, и Страмм с любопытством посмотрел в его сторону.
— Слишком жирно будет, — фыркнул Рислер, подойдя к ряду книг, взяв одну из них с полки и с отсутствующим видом полистав ее.
— Я склонен согласиться с Джеральдом, — сказал Страмм. — Очень сильно сомневаюсь, что Эндрю присоединится к нам.
— Кому нужен этот слепец? — спросил Донахью. — Он только под ногами будет мешаться.
— Что нам нужно, так это символ единства Баронов, — раздраженно сказал Пович. — Хотя не могу представить, как кто-то вроде тебя может это понять.
Донахью внимательно посмотрел на старика, но ничего не сказал. Когда стало очевидно, что наступившая тишина нарушена не будет, он отвернулся от Баронов и начал мерить шагами мозаичный деревянный пол. Это помогло ему снять напряжение, потому что по натуре своей Рыжебородый был деятельным человеком, а теперь все чувства говорили ему, что движение — самый быстрый способ расслабить напряженные нервы и мускулы. Он сделал глубокий вдох. Комната пахла разными сортами дерева, и Донахью радовался этому так же, как Пович, любивший цветы, наслаждался цветочными ароматами. Донахью снова прошел мимо трех Баронов, потом подошел к окну и выглянул наружу. Цветы не были для него такой уж редкостью, но так как в Туннелях ничего не росло, Донахью видел цветы, только когда воевал. Он любил их запах, но изобилие яркого цвета било ему по глазам. Своей красотой цветы вызывали в Донахью не удивление, а простое детское удовольствие от того, что он нашел множество красивых штучек, приковывающих его внимание. Наконец, оторвав взгляд от цветов, Донахью повернулся к Баронам. Рислер с глупым видом перелистывал другую книгу, Пович занялся своей трубкой, которая постоянно гасла, а Страмм с любопытством смотрел на Рыжебородого.
— Если ты еще не до конца справился со вспышкой гнева, то, наверное, ты с удовольствием проводишь меня назад в мой замок на обед, — сказал Страмм.
— Обед? — повторил Рыжебородый. — А что потом?
— Ты голоден?
— Да.
— Тогда какая разница? С другой стороны, я не верю, что наша дискуссия приведет к какому-нибудь плодотворному решению.
— По крайней мере ты еще поговоришь с Эндрю? — спросил Пович.
— Почему я? — ответил Страмм. — Я и Крастон не такие уж близкие друзья. Если честно, я мог бы даже сказать, что мы держимся друг от друга на определенном расстоянии.
— Это лишь подчеркивает то, что говорить должен ты, — сказал Пович. — Если заговоришь ты, Эндрю будет знать, что это не просто жест, а серьезное предложение примирить наши разногласия.
— Все верно, — вздохнул Страмм. — Не то чтобы я чего-то добьюсь, но сделаю это из уважения к тебе, Алдан.
Он и Донахью встали и отправились в шестимильную прогулку к замку Страмма. Бароны часто разъезжали на лошадях (или, скорее, на тех животных, в которых превратились лошади) или нанимали своего рода рикш для путешествий между поместьями, но Страмм предпочитал пешие прогулки, и в Донахью, как ни в ком другом, он нашел великолепного спутника для таких развлечений.
Они молча и быстро шли по дороге. Редкие сломанные плиты бетона выглядывали из грязи, но большая часть древней дороги была неотличима от бессчетных тропинок, окружающих владения Страмма. По пути им не попалось ни одной резиденции, так как все Бароны, кроме Крастона, жили на ободе Ступицы, но то тут, то там виднелись следы древних поселений: фундаменты, древние сточные трубы, и только миновав границу имения Повича — простые каменные очаги и дымоходы — все, что осталось от домов, которые существовали сотни лет назад.
После того как они прошли около трех миль, Донахью повернулся к своему спутнику и неожиданно спросил: — Почему, Рет возьми, есть такие, кто повинуется слепому человеку?
— Я надеюсь, что не этот вопрос беспокоит тебя все время, — улыбнулся Страмм.
— Ты не ответил.
— Разве не ответил? Ну, как ты знаешь, Эндрю — Барон. Тут у нас нет человека, который один всеми бы командовал, как у вас ваш Гарет Кол или как в Спренгфилде — их Канцлер. Пять Баронов — сейчас четыре — всегда правили вместе. Это хорошо по многим причинам, потому что останавливает любого, стремящегося приобрести слишком большую силу и злоупотребить ей. Нет, мы не то чтобы не пытаемся приобрести силу, сам понимаешь, но не похоже, чтобы один из нас добился успеха в этих попытках.
— Что останавливает Человека от того, чтобы собрать самую сильную армию и взять то, что он хочет? — спросил Рыжебородый.
— Очень логичный вопрос. Ты удивляешь меня, Урод, — Страмм сделал паузу, потом продолжал: — Базис нашей политики основывается на методе вербовки наших армий. Каждый из нас может забрать в армию на три года каждого пятого мужчину, в течение которых мы должны платить ему и содержать его иждивенцев. Естественно, в каждый призыв все Люди, которых мы получаем в армию, совершенно определенно не военные, и в таком случае обстоятельства сильнее нас.
— Но опытный генерал может получить преимущество в битве, — запротестовал Донахью. — Я доказывал это много раз!
— В конкретной битве — да. Но в Ступице всегда нечетное число Баронов. Когда-то их было трое, а еще раньше — семь. Неважно, сколько. Самое важное, что Баронов — нечетное число, и невозможна такая битва, где один генерал мог бы что-то изменить.
— Что останавливает тебя от нападения, скажем, на Рислера? Это будет равный бой.
— Равный бой нельзя выиграть. Тому, кто выиграет, без сомнения, придется ассимилировать армию проигравшего и его собственность, а тогда остановить его будет трудно. С другой стороны, Эндрю и Алдан могут и не вмешаться, если начнется битва.
— А что, если они решат поддержать другую сторону?
— Тогда армия Дрейка станет решающим фактором, и та сторона, которую она выберет, выиграет. Из-за этого число Баронов должно уменьшиться до трех, если предположить, что ты или кто-нибудь еще вовремя не примет титул Майкла, и тогда мы снова окажемся в ситуации, когда ни один из Баронов не сможет победить двух других.
— А что останавливает Баронов от того, чтобы собраться вдвоем и напасть на третьего? — спросил Рыжебородый.
— Сознание того, что победа не стоит риска. От такого маневра никто не выиграет, но менее ловкий политический и военный игрок из пары потеряет все. Может, это выглядит слишком просто, чтобы быть практичным, и кажется слабым регулятором, но система проработала тысячу лет или около того, а прагматизм — окончательный тест для любой политической системы.
— Интересно, — заметил Донахью, совсем заскучавший от таких умных разговоров. — Как же это сработает в случае с Крастоном?
— Кажется, я немного увлекся. Извиняюсь. В любом случае необходимо, чтобы мы действовали по возможности вместе. Система, которую я только что описал, кажется рабочей, но это не значит, что она не прошла нескольких тестов и не была подтверждена кровью бессчетных тысяч воинов. Видишь ли, она не позволяет использовать силу для достижения цели, но, с другой стороны, не может остановить попытки этого добиться.
— Не могу уследить за мыслью…
