Голос Дел звенел в холодном воздухе.
— Я прошу отложить первый день изгнания на двенадцать месяцев. Я заплачу.
— Зачем тебе это? — потребовал Стиганд.
— У меня есть ребенок, — Дел смотрела ему в глаза. — Хотя бы год я хочу побыть матерью.
Телек закрыл глаза.
Стиганд покачал головой.
— Это неприемлемо… Ты бросила девочку…
— …потому что вынуждена была сделать это, — тихий голос Дел был наполнен такой страстью, что звучал как крик. — Какой матерью была бы женщина без чести? Какую жизнь могла бы я предложить ребенку? Одни несчастья? И поэтому я произнесла клятвы и оставила девочку, чтобы получить кровный долг и вернуть честь своей семье… чтобы и у Калле было хоть немого чести, — она посмотрела в глаза Телеку. — Я не собираюсь забирать ее у вас. Я прошу позволить мне делить ее с вами один год, а потом она будет навеки ваша. Она останется здесь, а я уеду, — Дел не скрывала горечи. — Разве я так много прошу? Один год против целой вечности.
Аиды, баска, о таком мы не договаривались.
Лицо Телека помрачнело, но Стиганд расстроенным мне не показался. Он даже улыбнулся.
— Ты сказала, что готова заплатить за год. Чем? Своей жизнью и изгнанием ты платишь долг меча Стаал-Уста… Так что у тебя остается?
— Кровный дар, — ровно ответила она, — за год.
Стиганд говорил мягко. Он был уверен в исходе.
— Я снова спрашиваю: что? Ты хочешь отдать яватму?
— Нет, — тихо ответила Дел. — Я дам вам нового ан-истойя. Я отдаю вам на год Песчаного Тигра.
38
Вокруг меня только шум. Все говорили со мной, говорили обо мне: Стиганд, Телек, другие члены вока, все Северяне с острова. Но для меня их слова были просто шумом, вообще все превратилось в ровный шум. Я легко ушел от него, пробившись сквозь толпу, и наконец добрался до Дел. Я потянулся, схватил ее за руку повыше локтя и подтащил поближе.
— Нам нужно поговорить.
Вока выпустил ее из клетки. Каждый вытащил свой меч и убрал его в ножны, демонстрируя этим свое согласие. Только два меча остались в земле: ни Стиганду, ни Телеку идея Дел ничего хорошего не сулила, но решение принималось большинством голосов и в конце концов им пришлось выдернуть мечи. Дел выкупила год.
Она попыталась вырвать руку, но я только крепче сжал пальцы и Дел сдалась. Она позволила мне вытащить ее из сутолоки и протащить через лес к берегу, где была привязана наша лодка.
Я отпустил ее руку, не сомневаясь, что там, где лежали мои пальцы, остались красные пятна, которые к утру посинеют.
Дел держалась скованно, неуверенно и с интересом рассматривала горы, упирающиеся в небо. Звуки беспрепятственно летели над водой. Я слышал ржание лошадей и мне даже показалось, что я узнал жеребца.
Я показал на лодку.
— Что, — начал я спокойно, — помешает мне сесть в лодку и уплыть?
— Ты не умеешь грести, — ровно ответила Дел.
— Я быстро учусь… и ты сделала все, чтобы заставить меня убраться отсюда.
— Тогда уезжай, — безразлично сказала она.
Я снова схватил ее за руку и развернул лицом ко мне.
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу! Ты все рассчитала, так? Ты знала, что согласившись подчиниться решению вока, я сам себя поймал в ловушку, и ты могла делать все, что хотела, не считаясь с моими желаниями.
— Но ты свободен, — отрезала она. — Ты не пленник, ты ученик, наравне с остальными… Никто не будет держать тебя здесь против твоей воли. Тебя не закуют в кандалы и не запрут в доме. Может быть тебе дадут яватму…
— Я не хочу яватму! — закричал я. — Я хочу только сесть в эту лодку — с тобой — и переплыть озеро, прямо сейчас. А там мы возьмем жеребца и к аидам уберемся отсюда.
— У меня есть год, — непреклонно объявила она. — Должным образом приобретенный и оплаченный.
— Моей свободой! — я не сводил с нее глаз, изумляясь ее решимости, полному отсутствию жалости ко мне, равнодушию, с которым она меня продала.
— Ты даже не спросила, что я об этом думаю.
Она повернулась и взглянула мне в глаза.
— А если бы я подошла к тебе и нежно сказала: «Пожалуйста, Тигр, ты сделаешь это для меня? Тигр, ты подаришь мне год твоей жизни?» — Дел покачала головой. — Зачем тратить слова попусту. Я же знала, что ты ответишь.
— Нет, не знала. Даже не представляла. Потому что ты так увлечена собой и своими проблемами, что моих проблем не замечаешь.
— Замечаю! — закричала она. — Я все замечаю! Но я не могу забыть и о Калле! Я помню о моей дочери…
— …которую ты бросила сразу же после ее рождения.
— Потому что я была вынуждена…
— Не вали мне это козье дерьмо, Дел. Ты могла ее и не бросать. Никто тебя не заставлял. Никто не вырывал у тебя ребенка и не запрещал приближаться к ней, пока ты не отомстишь за свою семью. Ты сама приняла решение. Твое…
— А что ты об этом знаешь? — закричала Дел. — Что ты знаешь о любви и чести семьи… что ты знаешь об ответственности родственников друг за друга. У тебя же никого нет, за всю твою жизнь ты так и не узнал, что такое ответственность перед кем-то.
Ударила она больно.
— А ты думала об ответственности перед Калле, когда бросала ее? Ты делала это на благо Калле или ради себя?
Глаза Дел загорелись.
— Я…
— …должна была это сделать. Знаю, — я покачал головой. — У тебя есть полное право принимать суровые решения, когда дело касается только тебя. Но ты не имеешь права решать, как жить другим.
— Калле моя.
— Ты отдала ее.
— Нет.
— Да, — я тяжело вздохнул и потер шрамы на щеке, собирая остатки терпения и самообладания. На меня навалилась странная тяжесть. — Ей хорошо с Телеком и Ханой, ты сама это признала. Зачем все разрушать?
— Я не хочу ничего разрушать. Просто один год я тоже буду рядом с ней.
— А ты подумала, как Калле к этому отнесется? Ты — временная мать, пришедшая когда тебе этого захотелось, и ты ждешь, что девочка привяжется к тебе и полюбит тебя как Хану? — я покачал головой. — Каково ей будет, Дел?
Дел отвернулась и пристально уставилась на озеро. В голубых глазах заблестели слезы.
— Один год против всей жизни.
— Ну а что будет, когда год закончится и тебе придется оставить ее навсегда? Думаешь это будет
