Глаза Аликс снова лучились теплым янтарным светом — удивительно красивые глаза, что-то среднее между желтыми глазами Чэйсули и карими — хомэйнов, для меня — вдвое прекраснее и тех, и других.
— Сомневаюсь, что еще хотя бы минуту могла бы терпеть твою вонь, — Аликс повернулась к очагу, чтобы подбросить дров в огонь, потом оглянулась на меня через плечо. — Может, ты нальешь в бочку воды?
И тут она вспыхнула, словно вдруг вспомнив, что я — королевской крови, а значит, выше столь низменных забот.
Я усмехнулся:
— И воды принесу, и бочку возьму сам. Ты забыла? Я же все эти годы провел с Финном. И я вовсе не тот человек, которого ты знала пять лет назад.
И, прихватив тяжелую кадку, я вышел. Торрин сидел на краю колодца, покуривая глиняную трубочку. Увидев меня он поднял кустистые брови:
— Я хотел предупредить тебя, что она там, — сказал он, выпустив кольцо дыма. Я хмыкнул, вытаскивая бадью:
— Я и не думал, что мои чувства так заметны всем.
— Мне — да, — Торрин поднялся, придержал бадью и выплеснул воду в кадку. Она была так молода, когда ты встретил ее впервые… Она еще ничего не знала о своем наследии, о своей крови… А потом появился Дункан.
Это имя легло мне камнем на сердце.
— Да… он был умнее меня. Он видел, чего хочет — и взял это — Добился этого, — тихо поправил меня Торрин.
— Господин мой… если ты хочешь отвоевать ее у него, лучше хорошо подумай сперва. Я был ее отцом семнадцать лет Даже теперь я отношусь к ней как к своей дочери. Я не позволю никому причинить ей боль или отнять у нее радость, — он поставил пустое ведро и прямо взглянул мне в глаза. Я подумал, что так же, должно быть, некогда он смотрел в глаза моему дяде.
— Ты Мухаар и можешь делать все что угодно — даже с Чэйсули. Но, думаю, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не совершить такой ошибки.
Большую часть моей жизни я не знал отказа ни в чем — я получал то, что хотел. Женщин тоже. Аликс я потерял прежде, чем понял, как она нужна мне и как желанна. И теперь, поняв это, я знал, как больно терять. Как больно проигрывать.
Особенно — Дункану.
Аликс вышла на порог беленого домика, крытого черепицей.
— Я развела огонь.
Вокруг ее шеи обвивалось ожерелье — золотой ястреб, раскинувший крылья, разинувший клюв, сжимавший в когтях темно-медовый янтарь. Ожерелье лиир.
Свадебный подарок Чэйсули. Подарок, который сделал ей Дункан.
Я втащил бадью в дом и повесил ее на железном крюке над очагом, уселся на табурет, спиной ощущая каждое движение Аликс, глядя в огонь. Она снова занялась своим тестом.
— Когда ты пришла? — наконец спросил я.
— Восемь дней назад. Нас привел сюда Финн, — ее лицо озарилось теплой ясной улыбкой.
— Он тоже вернулся? — мне сразу как-то полегчало.
— Он привел нас с севера.
В ее волосах поблескивали, отражая солнечные лучи, серебряные шпильки и заколки — в такт движениям, и в такт движениям колыхались складки темно-зеленого, цвета мха, платья. Поверх платья была надета длинная, доходящая до колен, безрукавка из овечьей шкуры шерстью внутрь, окрашенная в светло-желтый пастельный цвет и отделанная ярко-зеленым, на талии она была стянута поясом темно- коричневой кожи с золотой пряжкой. И одежда ее, и украшения были не хомэйнской работы — творением рук Чэйсули. И сама она была
— Чэйсули.
Я потер лицо:
— Как он? В порядке?
— Финн? О да, конечно — разве с ним может быть иначе? Это же Финн, — она снова улыбнулась, не на мгновение не прерывая работы. — Хотя, кажется, он-таки нашел себе занятие.
— Женщина, — предположил я. — Он что, наконец нашел кого-то в клане? Аликс рассмеялась:
— Нет, вовсе не женщина. Мой сын. Временами Донал больше похож на своего су-фоли, чем на жехаана. Теперь, к тому же, они стали настоящими друзьями.
Только Финна нужно винить в том, что мой сын временами бывает невыносим. Нам и одного хватало — но теперь у нас два Финна.
— Два Финна ?.. — я представил себе эту картину и рассмеялся, Аликс покачала головой.
— Сказать им, чтобы они пришли сюда? — спросила она. — Мне только нужно поговорить с Каем и со Сторром.
Я снова подумал о той силе, которой обладала Аликс — о той невероятной магии, которая жила в ее крови. Древняя Кровь, изначальные дары богов. Аликс могла говорить со всеми лиир и принимать облик любого из них. Только Аликс.
— Нет, — ответил я. — Я пойду к ним сам — но не раньше, чем избавлюсь от этой грязи.
Сунув руку в воду, я убедился, что она достаточно согрелась. Я спросил Аликс, где бы мне взять бочонок — она указала на прихожую, ежели, конечно, так можно назвать малюсенький коридор усадьбы Торрина.
Бочка была окована медью и все еще еле заметно пахла сидром: несложно было угадать ее первоначальное назначение. В Хомейне-Мухаар у меня была большая дубовая бочка с серебряными обручами, отполированная чуть ли не до блеска, чтобы, упаси боги, ни одна заноза не впилась в тело наследника престола. Однако — что ж, пока и эта сойдет. В изгнании я научился быть благодарным судьбе и за такие мелочи, как возможность нормально вымыться.
Я вкатил бочку в крохотную спальню Торрина и огляделся по сторонам.
Сундук, узкое жесткое ложе, стул. Здесь я и поставил бочку, наполнил ее водой и отправился разыскивать полотно и мыло.
Аликс выдала мне и то, и другое.
— С тех пор, как я покинула ферму, Торрин не менял здесь ничего, — сказала она с грустной улыбкой, быть может, вспомнив тот день, когда Финн похитил нас обоих.
Да и могла ли она не помнить этого? Я — так помнил слишком хорошо. Слишком хорошо. Как и то, что произошло со мной — со всеми нами — с тех пор.
Я долго смотрел на Аликс, сжимая в руках кусок грубого полотна и темное мыло. Я немногое мог сказать ей — но может, не стоило говорить и этого.
— Я не стану оскорблять ни тебя, ни твоего мужа, последовав за вами туда, где меня не желают видеть. Аликс вспыхнула. Я невольно отметил про себя, что с годами ее черты утратили юношескую округлость, резче стал очерк лица, выше скулы — ее лицо было лицом Чэйсули. Она как никогда была похожа на Финна: сказывалась отцовская кровь. — Не было нужды говорить это, — мягко ответила она.
— Нет, была. Иначе я не смог бы объяснить свои поступки, — я легко коснулся пальцами ее лица. — Аликс… было время, когда мы могли иметь много общего. Давай теперь сохраним хотя бы то, что возможно.
Я отнял руку и вошел в спальню. От бочки поднимался густой пар. Я задвинул штору и с наслаждением стащил с себя вонючие обноски, Нет, я не мог выбросить из головы Аликс. А для нее не существовало никого, кроме Дункана. Я думал о тех ночах, которые они проводят вместе. О самой Аликс, какой я помнил ее — юной, веселой и сердечной девушке. Такой грациозной и гибкой — такой прекрасной — такой мужественной и твердой…
Я подумал о том, как странно — вот сейчас мы рядом, мы знаем о чувствах друг друга — и знаем,
