ожидая, когда утихнет боль, потом отдал меч Роуэну. Я сжал в кулаке кольцо и вышел из фехтовального зала. Мальчик, как я увидел, был подавлен окружающей обстановкой. Большой Зал вовсе сразил бы его, я же не был в настроении для таких шуток. Аларик выглядел не старше, чем лет на шесть-семь, и вряд ли смог бы понять политическую подоплеку ситуации.
Когда я, уже переодевшись в чистое, вошел в зал, он поднялся каким-то скованным движением. Поклонился — коротко и небрежно, вроде бы почтительно, но и с тенью снисходительности. Карие глаза смотрели неприязненно, лицо было холодно.
Я подошел к заваленному подушками креслу черного дерева и сел, не позволив и тени боли отразиться на моем лице, После тренировки все мое тело было мучительно напряжено:
— Итак… Атвия приходит к Хомейне.
— Нет, мой господин, — тихо ответил Аларик. — Мой брат. Государь Осрик Атвийский, посылает меня, чтобы сказать, что Атвия не станет подчиняйся Хомейне до тех пор, пока земля эта не завоевана.
Я разглядывал Аларика в раздумье и некотором недоумении. Одет он был так, как приличествовало его положению, темные волосы были гладко зачесаны.
Приглядевшись, я понял, что он старше, чем показался мне на первый взгляд. Он был, должно быть, на год или два старше Донала, а глаза его были глазами взрослого человека.
Я позволил себе улыбнуться, хотя вовсе не чувствовал веселости:
— Я убил твоего отца, господин мой Аларик, потому что он хотел свергнуть мой Дом и заменить его своим. Я мог бы сделать то же самое и с тобой, — я помолчал. — У твоего брата есть ответ на это?
Хрупкое тело Аларика напряглось:
— Да, мой господин. Я прислан сказать, что мы не признаем твоей власти.
Я подпер подбородок рукой:
— Осрик посылает тебя прямо в пасть хищника с такими словами, мой юный Атвийский орел?.. Что ты скажешь на то, чтобы остаться здесь заложником?
Лицо Аларика залила краска гнева, но он не дрогнул:
— Мой брат сказал, что я должен быть готов к этому.
Я нахмурился:
— Сколько лет Осрику?
— Шестнадцать. Я вздохнул:
— Так молод — и уже готов рисковать своим братом и своей страной…
— Мой отец говорил, что ты всегда был врагом Атвии, и что тебя нужно остановить, — при воспоминании об отце в карих глазах мальчика отразилось горе, губы дрогнули, но он почти мгновенно справился с собой. — Мой брат и я будем служить памяти нашего отца и будем сражаться с тобой вместо него. В конце концов, мы победим. На крайний случай, мы просто переживем тебя. Ты стар, мой господин… я и Осрик молоды.
Я почувствовал, как внутри у меня все сжалось. Значит, стар, да? Впрочем, в его глазах таким я и был.
— Слишком молод для того, чтобы умереть, — мрачно сказал я. — Приказать тебя убить, а, Аларик?
Его лицо побелело. Внезапно он снова стал маленьким мальчиком:
— Если ты хочешь этого, мой господин… я готов, — его голос еле заметно дрогнул.
— Нет, — резко ответил я, — не готов. Ты только так думаешь. Ты еще должен научиться смотреть смерти в глаза и узнавать ее в лицо, знай ты ее, не согласился бы умереть так легко, — я рывком поднялся, с трудом сдержав готовые сорваться с языка ругательства. — Служи своему господину, мой мальчик… служи ему так, как сможешь. Но служи ему дома, в Атвии, я не убиваю мальчишек и не сажаю их в темницу.
Аларик поймал тяжелое кольцо, которое я бросил ему. Он выглядел потрясенным:
— Я могу ехать домой?
— Ты можешь ехать домой. Скажи своему брату, я возвращаю ему его наследника, хотя и не сомневаюсь, что, как только он возьмет себе жену, у него появится еще один.
— Он уже женат, мой господин.
Я снова изучающе посмотрел на мальчика:
— Скажи ему также, что дважды в год Хомейнские корабли будут приплывать в Рондьюл. На эти корабли Осрик должен будет погрузить дань Хомейне. Если вы хотите быть независимыми от Хомейны, мой молодой господин, вам придется платить дань, — я помолчал. — Ты можешь также передать ему, что если он снова начнет войну против меня, он умрет.
На лице мальчика отразилось смущение:
— Я скажу ему, мой господин. Но… что касается дани…
— Вы будете платить ее, — я не дал ему договорить. — Я отправлю с тобой послание твоему брату завтра утром: там будут оговорены все детали. Вы должны заплатить за свою глупость — за попытку завоевать Хомейну, — я подал знак одному из ожидающих слуг. — Проследите, чтобы его накормили и устроили так, как подобает его званию. Утром он может отправляться домой.
— Слушаю, мой господин.
Я положил руку на плечо Аларика и повернул его к ожидавшему его слуге:
— Иди с Бреманом, мой гордый юный принц. Никто в Хомейне-Мухаар не причинит тебе вреда.
Я подтолкнул его и проследил за ним глазами, пока он шел к Бреману. Через мгновение оба исчезли.
Роуэн прочистил горло:
— Разве он — не ценный заложник, мой господин? — Да. Но он — ребенок.
— Я думал, что и такое часто бывает… Разве принцев не отдают на воспитание в дружественные королевства? Какая разница, если…
— Я не стану отнимать у него детства, — я передернул плечами: в комнате было сыро и холодно. — Осрик уже женат. Вскоре у него будут сыновья, Аларик не будет ему так нужен. Поскольку я сомневаюсь в том, что Осрик имеет намерения в скором времени напасть на Хомейну, я ничего не теряю, позволяя Аларику уйти.
— А когда, повзрослев, он начнет войну?
— Тогда я с ним и разберусь. Роуэн вздохнул:
— А что Осрик? В шестнадцать он уже не ребенок, но еще и не мужчина.
— Если бы это был Осрик, я бросил бы его в темницу, заковав в цепи, — я помедлили со следующей фразой. — Чтобы выбить из него эту спесь.
Роуэн улыбнулся:
— Ты, должно быть, все еще способен на это, мой господин.
— Может быть, — я прямо взглянул на Роуэна. — Но если он такой же, как его отец — или Кеуф, его дед — Осрик и я сойдемся в бою. И один из нас умрет.
— Мой господин, — в дверях стоял слуга, отвесивший мне вежливый поклон. Мой господин Мухаар, там мальчик.
— Бреман забрал Аларика, — сказал я. — С ним должны были обращаться со всем возможным почтением.
— Нет, мой господин, другой мальчик. Чэйсули. Я нахмурился:
— Продолжай.
— Он утверждает, что родня тебе, господин, у него волк и сокол.
Тут я рассмеялся:
— Донал! Верно, он мне родня. Но с ним, кроме лиир, должна быть еще и его мать.
— Нет, мой господин, — человек выглядел обеспокоенным. — Он один, если не считать зверей, и, похоже, с ним не церемонились.
Я пошел мимо него к выходу из комнаты и почти тут же увидел сокола, сидящего на подсвечнике — свечи, разумеется, не горели. Волк стоял подле Донала, поджав одну лапу. Черные волосы Донала были спутаны, лицо его было изможденным и усталым, а на горле были заметны синяки.
