Три месяца врозь. Мы уже ничего не должны были друг другу. Остались позади отношения наемника и нанимателя. Все это ушло в прошлое. Теперь и Дел, и я могли идти своими дорогами.
— Джамайл у Вашни, — сказал я. — Их племя живет в горах.
— Я слышала.
— Поедешь к ним?
Губы сжались.
— Да.
Я кивнул.
Больше я ни на что не был способен.
Дел подняла с пола белый бурнус, вернула меч в ножны за левое плечо — я знал, что она вычистит его позже — и вышла из комнаты.
Но перед этим она избавила тело Аладара от тяжести украшенного драгоценностями кошелька.
Люблю практичных женщин.
22
Дел затащила меня в гостиницу, пользующуюся самой дурной славой в самой подозрительной части города. Мы были странной парой, и даже в этой гостинице нас провожали удивленными взглядами, пока мы поднимались по узкой лестнице на второй этаж, в крошечную комнату, которую сняла Дел. Дел приказала притащить бочку и много горячей воды. Служанка заворчала, что это не входит в ее обязанности, но Дел со всего размаху влепила ей пощечину. На темно-желтой щеке девушки заалел отпечаток ладони, а Дел, не смущаясь, пообещала хорошо заплатить золотом если Южанка поторопится, и служанка вылетела из комнаты.
Я сидел на краю старой скрипящей кровати и тупо смотрел на Дел, вспоминая как спокойно она вонзила клинок в живот Аладара. За меня, сказала она. Но я уже давно привык сам убивать за себя и не мог представить, зачем было кому-то брать на себя мои обязанности. Что такого было во мне, что толкнуло Дел пойти на убийство.
Нет. Скорее она убила за брата, и за все, что сама испытала во дворце Аладара.
— Ты почувствуешь себя лучше, когда смоешь грязь, — сказала Дел.
Бурнус скрывал мое тело, но я видел пальцы и мозолистые ладони. Ногти потрескались, обломались и сходили слоями. Медный загар побледнел, а из-за многочисленных порезов и мелких кусочков породы, въевшихся в кожу, цвет кожи почти не поддавался определению. Через всю левую руку шел едва заживший неровный шрам: из дрожащих рук умирающего человека, прикованного рядом со мной, вылетело зубило.
Я вытянул руки и посмотрел на ладони. Когда-то они были мозолистыми от постоянных упражнений с мечом. Три месяца я не брал в руки золотую рукоять Разящего — слишком долгий срок для танцора.
Дверь распахнулась с отчаянным скрипом. Дел отскочила в сторону, приготовившись выхватить меч, но Северному клинку не пришлось покидать ножны. Вошла служанка, а за ней невысокий толстяк. Он вкатил деревянную бочку, поставил ее в центре комнаты и ушел. Южанка начала таскать ведрами горячую воду.
Дел ждала, пока бочка не наполнилась, и жестом отпустила служанку. Та кинула на меня сердитый взгляд, но сделала как было предложено. Она вышла, за ней последовала Дел.
Я посмотрел на сандалии и подергал завязки. Кое-как справившись с ними, расцарапав при этом кожу, я сбросил бурнус и набедренную повязку. Потом снял перевязь и меч и забрался в горячую воду, не обращая внимания на то, что все порезы, кровоподтеки и царапины тут же напомнили о себе.
Я опускался в бочку пока вода не покрыла меня до подбородка. Тогда я осторожно прилег щекой на край бочки и весь отдался теплую Мне было не до мыла, я просто отмокал. А потом заснул.
…звон железа… удары молота о зубило и зубила о камень… стоны и крики спящих людей… всхлипывания умирающих…
Я судорожно дернулся и проснулся. Несколько секунд я не мог понять, где нахожусь, и только солнечный свет, проходивший в комнату через щели в забитых ставнями окнах успокоил меня. Комната, не шахта. Нет горящих факелов. Нет больше темноты. Нет железа.
К моей спине прикоснулась рука. Она втирала мыло в кожу пока я весь не покрылся желто- коричневой пеной. Дел мягко придержала мою голову, когда я попытался приподняться.
— Нет. Я все сделаю. Расслабься.
Но я не мог. Я напряженно сидел в бочке, пока она терла грязную кожу коричневым мылом. Сильными пальцами Дел разминала сведенные мышцы, массировала спину, плечи.
— Расслабься, — тихо повторила она.
Но я не мог.
— Что этот ублюдок делал с тобой?
Я почувствовал, что она пожала плечами.
— Не имеет значения. Он мертв.
— Баска, — я потянулся и взял ее за руку, — расскажи.
— А ты мне расскажешь?
Я снова оказался в шахте. Весь мир был заполнен темнотой и отчаянием. Пустота заползала во все уголки моего мозга.
— Нет, — все мои силы ушли на это слово. Я не мог рассказать ей.
— Побрить тебя? — спросила она, меняя тему. — И волосы надо подстричь.
Я кивнул, вымыл волосы и бороду и снова кивнул.
Дел отвернулась, пока я заканчивал мыться, полоскался и добирался до кровати, оставляя на полу мокрую дорожку. На кровати уже лежала новая набедренная повязка и коричневый бурнус. Я вытерся, надел набедренную повязку и сказал Дел, что она может повернуться.
Она взглянула на меня и в голубых глазах мелькнуло сожаление.
— Ты похудел.
— Ты тоже, — я сел. — Избавь меня от этого крысиного гнезда, баска. Может меня снова будут принимать за человека.
Она подстригла мне волосы, осторожно отрезала бороду. Я рассматривал ее лицо, пока она занималась моим. Кожа плотнее обтягивала кости. Три месяца Аладар держал ее взаперти — золотистый загар поблек, и если бы не побелевшие под солнцем Пенджи волосы, она была бы той же баской, которую я встретил в маленькой кантине крошечного городишка на окраине Пенджи.
Но теперь я знал кто она. Не ведьма, не волшебница, хотя некоторое могли бы назвать ее так из-за яватмы и ее таинственной силы. Дел была обычной женщиной, привыкшей делать то, что нужно. Не рассуждая, возможно это или нет.
Она улыбнулась. Я почувствовал, как мягкие пальцы легонько коснулись следов песчаного тигра на моем лице.
— Песчаный Тигр, — сказала она и в эти слова вложила столько чувства, что больше ничего не требовалось.
— Голодная?
Она кивнула. Я надел бурнус, взял Разящего и мы спустились вниз.
Во все, что готовили в этой гостинице добавляли перец. Не терплю его в таких количествах, но после шахты я не привередничал. Я старался только не забывать, что не должен есть намного больше той порции, к которой привык за последние месяцы. Желудок начал возмущаться, и я перешел на акиви.
Дел смотрела на меня молча, потом потянулась и накрыла ладонью мою чашку.
— Хватит, — сказала она мягко, но настойчиво.
— Я могу пить сколько захочу.
— Тигр… — она замялась. — Тебе будет плохо.
— Мне будет хорошо, — поправил я, — когда я опьянею. Именно к этому я и стремлюсь.
