Древнего придуманным именем, однако соглашение не касалось его мыслей, и хотя потеря чести влекла за собой жажду возместить утраченное, Ториан дель Ториан все же мог придерживаться условий сделки, ничего не добавляя сверх того.
Ториан быстро оделся и, прежде чем выйти в холл, поцеловал спящую жену; та едва пошевелилась — крепкий сон был не последним из многочисленных достоинств Карин.
Торри с друзьями сидели внизу, в кабинете. Друзья были ничего себе, хотя, вероятно, неженки и горожане. Ториан подавил улыбку. За двадцать с лишним лет, прошедших с той поры, как они с Орфинделем бежали по Скрытым Путям в Соседний Мир, Ториан превратился в настоящего крестьянина. По меньшей мере, восемнадцать поколений его предков жили в Срединном Доминионе, и никто из родных ни разу в жизни не ступал на вспаханную землю, тем более — босыми ногами.
Но это было очень давно и очень далеко отсюда.
Глядя на серьезное лицо сына, Ториан догадался, в чём дело. Волки.
Он посмотрел на Орфинделя. Всего лишь волки, не более того?
Орфиндель не то чтобы умел читать мысли, но иногда это происходило само собой. Он кивнул и пожал плечами, словно внося оговорку: «Полной уверенности нет, но скорее всего это именно так».
— Я говорил сейчас с Джеффом Бьерке, — сказал Торри. — Он беспокоится из-за волков.
Ториан кивнул:
— Не только он. Свен устроил засаду и подстрелил одного. Показывал мне сегодня следы лап.
Следы вели на юг: вероятно, простое совпадение. Док Шерв так же толкует про медицинские диагнозы: «Если ты слышишь стук копыт, думай о лошади, а не о зебре». У фермеров всегда проблемы с волками. Появление Сынов Фенрира [9] могло стать результатом лишь целой цепи маловероятных событий.
— Да, но… — Торри явно не хотел заходить дальше. Что глупо, хотя и объяснимо. Ториан улыбнулся.
— Если ты доверяешь своим друзьям настолько, чтобы говорить при них «а», то говори и «б». Джефф хочет, чтобы мы с Осией отправились на охоту?
Торри кивнул:
— Да. Он не хотел говорить прямо и вслух, но…
Орфиндель улыбнулся.
— Не хочет лгать. Ведь если Джеффа спросят на суде или где-то еще, давал ли он нам разрешение на убийство зверя, который охраняется законом, он честно ответит, что не давал. — Орфиндель уже натягивал толстый пуховик. — А пока мы не пойманы, то и говорить не о чем.
Почему бы и не прямо сейчас? Луна сегодня полная, а Орфиндель потеряет след лишь в самую черную ночь — эта способность еще не покинула Древнего, — хотя у Ториана зрение было как у обыкновенного человека. То же самое относилось и к сыну, и к его друзьям.
Ториан хотел было достать из аварийного набора очки ночного видения, но передумал. Надо купить еще одну пару на каждый день, хотя раньше подобной необходимости не возникало.
Все же Ториан хоть как-то, да видел в темноте, и этого было достаточно.
Следует ли позвать гостей? Местные обычаи об этом умалчивали, однако здесь разрешалось многое из того, что воспрещало воспитание Ториана.
— Ториан, Йен, вы пойдете?
Торри кивнул:
— Да, сэр.
Длинный поразмыслил мгновение.
— Конечно. То есть я хочу сказать, что не против. Если только я вам не помешаю.
— Ты сознаешь, что мы нарушаем закон? Вряд ли нам угрожает что-то вроде ареста или задержания, но нет ничего постыдного, если ты откажешься.
Девушка нахмурилась, как будто тоже ожидала приглашения. На охоте ей не место, хотя вряд ли американская девушка двадцатого века способна это понять.
Но не дело Ториана объяснять ей. Пусть Торри попотеет.
Йен улыбнулся.
— Не замечал я, чтобы в этих краях люди особенно щепетильничали насчет мелочей. Я полагаю, охота важнее, чем мнение закона по этому вопросу.
Что ж, неудивительно, что Торри дружит с шустрыми людьми. Он славный парень, и выбор его недурен: у этого Йена, как выяснилось, хорошее запястье и неплохая голова на плечах.
— Мы пойдем соберем оружие и приготовим пикап, ждем вас на улице через десять минут, — произнес Ториан.
Он спустился вниз и взял две коробки с патронами из запертого ящика над зарядным столом. Потом открыл коробки и взглянул на длинные вытянутые патроны: 30-й винтовочный калибр.
Заряжать гильзы вручную стало его хобби; в числе многого другого он научился этому у старого Тома Рельке.
Ториан не признался бы даже Орфинделю, но он скучал по старикам не меньше, чем по родному дому. Том и Ева жили теперь далеко на юге, в деревушке отставников возле Сан-Диего — благодаря золоту Торсенов. Ториан не жалел ни о едином центе, потраченном на людей, которые приняли к себе в дом его и Орфинделя, не зная о чужаках ничего, кроме того, что те нуждаются в помощи. Видит Око Одина [10], тогда Ториан вообще не говорил на здешних языках: Орфинделев Дар Языков здесь не передавался.
Ториан оглядел серебряные наконечники. Да, почти наверняка это обычные волки, а не Сыны Фенрира. Впрочем, серебряная пуля убивает не хуже простой.
Ториан подумал, не оставить ли Карин записку, но с письмом у него всегда были проблемы, а кроме того, жена знает его достаточно хорошо, чтобы понять: он вернется. Ториан уже не первый раз уходил из дому в ночь — и не последний, надо думать.
Остальные все еще были наверху.
— Мы вернемся поздно, — сказал Торри девушке. — Не жди нас, ложись.
Наливая себе очередную чашку кофе и тихонько затягиваясь сигаретой, Мэгги Кристиансен услышала за спиной тихие шаги.
Не жди нас, да? Ну что ж, раз так, она не станет ложиться в постель.
Насколько помнила Мэгги, она всегда была такой.
Возможно, за характер ей следует благодарить отца. Согласно семейной легенде, когда ей было всего четыре года и когда ее еще звали Марианной, она, едучи в машине с тетей Мэгги, сестрой матери, жившей тогда с ними, заявила: «Я хочу быть тетей Мэгги, когда вырасту».
Тетя Мэгги рассмеялась и объяснила, что, во-первых, ей тогда придется убедить папу и маму родить второго ребенка, чтобы он вырос и завел своих детей, но даже тогда она будет «тетя Марианна», а не «тетя Мэгги».
— Мой папа говорит, — ответила тогда малышка, решительно фыркнув, — что когда я вырасту, я стану тем, кем пожелаю.
И с того дня заставляла всех звать ее Мэгги.
Десятки учителей забывали об этом, но путем неустанного повторения Мэгги удавалось вбить в них свое имя. Когда во время игры мальчишки окликали ее Марианной, она притворялась, что не слышит. Конечно, все изменилось в девятом классе, когда за одну ночь — так ей по крайней мере казалось — отпала надобность в зубных скобках, кожа стала чистой, грудь и бедра сделались по-женски округлыми, и презрительные насмешки сменились заиканием и плотоядными взглядами.
С этим у нее проблем не было.
Мэгги хотела не очень многого. Она желала только, чтобы все шло так, как ей надо, но «так, как ей надо» не подразумевало «с легкостью, без усилий». Она не возражала против работы, и ей было наплевать на цену, которую требовалось заплатить за желаемое, пусть даже это означало свидания с кретином, преподавателем английского, который никому не ставил «отлично», — потому что еще одно «хорошо» испортило бы ее средний балл; или поход по дюжине магазинов в поисках того оттенка губной помады, который подчеркивал бы цвет волос Мэгги, не заставляя их казаться крашеными; или часы, проведенные в
