Они двинулись дальше, дошли до угла коридора и, свернув, тут же наткнулись на человеческий скелет в истлевшей военной форме. Наташка взвизгнула. Рядом со скелетом валялся чуть тронутый ржавчиной пистолет.
Чрезвычайно своевременно, подумал Иван. А вот там, в другом конце коридора еще один.
Он взял Наташку за руку, и они осторожно, на цыпочках, словно боясь, что скелеты сейчас встанут, прокрались мимо.
Что за драма тут произошла, думал Иван. Кто в кого стрелял и зачем?.. Теперь не узнаешь. И никто не расскажет, что это были за люди. Можно, конечно, вернуться и снять с них личные жетоны, но я этого не сделаю. И не потому, что страшно, а потому что это было бы уже похоже на памятник… Осиновый кол им, а не памятник. Потому что это из-за них и им подобных жалкие остатки человечества прячутся под землей, как кроты, и скрываются в лесах, как средневековые разбойники. Без веры, без надежды…
Он повернулся и плюнул.
— Зачем ты так? — сказала Наташка. — Разве они виноваты?
— Виноваты! — жестко сказал Иван. — Все виноваты, кто тогда жил… Одни больше, другие меньше, но все!
Наташка замотала головой.
— А наши-то предки в чем виноваты? — сказала она. — Они ведь работали, боролись…
— Значит, плохо работали, — сказал Иван. — И мало боролись!
Наташка выдернула руку из его ладони. Лицо ее стало пунцово-красным.
— Развоевался! — сказала она. — Смотри комбинезон не потеряй, борец!.. Сам-то много настроил?
Иван смотрел на нее, оторопев от неожиданности.
— Чего уставился? В первый раз видишь?
— За что ты меня так? — прошептал Иван.
— За то! Болтать все мастера! Тогда тоже, небось, большинство только болтало… Вчера ты боролся. В сарае!.. Эх ты, Зрячий Иван! — Последние слова она произнесла тихо, чуть не плача.
— Откуда ты знаешь?
— Да уж знаю…
— Ты видела?
Наташка не ответила, и они пошли по коридору дальше, надутые, красные, недовольные собой и друг другом.
Как легко все сломать, думал Иван. Одно глупое слово, сказанное не вовремя, и нет уже ни близости, ни понимания. Словно холодная черная стена…
Зачем я на него набросилась, думала Наташка. Он же так не думает. Ляпнул и все… Ведь мама говорила, что мужчины все такие.
А ведь она тебе нравится, думал Иван. И тебе сейчас глубоко наплевать на то, что вы родственники. Потому что не важно сейчас, какая она машина для рождения детей. А важно то, что она хороший товарищ и что она не бросит тебя в беде… Какую печать все же накладывает на нас жизнь в Приюте!
Ну чего он молчит, думала Наташка. Хороший парень, только самонадеянный немного. А это не страшно, главное, что не трус!
И они бы прошли мимо склада, потому что каждый думал о своем и оба об одном и том же. Потому что каждого волновали не консервы и продукты, а идущий рядом. Потому что оба были молоды, и за всей шелухой, привнесенной извне, заимствованной у родителей и других взрослых, не пережитой и не выстраданной, а потому отвлеченной, было одно, такое индивидуальное и такое похожее.
Но Иван случайно взглянул на двери.
— Стоп! — скомандовал он. — Чуть мимо не пролетели.
И Наташка сразу ожила, заулыбалась, заглянула ему в глаза, и он увидел, что она готова помириться. А еще он увидел в ее глазах тревогу и надежду.
— Выше нос! — Он улыбнулся и осторожно коснулся ее руки.
Ключ сработал как обычно. Вспыхнул свет, они вошли внутрь и ахнули. Склад был полон. Ячейки ломились от банок с замороженными консервами, в камерах висели огромные связки сублимированных колбас, во множестве лежали запечатанные пакеты с фруктами и овощами. У Ивана разбежались глаза.
— Вот это да! — прошептала Наташка. — Есть не переесть! Какой праздник будет в Приюте!
— Да, — сказал Иван. — Только как все это туда переправить?
— Что-нибудь придумаем. — Наташка схватила его за руки и закружила в счастливом танце. — Все было не зря! Какой же ты молодец!
Иван не пытался сопротивляться. Наконец, Наташка угомонилась и поежилась.
— Слушай, здесь же холодно!
— Ничего, — сказал Иван. — Не замерзнем… И вообще, по-моему, пора бы и пообедать… Ах черт, рюкзаки-то наши на входе остались!
Где-то вдали возник странный вой, тревожный, будоражащий, проникающий в сердце. Он быстро приблизился и обрушился на них со всех сторон. Как ураган, как водопад, как нелепый кошмарный сон.
— Что это? — спросила Наташка треснутым голосом.
— Боевая тревога, — сказал Иван и зачем-то поправил на шее лайтинг. — Бежим!
Они выскочили из склада и побежали по коридору; мимо вспыхивающих красным табло, мимо герметизирующихся толстых дверей, мимо никому не нужных человеческих скелетов; сквозь вой сирен, сквозь гул выходящей на усиленный режим системы вентиляции; преодолевая возникшую вдруг слабость в ногах и стараясь не думать о том, что будет через несколько минут.
Так уже бегали здесь. Сто двадцать лет назад. Только тревоги те были лишь учебные. Боевую тогда проспали. Она опоздала более чем на век. И на целую эпоху. Но все-таки она прозвучала.
Бог ты мой, думал Иван. Неужели удастся?! Ведь никто об этом даже и не мечтал. Разве что Доктор… Не одно поколение прожило свою жизнь в пределах Приюта. Кондиционированный воздух; обеззараженная вода; питательные смеси на обед, завтрак и ужин; круглосуточный шум вентиляции за стенами; женитьба на той, которую тебе укажут… И никто не мечтал ни о чем другом!.. Те, кто жил когда-то под безопасным небом, старались не вспоминать об этом, дав обет молчания. Те, кто родился уже под землей, не знали ничего другого и принимали свою жизнь, как нечто, данное судьбой, незыблемое и вечное. Постепенно первопоселенцы поумирали, и сети безысходности становились все крепче и крепче, потому что никто даже и не пытался их разорвать, потому что жить можно было только так и не иначе, а жить хотелось — в конце концов, самая худая, никчемная жизнь лучше красивой смерти… Так и жили. И жили бы и дальше, медленно угасая, если бы Доктор не опомнился и не представил себе, куда заведет такая жизнь. И тогда появились хрупкие детские мечты о небе над головой, небе покойном, без тревоги и угрозы, каким оно было миллионы лет, пока его не превратили в чудовище, которым матери стали пугать непослушных детей…
Бог ты мой, думал Иван. А ведь мы и изменились-то только потому, что нам появилось к чему стремиться. Я стал Зрячим, Наташка — Приводящей В Ужас… И ведь мы даже не догадывались ни о чем. Понимал все, наверное, только Доктор… Бедный, бедный полковник Коллинз! Он до сих пор воображает себе, что был и остается единственным правителем Приюта…
Наташка сильно толкнула его в плечо.
— Очнись! Что за задумчивость в самый неподходящий момент?!
Иван мотнул головой и вернулся к действительности.
Экраны на пульте сияли. На верхнем виднелось чистое небо, на средних
— круглая поляна среди леса, на нижних двигались какие-то механизмы, производящие непонятные операции. Справа на дисплее высвечивались данные орбиты цели на последнем витке. Табличка показалась Ивану знакомой, где-то он что-то подобное уже видел. Черный Крест был еще за горизонтом, но уже отсчитывал секунды таймер, показывая время до входа цели в зону пуска. Погасли экраны с движущимися механизмами.
— Смотри! — прошептала Наташка и показала на изображение поляны.
