…В комнате общежития за столом трое – я, Аня и мой приятель Макс. Разговариваем, пьем шампанское. Я слежу, чтобы Анин фужер не пустовал. Перед тем я поспорил с приятелем, что Аня разденется при нем. Зачем мне это? Продемонстрировать другому мою власть над ней? Или чтобы еще раз убедить себя, что мне неведома ревность?
Аня уже достаточно захмелела, и я уговариваю ее, ласково глажу по волосам, мимоходом расстегиваю кофточку. Она же то всхлипывает, то смеется. «Ты меня не любишь! Ты готов отдать меня любому!» Но вдруг решительно сбрасывает с себя одежду и проходит по комнате с полнейшим бесстыдством.
– Ты этого хотел?! – выкрикивает с пьяным захлебом. – Ты хочешь видеть меня шлюхой? Пожалуйста. Можете трахнуть меня вдвоем!
Пари выиграно. Макс уходит явно не в себе, спотыкается в дверях, забывает шарф и шапку.
Интересно: когда он их забрал? Что-то не припомню…
Глава 11. ЛЕТНЯЯ КУХНЯ
По вечерам все собираются в летней кухне.
И именно с кухни, как вскоре до меня доходит, следует начинать поиски золота.
Кухонька эта занимает часть длинного дощатого сарая, ограничивающего двор с противоположной дому стороны. Впервые в жизни я увидел здесь, на этом сарае, земляную крышу. Она представляет собой толстый слой земли, пышно поросший поверху сорняками (в основном полынью), а с краев – коротким зеленым мхом, каким покрыты обычно пни и камни в дремучем лесу. И словно под тяжестью этого пласта, серая щелястая стена сарая сильно накренена внутрь, так что чудится, будто все строение вот-вот сложится подобно карточному домику.
Внутри кухни постоянно топится потресканная, не имеющая дверцы и поддувала печка, непрерывно кипят чайники, всегда пахнет каким-нибудь варевом, водяным паром и древесными угольями. Хозяйничает здесь старик Бурхан – стряпает что-либо в черных чугунных казанах, жарит на большущей сковороде лепешки. За день он сжигает неимоверное количество дров, которые мы с Мишкой в поте лица пилим и колем ежевечерне. За умеренную плату Бурхан подвизался готовить и на нас. И замечу, вполне справляется со своей задачей, хотя говорить о чистоте и опрятности в подшефной ему кухне-столовой не приходится. Столом здесь служат широкие нары из черных и липких от многолетней грязи досок, расположенные между печью и накрененной наружной стенкой (от печи их отделяет лишь узкий проход). На них режут хлеб, и сидят, и даже ходят в сапогах: если края нар уже заняты едоками, Тагир, не снимая обуви, пробирается по ним в угол на свободное местечко. Когда ни зайдешь, на этом столе-топчане вечно – горы грязной посуды, куски хлеба, рассыпанный сахар, пролитое молоко (молоко мы покупаем в соседнем хуторе Вишняковском). И все это густо облеплено мухами. Ими же облеплены почерневшие ветки и прогнувшиеся под тяжестью земляного пласта жерди, заменяющие потолок.
Удивительно, что не только хозяев, но и моих коллег такой быт, похоже, вполне устраивает. Они преспокойно кромсают хлеб на голых досках топчана и воспринимают как излишество разостланную мной на этом «столе» плотную крафтовую бумагу, которая, впрочем, уже на другой день становится неотличимой от самих нар.
Да и в доме нас окружает такой же хаос в виде наваленных вдоль стен баулов, мешков с камнями, рулонов бумаги, чьих-то портянок и распотрошенных коробок с консервами. Чай, карандаши, аптечку вероятнее всего найти на полу, а примус «Шмель», гвозди, стельки сапог – на столе. Несколько раз я пытался навести здесь хоть какой-то порядок, но в конце концов махнул рукой.
Помнится, совсем иначе нечистота и беспорядок воспринимались мной во времена первых в моей жизни экспедиций. Нырнешь, бывало, после маршрута в ледяную бурную речушку и сидишь после на берегу, окруженный комарами, любуясь, как по телу, онемевшему от холода, сбегают грязные струйки. Я находил в этом даже некий шик. Ведь то была особая –
Здесь же, в деревенском доме – грязь и беспорядок человеческого жилья, романтики в них никакой.
Хотя, быть может, все дело во мне самом, в том, что после разрыва в Аней все мне видится в мрачноватом свете…
Наиболее тягостное впечатление производит на меня наше жилье после дождя. По двору тогда расползаются мутные молочно-серые лужи, которые отвязанная на ночь лошадь истопчет, измесит, завалит навозом. По этой каше, с трудом волоча ноги, бродит Тагир в чудовищных ботах – сапогах сорок шестого размера с отрезанными голенищами; разгуливают перепачканные куры; словно поросенок, лежит в грязи подле своей будки, уткнувшись носом в кучу конского навоза, пес Барсик.
В такие дни единственным пристанищем служит все та же летняя кухня, где можно обсушиться, согреться у открытого огня печи, выпить горячего чаю с лепешкой, побеседовать, послушать разговоры.
Вот эти-то разговоры наших хозяев и их гостей и привлекли мое внимание. Правда, приходится просеивать в голове все, что там говорится, чтобы извлечь из словесной шелухи интересные для меня сведения, подобно тому как среди песка и глины я пытаюсь высмотреть крупицы драгоценного металла.
К сожалению, чаще бывает так, что весь вечер просидишь и ничего особенного не услышишь.
Вот Тагир рассказывает брату, как он обнаружил гнездо шершней.
Тагир: Слышу: там гул в дубе, в дупле.
Радик: Какой дуб?!!
Тагир: Ну в этом, в тополе. Ты что, не понял?
Радик: Дуб! Ты хоть видел дуб?
Тагир: Ты что, тугой?
Радик: Ты дуб видел?
Бурхан, который до этого молчал, помешивая в кастрюле варево, взрывается:
– Что насел на парня?! Ты сам видел дуб? А?!
Радик: Видел. А ты видел?
Бурхан: У нас их нет.
Радик: Нет. Хорошо. А кедр ты видел?
Бурхан: У нас кедр не растет.
Радик: А я вот тебе принесу кедровых шишек, что скажешь тогда?
И тому подобная пустая болтовня…
Наши, как обычно, обсуждают дела, причем Виктор Джониевич, по своему обыкновению, изъясняется загадками:
– Владимир Кириллович, какой нам еще нужен инструментарий, чтобы выйти из пике?
Колотушин отвечает в том же духе:
– Нужна, по инструкции, джига. Джиги у нас нет, поэтому джигой придется назначить Мишку.
– Двойной оклад! – хихикает промывальщик.
(«Джига» в данном случае – не танец, а прибор для промывки проб, более совершенный, чем лоток.)
Хозяева параллельно ведут беседу о покосах.
– А что, много животным сена надо? – встревает Колотушин.
– Сена? Корове – тонны четыре, ну и коню шесть, – отвечает брат Бурхана Гайса, помятый и заспанный с похмелья (у него в хозяйстве есть, видимо, и корова).
– Да-а-а?! – удивляется Кириллыч. – А я всегда думал, что лошадь меньше ест, чем корова.
– Ест много, ага, – подтверждает Бурхан. – Зимой что? Стоит и ест. Есть надо, да… Это корова целый день жвачку жует.
– Коню тоже надо жвачку купить, – советует Мишка. – «Стиморол» какой-нибудь.
– С той она телегу не потянет, – усмехается Радик.
Колотушин в разговорах с башкирами часто переходит на какое-то странное наречье, с восточным акцентом, говорит громче обычного, с паузами и подвываниями, как если бы ему приходилось общаться с иностранцами или умалишенными.
– Зарэжим барашка? – восклицает он, вскрывая банку тушенки.
Однако его своеобразный юмор мало кто понимает (разве что Сыроватко).
– Ну как же! – еще громче взвывает Володька. – Свинину мусульманам кушать нельзя. Тушенка свиная. Мы назначим ее барашком.
Хозяева из вежливости улыбаются. Затем снова обращаются к теме покосов и урожая картофеля.
Порой, потеряв терпение, я пытаюсь незаметно направить беседу в нужное русло.
– Бурхан говорит, что раньше здесь бор был красивый, – обращаюсь я к Радику.
– Был, да, – подтверждает Радик, пуская сигаретный дым в подпираемую ногой приоткрытую дверь кухни. – Извели. Перекопали все. Речку заилили. Раньше в ней купались, на лодке плавали, рыбу лучили, а теперь не подойти – болото… Только у дамбы и осталось еще местечко.
– Как это – заилили? – как будто не понимаю я.
– Хвосты спускали. Старатели.
– А теперь? Почему перестали мыть? Золото кончилось? – шучу я, ненароком подступая к интересующей меня теме.
– Нет, золота много, – заверяет Радик. – Невыгодно стало: налоги большие, золото забирали, а деньги по году не выплачивали. А за технику рассчитываться надо? Рабочим платить надо? Я в артели работал, знаю: золотишко тут есть, – повторяет он убежденно.
– Я видел камень в воде в Юльевском карьере, – решаюсь сообщить я, – и гальку перемытую. Кто-то все же моет…
– Моют помаленьку, – подтверждает Радик. – Из Пласта приезжают…
– И намывают?
– По-разному. У кого – пусто, а у кого и
При этих словах я начинаю слегка ерзать на топчане.
– И что, где попало находят? – интересуюсь с простодушным видом. – Надо же места знать.
– Смотри, где копают. Там, скорее, есть, – словно догадавшись, к чему я клоню, подсказывает Радик. – Зря копать не станут, это точно.
Глава 12. МОШКБ
