91
Актриса Ия Саввина с благодарностью вспоминает, как «подарила» Орлова ей роль Норы и на первый спектакль с ее участием прислала букет с запиской «Норе – от Норы».
«А через несколько лет у меня пропал голос. Нужна была операция. Друзья, знакомые, семья, самые близкие люди да и сама я говорили только «ай-ай» – и все. Орловой не было в театре очень долго: она снималась (в том же, не к ночи будь помянут, «Скворце и Лире». – Ю. С.). А когда встретились и Любовь Петровна услышала мой голос, она пришла в негодование. Я никогда, ни до, ни после, не видела ее в таком гневе. Любовь Петровна кричала на меня, говорила, что я теряю профессию, что у меня нет воли и я не заслуживаю никакого уважения, пассивно ожидая трагического конца. И ушла.
А утром следующего дня уже позвонила мне. «Все устроено. Все необходимые бумаги в театре я сделала. Немедленно приезжайте. Вас будет смотреть лучший специалист в этой области Павел Антонович Демидов. Это гениальный врач и замечательная личность. Что он скажет, то мы и сделаем». Любовь Петровна так и сказала – «мы». Через месяц после операции я говорила нормально.
Вы скажете, что так поступил бы на ее месте любой хороший человек. Сделал бы это, если бы мог. Нет, вникать в чужую беду не только словом и сочувствием, но конкретно, осязаемо, ДЕЛОМ – это редкое и драгоценное качество, которого не хватает многим очень милым и хорошим людям.
И надо было сказать Любови Петровне, что второй раз в жизни она «заставила» меня (после передачи «Норы». – Ю. С.) быть актрисой. И опять я постыдилась громких слов. Но все это поздние сожаления – эгоистический вывод на будущее».
92
«Однажды, – вспоминает И. Фролов, – Александров пригласил нас, своих студентов во ВГИКе, к себе домой. Присутствовала и Любовь Петровна. Обстановка была непринужденной, и кто-то самый бойкий из нас (кажется, Миша Калик) начал рассказывать анекдоты, где фигурировала одна и та же женщина. Александров мягко, но решительно прервал его:
– В этом доме есть только одна женщина – Любовь Петровна. И говорить о других здесь не принято.
– Тем более в присутствии Григория Васильевича, – шутя будто бы поддержала супруга Орлова.
Но, видимо, Миша Калик (если это был он) рассказывал анекдоты не только о женщинах. Вскоре он был арестован, несколько лет провел в лагерях и, вернувшись в 1953-м, продолжил свое вгиковское образование, но уже не студентом Александрова, курс которого вышел на диплом.
93
Г. Скороходов вспоминает, как ему в качестве ведущего от Бюро пропаганды советского киноискусства пришлось ехать с Орловой на ее выступление в клубе Дорхимзавода недалеко от «Мосфильма». Где на концерт «звезды» собралось… от силы 30 – 40 человек. Зато свыше 500 человек собралось в том же клубе Дорхимзавода З0 лет назад, в ноябре 39-го, на предвыборное собрание Дорогомиловского избирательного округа Киевского района Москвы, куда приехал Александров, и об этом подробно известила газета «Кино»:
«11 ноября, – сообщил тов. Александров, – в нашей студии состоялось общее собрание рабочих, служащих, творческой и инженерно-технической интеллигенции. На собрании (об этом еще более подробно газета сообщала предварительно. – Ю. С.) выступил заслуженный деятель искусств режиссер-орденоносец С. Эйзенштейн, который выдвинул кандидатом в депутаты Московского областного совета Николая Павловича Силантьева.
Николай Павлович происходит из семьи железнодорожного стрелочника. Ему 32 года. Из рядового рабочего лесопильного завода, каким был тов. Силантьев в 1925 году, когда начинал свою трудовую деятельность, Николай Павлович вырос в крупного партийного работника, редактора столичной газеты «Московский большевик». Тов. Силантьев стойкий большевик, преданный сын нашего народа».
Так что «учитель» Эйзенштейн выдвинул кандидатуру на студии, а «ученик» Александров привез его предложение трудящимся.
«От имени двух с половиной тысяч, – просит он, – рабочих, служащих, творческих и инженерно- технических работников орденоносной студии «Мосфильм» я обращаюсь с просьбой поддержать кандидатуру тов. Силантьева».
И все 500 с лишним тружеников Дорхимзавода поддержали, естественно, просьбу «тов. Александрова».
…А вот перед Орловой спустя 30 лет те же «дорхимовцы» всячески извинялись за неприлично малую явку на ее концерт: пятница, все поспешили за город и пр.
Актриса приняла все извинения и тем не менее выступала по полной программе и сумела так расположить зал, что этим трем десяткам собравшихся стало стыдно за отсутствие остальных. За то, что не сели, как когда-то у В. Гусева, «две тысячи человек в зал на тысячу мест».
Когда Г. Скороходов рассказал об этом Ф. Раневской, та пришла в ужас от того, чем приходится заниматься «Любочке» на старости лет.
– Заплатили хоть хорошо? – спросила она.
Вместо ответа Скороходов показал актрисе записку Орловой редактору кинолектория, от имени которого она выступала перед тридцатью слушателями:
«Дорогая Елена Петровна! В прошлый раз мне заплатили за выступление 14 руб. 50 коп., тогда как моя ставка, утвержденная министерством культуры,27 рублей. Прошу Вас произвести перерасчет и выплатить мне недополученное. Моя ставка предусматривает надбавку за «мастерство» и «народность».
С уважением Л. Орлова».
Так что недалеко ушла «Пропаганда советского киноискусства» от больничного листка Театра им. Моссовета. И как А. Бобровский во Внукове, Ф. Раневская возмутилась, но уже по другому поводу:
– Какой ужас! Любочка, видимо, опять без денег. А этот ее бездарь Гришка столько лет ничего не снимает и сидит на ее шее. И тоже «народный»!..
94
«Бездарь» – не «бездарь», а «Любочка» действительно иногда, будто в шутку, – пишет Кушниров, – жаловалась:
– Ну что это! Работаешь на износ, а он все время планы строит, полеживает да заседает где-то, за мир борется…
И хотя. повторяем, это произносилось как бы в шутку, всем становилось жаль «работающую на износ» актрису.
Может, со времени этого недовольства, если оно действительно существовало, актриса, как утверждает племянница режиссера Г. Карякина, стала подсчитывать разницу в своих и супружеских доходах.
