обнаружили, что было бы здорово терпеть не только чужую религию, но также и многое другое, еще более чужое. Воспитанные люди научились избегать тем, чреватых разногласиями. Благодаря этому, цивилизованные люди могут вместе веселиться, вместо того, чтобы вцепляться друг другу в глотку, выясняя, что такое хорошо и что такое плохо. С тех пор и хорошее и плохое существует только у нас в сознании. Все относительно. У каждого человека есть право на собственное мнение по любому вопросу. Любые два мнения о любом предмете имеют одинаковое право на существование. Настаивать, что 2х2=4 – хамство.
Вот, скажем, аборты. Если аборт сделать достаточно рано, он никому не приносит вреда. Зародыш – еще не человек, а немаме дают обезболивающее. Кто имеет право встревать в интимные материи? Уж, наверно, не правительство. Это я, между прочим, излагаю свою собственную точку зрения.
Но у абортов есть сторона, которую чаще всего игнорируют не только их сторонники, но даже противники. Прежде, чем дети сегодняшних американских пенсионеров сами уйдут на пенсию, в Соединенных Штатах возникнет нехватка работников. Некому будет зарабатывать пенсию новым пенсионерам. Стране придется ввозить миллионы иммигрантов из-за рубежа. Поскольку Канада к этому времени будет находиться в таком же бедственном положении, наши кормильцы приедут либо с юга, либо с востока – Ближнего Востока. Как скоро после этого Соединенные Штаты Америки превратятся в придаток Мексики, если нам повезет, или Ирака, если нет? Это, между прочим, включает в себя мексиканский или, соответственно, иракский образ жизни, личную и общественную гигиену, честность государственных чиновников и множество других прелестей, как легко предсказуемых, так и совершенно невообразимых. Кто, например, будет защищать США, когда это время наступит? И ради чего они будут рисковать своими жизнями? Волобуев, вот вам меч.
Мы делим события на хорошие и плохие в зависимости от их последствий. К сожалению, нередко последствия трудно предсказать или они происходят в слишком отдаленном будущем, и когда они наконец наступают, то менять что-либо уже поздно. Забор уплыл. Так что, когда вам захочется сказать, что что-то должно быть дозволено, потому что оно никому не приносит вреда, вспомните, что Земля самым очевидным образом плоска, как тарелка с объедками, и подумайте, что то, что вы с таким удовольствием пьете, может оказаться очень медленным, но вполне смертельным ядом.
Сложно? Еще как! Так сложно, что многие люди даже не пытаются разобраться. Они не хотят и не могут отличить добро от зла. Разъеденное нашей всеобъемлющей терпимостью, христианство оказалось не в состоянии им помочь. Возникла зияющая пустота, которую непременно что-то заполнит. Что это будет?
Вы это знаете не хуже меня.
Возможна ли демократия в Ираке?
Время от времени человечеством обуревает страсть найти ответ на какой-нибудь каверзный вопрос. Например, есть ли жизнь на Марсе. Когда ответ на этот вопрос стал более или менее ясен, мы побороли свое разочарование и поставили вопрос шире. Теперь нас волнует, одиноки ли мы во вселенной. Однако в последнее время, под давлением событий на Ближнем Востоке, на первый план всплыл еще более интригующий вопрос: возможна ли демократия в Ираке?
Я сразу могу сказать, что жизни не Марсе нет, во вселенной мы одиноки, и демократия в Ираке не только возможна теоретически, но и вполне достижима на практике. Все, что для этого нужно, это переселить всех арабов из Ирака, включая, если можно, и Кувейт, в Саудовскую Аравию, а освободившуюся территорию присоединить к Израилю. Другого пути нет, и это очень обидно, потому что стратегия президента Буша на Ближнем Востоке зиждется на двух столпах. Первый, это уверенность в том, что в глубине души арабы ничем принципиально не отличаются от обыкновенных американцев, вроде нас с вами, и потому их можно демократизировать ничуть не хуже, чем, скажем, иммигрантов из России; второй – что любая демократия автоматически преисполнена любви к миру и Соединенным Штатам Америки. «Верую, потому что это нелепо» – с христианами это случается.
Для нас с вами демократия – это способ жить свободно. Чтобы понять, что лежит в основе нашей свободы, давайте поставим эксперимент. Допустим, кто-то в Вашем присутствии нагло заявляет, что Буш – дурак, а вы при этом считаете, что он, наоборот, умный. И допустим, что, вместо того, чтобы спокойно и деловито перечислить все имеющиеся в вашем распоряжении доказательства его незаурядного, на ваш взгляд, интеллекта, вы указываете наглецу на недопустимость подобных высказываний в адрес нашего с вами президента, особенно во время войны. Наглец, само собой, может сослаться на Первую поправку, но может и обидно рассмеяться вам в лицо. Дескать, я – свободный гражданин свободной страны, и кого хочу, того и поливаю.
Отсюда вытекает глубоко философский вопрос – что первично: Первая поправка или глубоко укоренившееся в человеке сознание, что он рожден свободным и никто не имеет права на его свободу посягать? На первый взгляд, конечно, первична Первая поправка – иначе зачем ее назвали Первой, а не как-нибудь еще – а сознание, как обычно, вторично. Но на первый взгляд – земля плоская. Давайте вспомним, что советская конституция гарантировала народу все те же права, что и американская и даже больше, и, тем не менее, граждане, прежде, чем охнуть, испуганно озирались, не услышит ли кто. В Израиле же и поправлять нечего, потому что конституции там нет и в ближайшее время не предвидится, и все же ругать Шарона безопасней, чем хвалить.
Рассуждая реалистически, мы можем предположить, что в Ираке когда-нибудь примут конституцию, основанную на законах шариата, и будут периодически проводить выборы в диван, или как там у них будет называться кнессет. В лучшем случае иракская демократия достигнет сияющих высот египетской, в худшем – не доберется до уровня сирийской. Какая нам с вами от этого польза? Какая нам разница? С какого боку это может считаться нашей победой?
Опять же, каждый человек понимает свободу по-своему. Давным-давно, когда под мудрым руководством Горбачева Союз все еще казался нерушимым, как при Сталине, я присутствовал при дискуссии, в которой с одной стороны участвовал последователь Фарракхана, а с другой – недавний иммигрант из СССР. Фарракхановца интересовало, стало ли в Союзе свободнее при Горбачеве. Русский объяснил, что раньше по Москве можно было гулять, ни о чем не беспокоясь, а нынче – постреливают. Фарракхановец удовлетворенно заключил: «Значит, стало.» Вот вам и осознанная необходимость.
Наше представление о свободе весьма незатейливо: пусть каждый живет, как ему нравится, до тех пор, пока он не мешает другим делать то же самое. Давайте сразу установим, что наше определение отнюдь не универсально.
Когда Союз развалился, в Баку настала свобода. Свободный народ радостно бросился делать то, о чем трепетно, но тщетно мечтали поколения азербайджанцев: громить армян. Людей жгли живьем, беременным женщинам вспарывали животы, грудных детей выбрасывали из окон. Грабили, конечно, тоже, чего ж случай упускать, но, в основном, народ вела бескорыстная любовь к убийству беззащитных людей. Сейчас там все культурненько: конституция, выборы – все, как в Дамаске, включая передачу президентства по наследству. Как вы думаете, возможна в Азербайджане демократия?
Когда в 1979 году, при неудачной попытке спасти американских заложников в Тегеране погибли военнослужащие США, их трупы были выставлены на обозрение и поругание. Как вы полагаете, возможна в Иране демократия?
Когда в 1993 году в Могадишу вооруженным дикарям удалось сбить американский вертолет, ликующая толпа, не стесняясь фоторепортеров, надругалась над трупами убитых. Как вы думаете, придет ли когда-нибудь демократия в Сомали?
В 2000 году двое израильских резервистов заблудились по дороге в часть и оказались в Рамалле. Цивилизованные люди, они наивно решили искать помощи у местной полиции. Толпа арабской молодежи ворвалась в участок и растерзала резервистов голыми руками. Поблизости случился фотограф, и снимки народного торжества просочились в мир. Меня, помнится, больше всего поразил контраст между бурным,
