какое-нибудь предосудительное отправление, когда никто кругом никаких предосудительных отправлений не производит. А потому выбор людей для произношения тостов и спичей всегда сопрягается с затруднениями очень серьезными, и обязанность эта представляется такою повинностью, наряд на которую почти равносилен наряду на барщину.
На этот раз ораторами выбраны были: вице-губернатор - от лица чинов пятого класса, советник губернского правления Звенигородцев - от лица всех прочих чинов, Сеня Бирюков - от лица молодого поколения и, наконец, командир гарнизонного батальона - от имени воинского сословия.
Полициймейстер до того разревновался, что вызвался сказать сверхштатную речь от лица полиции. Разумеется, все они тотчас же отправились домой и занялись чтением 'Московских ведомостей', дабы ближе ознакомиться с политическим положением России и усвоить себе некоторые необходимые в красноречии обороты.
Но главным украшением прощального обеда должен был служить столетний старец Максим Гаврилыч Крестовоздвиженский, который еще в семьсот восемьдесят девятом году служил в нашей губернии писцом в наместнической канцелярии. Идея пригласить к участию в празднике эту живую летопись нашего города, этого свидетеля его величия и славы, была весьма замечательна и, как увидим ниже, имела совершенный и полный успех.
Я не стану описывать действий депутации, на которую возложено было приглашение генерала к прощальному обеду. Ничего замечательного при этом не произошло, кроме того, что отъезжающий прослезился и заверил депутацию, что будет непременно. Приступлю прямо к описанию торжественных минут прощанья.
В три часа пополудни мы собрались в нарочно приготовленной для того зале. Некоторые тотчас же выпили водки. Все вообще, по-видимому, уже освоились с мыслью о предстоящей разлуке и потому держали себя совсем не так, как бы торжество прощанья того требовало, а так, как бы просто собрались выпить и закусить; один правитель канцелярии по временам еще вздрагивал. В четыре часа отъезжающий прибыл в залу, сопровождаемый двумя ассистентами, и все присутствующие тотчас же сгруппировались вокруг него.
Начались пожатия рук, причем впопыхах генерал удостоил пожатия даже клубного лакея Федора и тут же очень мило сам рассмеялся своей ошибке. В ожидании закуски образовался непринужденный разговор; генерал в особенности одобрял действия наших войск (5) и настаивал на том, чтобы зло пресечь в самом корне.
- Но для этого, ваше превосходительство, нужны деятели, - сказал полициймейстер, - а мы видим...
- В деятелях русскому царству никогда недостатка нет и не будет, - любезно прервал его генерал и таким образом очень кстати замял этот неполитичный разговор.
За столом все разместились по старшинству без особенных затруднений; только оператор врачебной управы (несколько уже выпивший) заупрямился сесть на конец стола на том основании, что будто бы ему будут доставаться плохие куски, но и это недоразумение было улажено положительным удостоверением, что кушанья наготовлено слишком достаточно, чтобы могли иметь место подобного рода опасения. Генерал держал себя с твердостью и достоинством, но когда подали суп, то невольная слеза капнула из его глаз в тарелку. После супа следовал первый тост. Вице-губернатор встал и, когда все умолкло, произнес:
- Ваше превосходительство! один древний сказал: Timeo Danaos et dona ferentes! (6) Это значит: опасаюсь данайцев даже тогда, когда они приходят с дарами...
Кругом раздается одобрительный шепот; советник Звенигородцев бледнеет, потому что 'Timeo Danaos' было включено и в его речь; он обдумывает, как бы вместо этой цитаты поместить туда другую: 'sit venia verbo' <да будет позволено сказать>; оператор врачебной управы вполголоса объясняет своему соседу: 'timeo - боюсь, а не опасаюсь; et dona ferentes - и дары приносящих, а не 'даже тогда, когда они приходят с дарами'; следственно, 'боюсь данайцев и дары приносящих' - вот как по-настоящему перевести следует'. Но вице-губернатор не слышит этого зловредного объяснения и, ободряемый общим вниманием, продолжает:
- ...с дарами. Но здесь, ваше превосходительство, вы изволите видеть не 'данайцев', приходящих к вам с дарами, а преданных вам подчиненных, приносящих вам, - и не те дары, о которых говорит древний, - а дары своего сердца.
- Отлично! великолепно! - раздается кругом; отъезжающий тронут, оратор куражится.
- ...своего сердца. В особенности скажу я это о тех, от имени которых обращаю к вашему превосходительству прощальное слово (оратор окидывает взором небольшое пространство стола, усеянное чинами пятого класса; отъезжающий кланяется и жмет руки соседям; управляющий удельной конторой лезет целоваться: картина). Эти дары, ваше превосходительство, можете принять с полной уверенностью, что в них нет ни орсиниевских гранат (7), ни других разрывающих составов. Я принял на себя сладкую, но трудную обязанность, ваше превосходительство! Я принял обязанность в устном слове изобразить перед вашим превосходительством эти скромные, но горячие дары, которые безмолвно, но красноречиво пламенеют в наших сердцах. Я не боюсь упреков: зоилы и свистуны стоят ниже меня...
- Браво! браво! урра! - раздается кругом.
- Зоилы и свистуны стоят ниже меня. Но, во всяком случае, ваше превосходительство, не заподозрите меня, если я скажу: дары, которые приносятся здесь вашему превосходительству, суть дары сердца, а не те дары, о которых говорил 'древний'. Ура!
Вице-губернатор умолк; на средину залы вывели под руки 'столетнего старца', который заплакал. Отъезжающий был так тронут, что мог сказать только:
- Успокойте старика! успокойте старика!
'Столетнего старца' увели; подали ростбиф; Звенигородцев, чувствуя приближение минуты, дрожал как в лихорадке. Наконец он встал с бокалом в руке против виновника торжества и произнес:
- Ваше превосходительство! Еще недавно ваше превосходительство, не изволив утвердить журнал губернского правления о предании за противозаконные действия суду зареченского земского исправника, изволили сказать следующее: 'Пусть лучше говорят про меня, что я баба, но не хочу, чтоб кто-нибудь мог сказать, что я жестокий человек!' Каким чувством была преисполнена грудь земского исправника при известии, что он от суда и следствия учинен свободным, - это понять нетрудно. Гораздо труднее понять чувства, волновавшие при этом нас, подписавших упомянутый выше журнал.
Нечего и говорить о том, что мы приняли решение вашего превосходительства к непременному исполнению; этого мало: предоставленные самим себе, мы думали, что этого человека мало повесить за его злодеяния, но, узнавши о ваших начальнических словах, мы вдруг постигли всю шаткость человеческих умозаключений и внутренне почувствовали себя просветленными...
- Браво! прекрасно! вот истинные отношения подчиненных к начальникам!
- Мы поняли, что истинное искусство управлять заключается не в строгости, а в том благодушии, которое, в соединении с прямодушием, извлекает дань благодарности из самых черствых и непреклонных, по-видимому, сердец. Эта невольная дань несется к вашему превосходительству не только от лиц, здесь присутствующих, но и от всей губернии. Да, не одно благодарное сердце бьется в настоящую минуту в безвестности! не один выспренний ум содрогается при мысли о предстоящей разлуке! Но для того, чтобы доказать справедливость моих слов, считаю нелишним изложить здесь вкратце прохождение службы вашего превосходительства.
Оратор на мгновение останавливается, чтобы перевести дух, и затем продолжает:
- Начав служебное поприще в инспекторском департаменте военного ведомства, ваше превосходительство, после двадцати лет беспорочной службы, перешли в инспекторский департамент гражданского ведомства. Здесь вы служили до тех пор, пока новые идеи не потребовали присоединения этого департамента к департаменту герольдии. Во все это время на вашем превосходительстве лежала самая трудная обязанность - обязанность редактировать и держать корректуру общего приказа. По уничтожении инспекторскогодепартаментагражданского ведомства, ваше превосходительство поступили в комитет призрения гражданских чиновников, где прохождение вашей службы простиралось до восьми лет. Затем ваше превосходительство целых три года состояли при департаменте на испытании, целых три года с отличием и усердием исполняли возлагаемые на вас трудные поручения и только умудренные опытом
