Мороза они не ждут, одна ты, чумичка, что-то себе накручиваешь. Наливай да пей, радуйся – отличная программа. Мы так и поступали: смеялись, пили-ели, хлопали хлопушки и даже участвовали в конкурсах. Но вспомним тётю Аллу: скоро часть женщин отправится домой, к своим детям, мужьям, любовникам или женихам. Младые профурсетки тоже двинутся до хаты – к своим мечтам и ожиданиям принца. Для них это не зазорно.
А я? Как мы выяснили, я не хочу в объятья Антуана, который звонит, а потому явно не против, чтобы я в эти самые объятья поспешила (но пусть, гад, мучается). Стасик отпал – а ему я сегодня снова мысленно пожелала счастья и невесту хорошую. Пришло смс от Глеба. «Как готовишься к празднику, дружок?» – написала я ему. Чтобы он ничего не подумал. Эх, что за жизнь у шифровальщика…
Вот и прихватила я две выигранные в конкурсах бутылки шампанского, вот и попёрлась домой одна. С верой в пессимизм.
Дома выпила одну бутылку. Села думать. Завтра всё равно суббота. На работу не идти.
Оглядела квартиру, в которой жила. Признаков праздника, кроме двух бутылок – одна под столом, одна на столе, не наблюдалось. Ни ёлки, ни гирлянды какой. Я никогда тут ничего не наряжала, хотя просто обожаю украшать ёлку. О-бо-жа-ю… Ну и что?
Нового года остро не хотелось. Всё равно было: новый – не новый. Сколько раз, Боже мой, сколько раз я верила под бой курантов, что сбудутся желания! С какой надеждой смотрела в экран телевизора, по которому летел над кремлёвским пейзажем тревожно-таинственный снег! Вот метёт он, метёт, жизнь идёт и идёт, выступит президент, ударят часы на Спасской башне – и спасётся моё счастье, не зачахнет, не загнётся на пути ко мне, вырвется из капканов злодейки- судьбы, долетит. Да, именно спасётся – ведь башня специально Спасская, чтобы все, кто смотрит на часы и ждёт чудес, верили в спасение от несчастья и неудач. Начнётся с первой минутой нового года в моей жизни что – то хорошее, желание на этот раз уж точно сбудется! Неправда, что у меня всё плохо (или, скажем, никак). Теперь-то будет хорошо!!!
Но обманывали обряды, не сбывались призрачные новогодние надежды. Я и пьяная Новый год встречала, и трезвая. И дома, и на улице, и у родителей, и у друзей.
А на этот раз – так я решила – встречу Новый год в небе.
Как – в небе? А так – я же умею летать. Или это мне после бутылки в одно рыло чудится? Ничего, сейчас я открою вторую и тоже её выпью – минус на минус дадут плюс, всё окажется правдой. Почему – не знаю, но окажется.
Да. Отлично придумано. Я буду лететь в предновогоднем небе всё вверх и вверх, насколько хватит моих сил. И до тех пор, пока – я буду специально следить по своему супертелефону за временем – не наступит ровно ноль часов, ноль минут, то есть не начнётся этот самый астрономический Новый год. Поздравлю саму себя с его наступлением – и обратно. Вернусь домой, лягу тут же спать. И сам чёрт мне будет не брат: старая я или не старая, одинокая или нет, безнадёжно одинокая или всё-таки временно… Всё неважно. Я, наверное, правда не имею права на личную жизнь. Я же оборотень. Оборотень – ва-а-а-а-у! У-у, ва-ва-ва! Бойтесь и берегитесь, едри вашу коляски!
Я, наверное, громко орала. Ну да и дьявол бы с ними со всеми, в смысле с соседями. Пусть слушают. А то у меня и так всегда дома тишина гробовая. Громче телевизора и не выступает никто. Не то что у некоторых…
А что, почему бы мне не стать отрицательным персонажем? Какая мне разница, если я всё равно являюсь изгоем общества? И потому, что демографически неактивная старая дева, и потому, что оборотень. Или всё-таки я про оборотня себе сама придумала – в результате схождения с ума?.. Вот будет ужас-то!.. Но нет, сколько бы пьяна я ни была, забыть полётных ощущений не могла. Этого у меня уже никто не отнимет. Так что всё остаётся в силе – я за каким-то лядом умею обращаться в летающий объект. Себе на радость, вот зачем! Этого вполне достаточно. Должна же быть у человека радость, вот меня Бог и наградил. И хоть он подарил мне это за четыре месяца до Нового года, лучшего праздничного подарка и представить нельзя. Спасибо, Господи!
Да, а про отрицательность-то… Хочу быть отрицательным персонажем, честное слово. Ведь зло чем-то серьёзно подкупает – недаром так все тащатся от «Мастера и Маргариты». Когда добро бессильно, зло, типа того, начинает за него творить позитивную справедливость. Славненько. Но меня почему-то эта книжка так и не приколола. Почему-то казался попсовым бытовой демонизм. Или это чистой воды понты с моей стороны? Снобизм? Не знаю. Но факт остаётся фактом – мне никогда не хотелось быть Маргаритой, летающей на швабре, или её прислугой, которая на свинье. А теперь вообще выяснилось, что мы и сами летать горазды.
Да, мы ж теперь вроде как и не люди. Ну, в смысле я. Я ведь – не совсем люди. Люди-люди, хрен на блюде…
Я открыла вторую бутылку шампанского, налила в бокал, сделала глоток – как-то невкусно стало. Это, наверное, потому, что я всё придумала, и топлива для мозга больше не требовалось.
Интересно у меня двинулись мысли, по-новогоднему.
Но как только я почувствовала себя мизераблем, вставшим на тёмную сторону, стало сразу легче и понятнее. Типа: вот такое я говно, и ничем меня не смоешь. Это что, мне теперь нужно совершать отрицательные поступки? Я поганками объелась и на пакости стремлюсь? Никакими не поганками – это я напилась в одиночестве. Верный симптом интеллигентной старой девы. Кто – то кактусы и кошек разводит, а кто-то пьёт в одиночку. Кто-то совмещает всё это. Ну да ладно – всё бывает в первый раз. Напилась, потому что праздник. Начинала-то я не одна, в конце концов, а с сотрудниками.
Часы показывали ночь уже конкретную. На душе было замечательно, правда. От сознания, наверное, того, что не надо даже и пытаться притворяться быть хорошей. Мне часто говорили, что я плохая. Всякие мерзкие бабки в магазинах и транспорте, мужчины, которым приходилось отказывать в резкой форме. О, ещё учителя – в давние-давние времена. Когда я с ними спорила, защищая сирых-убогих и отстаивая какие-то там человеческие права. Сами эти же убогие да сирые смеялись надо мной и показывали пальцами, когда учителя давали отмашку: ату! Я всё простила и забыла, а сейчас как-то накатило. Ладно, ну вас всех в пень, сейчас у меня другие заботы.
Ого! Звонок. Московское время – два с лишним часа ночи, а тут трезвонит кто-то. Поднимаю трубку – Антуан. Ни струя себе фонтан! Вот это да!!! Он знает, сколько времени?
– Антон, ёшкин-блошкин, ты знаешь, сколько времени?
Знает. Но очень хочет он меня, оказывается. Вот и звонит, мой однотипный. Эх, как своевременно и многолитражно я выпила! Ну, я этому мужчине хотящему и сказала…
Сначала поинтересовалась, почему он меня не уважает и позволяет себе звонить в столь поздний час. Потом сообщила о том, секс какого уровня качества я с ним имела. Что по этому поводу думала и до этого стеснялась сказать. А теперь вот не стесняюсь и говорю. Слушай, амиго, слушай…
Антуашка аж взвизгнул в трубку. Чего угодно, но такого он точно не ожидал. Я так думаю, он изрядно подвыпил, а потому и принялся среди ночи названивать мне и сообщать о своём хотенье.
Ну что же он за человек такой? Вернее, что за человек я. Если мужчина позволяет себе такое по моему поводу? Вот почему тогда, при нашем знаменательном разговоре три года назад, Антун был со мной так спокойно циничен? Почему говорил о моей некондиционности уверенно, не переживая, что я брошусь в истерику? И даже не боясь обидеть меня. Почему? Неужели он настолько уверен, что я – гейша-гетера какая-то развлекательная, что ни семьи, ни детей мне не надо, а потому мы можем с ним спокойно и запросто обсуждать это? Точно меню очередной трапезы. Так всё-таки это Антуан такой нехороший – или я, вынуждающая мужчин на подобное отношение к себе? Ответа я не знаю. И не узнаю. Чего гадать? Лучше не гадать теперь, а действовать.
Я и действовала. Моё оружие – слово.
Я говорила. Ух, я Антуану такое говорила… У него, наверное, уши, а у меня язык в трубочку закручивался. Но я даже не краснела, произнося эту замечательную по её правдивой обидности речь. Никому за всю свою жизнь я ничего подобного не говорила. И знаю, что больше и не скажу. А уж Глебу… Как бы ни поступил со мной Глеб – никогда. Я ведь знала, что обижаю Антуана своими этими словами, что смеюсь над ним. Смеюсь – потому что не уважаю. А Глеба уважаю. Очень. Антуана же, умнягу, – нет. Никогда не уважала почему-то. А человека нельзя не уважать. Как с ним общаться-то, с неуважаемым? Неинтересно. Стыдно. Мне, по крайней мере. Вот и стыдилась я Антуана. А сама лезла к нему, лезла… Лечите, лечите меня четверо! Но не надо уже, всё, шабаш.
– Ты врёшь! – когда закончилось моё выступление, кричал в трубку опупевший Антон Артурович. – Ты истеричка неудовлетворённая, поэтому врёшь, врёшь!
Ну, кто из нас истеричка неудовлетворённая, вполне можно было бы понять, прослушав нашу беседу. Если бы кто-то догадался записать то, что в два часа ночи говорят друг другу озабоченный мужчинка и злой оборотень. Злой, но с бурлящей креативом головой.
Ха – вот что я придумала!
Послала я Антуана далеко и надолго, велела забыть все мои телефоны и не звонить мне больше ВООБЩЕ НИКОГДА.
Послала. Да. После чего выскочила в прихожую и принялась одеваться. Я замыслила отличную штуку. И пусть это было похоже на то, как мстит Баба Яга в тылу врага – всё равно стильно должно получиться, на мой взгляд. Отличное, во всяком случае, новогоднее подзравление. Правдивое. А я сознательно не ангел.
Я помчалась в круглосуточный супермаркет. Хорошо, что там не только еда продаётся, а и многое сопутствующее её поглощению. Например, баллончики с краской. Вместе с садовыми лопатками и жидкими обоями. Молодцы, кто это сюда завёз. Я боялась, что не найду то, что мне нужно – особенно в полтретьего ночи.
Нашла. Краска была тёмно-фиолетовая. Ещё серебристая и белая – видимо, новогодний ассортимент, но я схватила именно фиолетовую. Сочная. Тёмненькая. Издалека будет видно.
Дома приколола к стене несколько газет, обернулась, схватила баллончик и стала тренироваться: в полёте писать на стене буквы. Сначала было трудно – я задевала крыльями стулья, стол и шкаф, теряла равновесие, буквы кривились и плясали. Но скоро всё наладилось. Отлично!
И ничего, что на улице валил тяжёлый снег с дождём – отличный такой предновогодний экстрим. Я была в кепке, в линзах, а потому обзор мне не залепливало. Крепко сжав баллончик и набрав приличную высоту, я летела к дому Антуана.
Новый, двадцатидвухэтажный, отделанный гладкими бело – розовыми панелями, он стоял прямо напротив станции метро. Кто ни выскочит из подземки, сразу упирается взглядом в это чудо строительной индустрии. Он доминировал над всей местностью – чистый, красивый, светлый.
Ничего, сейчас домик станет не менее красивый, только погрязнее. Как раз под стать мыслям Антуана о сексе, о неутолимой страсти, которая его кусает за разные места и заставляет мне звонить – именно мне, его, как он считает, женщине для развлечений. Тайное всегда, рано или поздно, становится явным, Антуашка!
Было, я думаю, что-то между тремя и четырьмя часами ночи. Лететь пришлось долго. Отличное время, когда, как говорится, над землёй безраздельно властвуют силы зла… Крепко запала мне в душу эта фраза. Ух, страшно…
Ничего, сейчас повеселее будет.
Это не вандализм. Это нужно сделать. Так я себя быстренько убедила, отсчитала Антуановы окна, тщательно приглядываясь, присмотрелась к шторкам – точно, его квартира! И как раз под окнами принялась выводить буквы. Хорошо, что на этой стороне дома всё такое розовенькое, гладенькое, ни одного балкона
