делаю вид, будто только сейчас заметил, что она пуста. Совершенно необходимо, чтобы он ни о чем не догадался. Продолжая дрожать, я немного поворачиваюсь, чтобы взять одеколон… Невозможно передать, что я чувствую. Мне кажется, что сейчас его пушка плюнет огнем. Нет ничего более неприятного, чем свинец в кишках. Когда это происходит, вы не думаете ни о чем, кроме боли, от которой перехватывает дыхание…
Но ничего такого не происходит.
Не надо думать, что эти события и действия протекают в замедленном темпе. Просто мысль бежит быстрее. Между мыслью и действием разница в скорости порой бывает такой же, как между светом и звуком.
Наконец я беру флакон с одеколоном в свои руки.
— Я не хочу, чтобы ты меня убивал!
— Не надо было лезть в это дело. Что это за легавый, который разыгрывает из себя героя, а когда его должны шлепнуть, начинает ныть!
Моя дрожь усиливается. Я отвинчиваю крышку флакона и подношу горлышко к губам.
Если в своей жизни вам по ошибке приходилось пить одеколон, вы должны знать, что он не идет ни в какое сравнение с шамбертеном. Лично я не знаю ничего противнее…
Поэтому я не собираюсь глотать этот сомнительный напиток и на сей раз. Я набираю его в рот, как будто хочу прополоскать горло…
Я хорошо рассчитываю свой маленький трюк! Фюить! Я выпускаю струю одеколона в моргалы гнома. Попал! Недомерок визжит, как поросенок, которому в задний проход воткнули раскаленный металлический прут. Он трет зенки своими миниатюрными кулачками.
Не думайте, что я тем временем валяю дурака. Я быстренько обезоруживаю его и хватаю свой “люгер”. Имея в руках по пушке, чувствуешь себя сильным, особенно когда перед тобой месье в метр тридцать ростом.
— Ты еще слишком мал, лапочка, чтобы суметь справиться с Сан-Антонио. Лучше бы ты сидел дома и стрелял из рогатки. Ты что же, думал, что имеешь дело с лопухом?
Он начинает открывать глаза, но плачет, как будто ему на колени бросили гранату со слезоточивым газом.
— Мусор поганый! — скрежещет он.
— Не волнуйся, красавчик. Колесо крутится, как видишь, иногда так быстро, что не рассмотришь спицы. Всего минуту назад ты играл с этой пушкой в Ника Картера, а теперь она у меня. Вывод: говорить будешь ты.
— Держи карман шире!
— Если не ответишь на мои вопросы быстро, я переломаю тебе кости.
Он пожимает плечиками.
— Попробуй!
Меня охватывает ярость. Я кладу обе пушки на полку вне пределов досягаемости карлика и подхожу к нему. Эта макака меня заколебала. Сейчас я устрою своему незваному гостю молотилку. Протягиваю к нему руку, но он отскакивает в сторону и, прежде чем я успеваю отреагировать, бросается на меня, как таран, и бьет башкой в пузо. У меня сразу перехватывает дыхание, к тому же мой живот еще очень чувствителен. А недомерок не теряет времени даром. Воспользовавшись тем, что я согнулся пополам от боли, он проделывает японский трюк, смысл и цель которого состоят в том, чтобы сунуть противнику в зенки два раздвинутых вилкой пальца. Теперь уже я могу дышать и поэтому ору благим матом. Я ослеплен, захвачен врасплох, одурачен. На мою голову обрушивается град ударов. Под кумполом меня, как на Пасху, гудит колокол. К горлу подступает тошнота.
“Черт побери, от карлика! От карлика! От паршивого карлика!”
Вот что я мысленно повторяю, пока отчаянно отбиваюсь.
В довершение ко всему я валюсь на пол. Сейчас малявка вытащит из меня кишки и разложит их на паркете, чтобы посмотреть, все ли на месте.
Бац!
Звон разбитого стекла. Град ударов прекращается. Что случилось? Худо-бедно открываю глаза и вижу мою дорогую Жизель. Она с победным видом стоит посреди комнаты с бутылочным горлышком в руке.
Ее присутствие придает мне сил, и я перехожу в сидячее положение.
— Это… ты? — глупо спрашиваю я.
У моих ног лежит карлик. Мерзавец получил хорошую порцию, и на его черепушке растет клевая шишка.
— Жизель…
Я чуть не схожу с ума. Тут она начинает ржать, как ненормальная. Моя гордость еще никогда не подвергалась такому испытанию… Хорош комиссар Сан-Антонио! Дает себя отметелить недоноску, в котором меньше метра тридцати! Если бы об этом узнали мои коллеги, они бы здорово повеселились и были бы правы. Я так унижен, что готов повеситься прямо сейчас.
— Я подоспела вовремя?
Я смотрю на нее и чувствую, что не могу говорить.
— Здорово он тебя обработал, — продолжает она. — Пойдем в ванную… Я промою тебе глаза лекарством. Они все красные.
Я покорно иду за ней и даю себя подлечить.
— Жижи, — бормочу я наконец, — Жижи, я самый большой дурак во всей полиции. Моя карьера кончена! Дать себя избить карлику! Я подохну от досады.
— Ну, — утешает она меня. — Не будь таким пессимистом. Я видела, как все произошло. Он победил внезапностью, Тони. Ты просто не привык к противникам такого роста…
— Ты все видела?
— Да, почти все. Меня разбудили крики. Ты меня здорово напоил. Я была пьяной в стельку…
Она меня целует, а мне хочется лизаться с ней сейчас так же, как открыть бакалейную лавку на Северном полюсе.
— Фу! Ты пил одеколон!
Я пересказываю ей содержание предыдущих глав, и она хвалит меня за находчивость.
Немного приободрившись, я встряхиваюсь.
— Давай займемся этим демоном, Жижи. Я скажу ему, что думаю о его манерах.
Мы выходим из ванной, и моя спутница вскрикивает:
— Он удрал!
Я бросаюсь вперед.
— Что?
Комната пуста. Выбежав из квартиры, я только-только успеваю услышать хлопок входной двери.
Птичка улетела. Сан-Антонио потерпел самое крупное поражение в своей жизни.
Глава 6
Собака, которую окатили холодной водой, возвращается в свою конуру и сидит тихо. Я делаю то же самое. Жизель предлагает провести эту ночь у нее, даже настаивает на этом, но я отказываюсь.
— Закрой дверь на все замки и припри ее стулом, — приказываю я. — Если услышишь подозрительный шум, звони в криминальную полицию и от моего имени попроси Гийома или кого-нибудь еще из его отдела.
Я нежно целую сестричку и отваливаю, не слушая следующей порции ее упреков. Я хочу только одного: задать храпака. Мне нужно забыть унижения этого вечера.
Придя домой, я так же нежно целую Фелиси и беру из аптечки гарденал. Если бы я послушался
