Я его останавливаю.
— Мы придем не есть, а дать концерт. Вы услышите песни в исполнении мадемуазель и будете иметь честь аплодировать моему соло на скрипке.
Малышка вскрикивает. Она просекла. Ее глаза блестят, как бриллианты.
— Дорогой! — кричит она. — Дорогой, это чудесно!
Что касается хозяина ресторана, он ничего не говорит, но ясно, что самое сильное его желание — нажраться аспирина.
Сегодня вечером я только и делаю, что эпатирую людей! Я допиваю свой стакан и поднимаюсь.
— Не удивляйтесь, — говорю я нашему хозяину. — То, о чем я вас прошу, является частью важного плана.
— Но… конечно, господин комиссар. Я полностью к вашим услугам.
Он провожает нас до машины.
— До завтра!
— Спокойной ночи, месье и мадемуазель.
Я включаю двигатель, и мы уезжаем. На бульваре Османн нас останавливает немецкий военный патруль.
— Документы!
Я показываю наши аусвайсы. Все нормально. Две минуты спустя я высаживаю Жизель перед ее домом.
— Как? — удивляется она. — Ты не поднимешься?
— Не знаю, прилично ли это…
Она пожимает плечами.
— Конечно, неприлично, но, как говорит один человек, которого я очень люблю: “Разум и я разошлись из-за несовместимости характеров”.
Замечательная девчонка!
Я следую за ней по лестнице. Войдя в квартиру, я звоню Гийому, чтобы сказать ему, куда он. Может прислать человека за машиной, если она ему нужна. Он отвечает, что пока я могу ею пользоваться. Так что все к лучшему.
— А теперь, — говорит мне Жизель, — давай обсудим план дальнейших действий.
У нее немного заплетается язык, и слова сходят с него с трудом. Можно подумать, что они слиплись от сиропа.
— Не будем больше о работе. К тому же, хотя я и не хочу тебя обидеть, но должен сказать, что ты уже и лыка не вяжешь. Скажи мне, где находится спальня для гостей.
— У меня маленькая квартира, и в ней всего одна спальня. Моя.
— Теснота тебя не смущает?
— Нет, я не переношу только запах трубочного табака.
— Тогда нет никаких препятствий к тому, чтобы я остался в твоей спальне. Я курю только сигареты.
В этот момент радио, которое она включила, начинает играть такую сладкую мелодию, что если бы ее услышали ангелы, они бы стали подыгрывать ей на своих райских трубах.
Я обнимаю Жизель за талию и веду в спальню.
Глава 5
Я не любопытен, но хотел бы знать, понимаете ли вы хоть что-нибудь в моих действиях или читаете то, что я написал, как налоговую декларацию, не ища им объяснения. Ждете, пока я вам разжую все от А до Я? Боитесь, что от легкого шевеления извилинами у вас разжижатся мозги, а в аптеке не найдется достаточного количества аспирина, чтобы снять головную боль? Знаете, вы внушаете мне жалость. Так и вижу вас сидящих в ваших квартирах безвольных, косных, плохо выбритых и с башкой, пустой, как совесть генерала… Черт! Ну сделайте маленькое усилие. Я вам сказал, что собрался дать на улице Аркад небольшой концерт при добровольном участии очаровательной Жизель. Неужели у вас даже не мелькнуло мысли, что я хочу это сделать не ради удовольствия выступать на публике? Вы что, серьезно думаете, что скрипка мое хобби и я играю по выходным, чтобы отвлечься от тягот жизни?.. Ну вы даете!..
Тогда слушайте меня вместо того, чтобы выпучивать глаза, как будто мимо дефилируют девочки из “Фоли Бержер”, одетые только в перышко на попке. Оставьте свои дела — в лес они не рванут — и слушайте.
Исполняя свой маленький номер, я надеюсь найти путеводную нить, ведущую к стрелявшему в меня субчику, потому что в ресторане должен быть завсегдатай, состоящий в банде убийц и получающий инструкции известным вам способом. Чтобы его найти, я располагаю единственным способом: передать ложное сообщение симфонической морзянкой. Это может сработать, а может и нет. Если получится, я возьму его за грудки и буду играть сонаты на его адамовом яблоке до тех пор, пока он не скажет мне, как найти парня со стрижкой бобриком. Если выйдет осечка, это будет значить, что я зря старался.
В назначенный час вечером следующего дня я захожу за моей красавицей к ней домой. Тут начинается самое смешное. Мы переодеваемся в шмотки, одолженные мне одним знакомым евреем, который с некоторых пор называет себя Дюбуа.
За десять минут мы превращаемся в уличных музыкантов. Жизель — это сама кричащая правда. Если в вы встретили ее на улице, то обязательно кинули бы ей полтинник на согрев души Что касается меня, то с длинными висячими усами, в очках без одной дужки, в жалком пальтишке и с инструментом я похож на уволенного за аморалку бывшего учителя музыки.
— Вы подготовили свое сообщение? — спрашивает медсестренка.
— Еще бы!
— И где вы назначили место встречи?
— На углу улицы Клиши и площади Трините…
Она презрительно пожимает плечами.
— На свежем воздухе! И вы считаете, что поймать его там будет просто? Прежде всего, не думаете ли вы, что это покажется ему подозрительным?
— Конечно, а куда, по-вашему, мне его заманить?
— Ну… сюда!
— Сюда?
— Почему бы и нет? Здесь спокойно, а?
Я отталкиваю искушение.
— Вы ненормальная!
Но мой голос звучит фальшиво. Жизель догадывается, что уговорить меня будет нетрудно.
— Во-первых, — говорит она, — нам надо условиться об обращении друг к другу. То мы на “ты”, то на “вы”. Эта неопределенность непонятна третьим лицам. Затем, ты прекрасно знаешь, что предложенный мною вариант гораздо лучше. Не придется опасаться любопытных прохожих.
— Конечно, но это может быть опасно.
— Да ну, брось…
Я начинаю сердиться.
— Черт возьми, я все-таки лучше тебя знаю, что опасно, а что нет.
— Если я говорю, значит, так и есть. Об этих типах мы знаем только то, что они стреляют в своих современников с той же легкостью, с какой ты мажешь губы… Согласись, это наводит на размышления… Я все обдумала и знаю, что с тобой я ничем не рискую.
Несмотря на привычку к похвалам кисок, такие слова все равно доставляют мне чертовски большое удовольствие.
Я знал одного парня, шагнувшего со второго этажа Эйфелевой башни, не обратив внимание на
