Все было столь не правдоподобно, столь мучительно и столь великолепно… В какой-то момент, принимая ее бешеные ласки, даровавшие ему это острое блаженство, он даже пожалел о том, что все это затеял. Надо было сказать ей: уходи. Еще есть время, уйди, исчезни…
Но поздно. Теперь уже ничего нельзя было изменить, ничего. Жрица уже вошла в экстаз священного танца, и никакие силы не могли повернуть вспять то, что происходило и что должно было произойти…
— Пощади, — прохрипел он, — больше не могу, сдаюсь…
— Можешь, можешь, — с ангельски-садистской улыбкой приговорила она его.
И снова болеро, и снова упоительная пытка губ, истязавших его плоть с наслаждением палача. Ему нестерпимо хотелось ощутить своими губами и своей ладонью ее кожу, так легко скользившую по его телу… Но невозможно, никак невозможно, — он был скован наручниками, безоружный, беспомощный, бессильный, как инвалид…
Он тонул в омуте ее рук, тело стремительно шло на дно, и голова кружилась, и в легких не было воздуха, и зеленые мутные водоросли уже сочувственно склонялись к белому лицу утопленника, — и вдруг он снова выныривал, и солнце брызгало на дно глаз, и легкие распрямлялись, заглатывая чистый воздух, и снова кружилась голова — теперь от избытка кислорода, от избытка жизни и страсти…
… Но вот и оно, время десерта! Майины глаза вдруг широко раскрылись, застыли неподвижно, она на мгновенье замерла… Перед тем, как медленно, до смерти медленно, по ложечке, по капельке, дегустируя каждое мельчайшее ощущение, каждый миллиметр наслаждения, — впустить его в себя.
Когда тела их расслабились, а дыхания стали ровнее, Кис покосился на темный проем распахнутой двери в спальню.
— Что смотришь? — прошептала Майя.
Она все еще сидела на нем верхом, ее волосы рассыпались по плечам, и иногда она наклонялась, чтобы провести ими по его животу и груди.
— Да вот, вспомнилось, как Веня тогда пришел на нас с тобой полюбоваться.
Майя громко и весело расхохоталась.
— Он больше не придет, Алешенька! Мы с тобой одни. Никто не придет на нас с тобой полюбоваться. И никто теперь не помешает…
Она оборвала фразу на середине.
… Ну что ж, Кис знал, что настоящий ужин на десерте не заканчивается. Еще оставался в меню горький черный кофе с терпким, обжигающим коньяком.
Майя склонилась, выгнувшись кошкой, к нему, провела языком по его горлу; достала до впадинки его подбородка, к которому самозабвенно прильнула… Затем придвинулась ближе к его губам, будто хотела коснуться поцелуем…
Но не коснулась, а, нависнув над его лицом, глядя ему прямо в глаза, томно и нежно выдохнула в его губы:
— И никто, Алеша, никто теперь не помешает мне тебя убить.
Не выпуская его из колен, она резко и гибко нагнулась вниз с кровати и что-то подняла с пола.
… Пистолет, — вот что она подняла.
И направила его прямо в грудь Алексея.
Ну, вот и кофе подоспел, — подумал он. — С коньяком.
— Я глупость сделала, правда? — Майя обезоруживающе улыбнулась, словно сдавалась. — Я сообразила только в магазине… Ты ведь догадался, да?
— Догадался.
— А я, представь, не верила, когда слышала фразу, что даже самый умный преступник не может предусмотреть всех мелочей… Я думала, что сумею предусмотреть всё. — Она нахмурилась и произнесла жестко, — Да, собственно, я всё и предусмотрела, Алеша. Кроме одного: что я действительно могу влюбиться в тебя…
Майя замолкла, положила пистолет Алексею на грудь, запустила пальцы в волосы и закинула голову.
— Не знаю, как это получилось, — тихо продолжила она куда-то в потолок. — Я ведь играла, просто играла с тобой… И вот, — доигралась… Что это за наваждение, за проклятье, за болезнь такая, — что весь мир сузился для меня до куска мужской плоти?! — Она сжала бедра Алексея коленями, чтобы у него не осталось сомнений, о чьей плоти идет речь. — Откуда эта потребность быть с тобой каждую минуту, пить твое дыхание, ловить твой взгляд, тепло твоего прикосновения, твою редкую, с трудном отвоеванную у Касьяновой нежность? Что же в тебе такого особенного? У меня были роскошные мужики, не чета тебе, — но я не любила никого и знать не знала, что это такое! …Теперь знаю: любовь заставляет страдать. И все радости, которые она приносит, не стоят этой муки. Если бы ты действительно любил меня, Алеша, — все могло быть по-другому…. Мы бы уехали с тобой куда-нибудь, в Испанию или в Италию, к морю… Мы были бы счастливы…
Ее взгляд оторвался от потолка, и Кис увидел, что в глазах ее стоят слезы. Она помотала головой, стряхивая их.
Майя опустила руки и уперлась ими в грудь Алексея. Теперь ее волосы нависали над ним, а глаза с неожиданной суровостью всматривались в его лицо.
— Но ты обманул меня! Ты сказал, что любишь, — но ты солгал. Ты решил меня утешить! Меня? Утешить?! У меня не бывает проблем и печалей, не в чем меня утешать! А если они даже и возникают, то я ни в чьем сочувствии не нуждаюсь: я их решаю сама! Неужто ты и впрямь подумал, что я буду вымаливать твою любовь? Что я потерплю быть второй после проклятой Касьяновой?!
Она провела пистолетом по его животу, холодная сталь вызвала в нем содрогания. Майя рассмеялась.
— Это так эротично, не правда ли?
— Правда, — сказал он. — Очень эротично. Пистолет Венин?
— Ты неисправим! — захохотала Майя. — Тебе осталось жить считанные минуты, а ты все ведешь следствие! Вот уж верно, горбатого могила исправит… Откуда ты знаешь?
— Он был спрятан в погребе… Где-то за бутылками должен быть тайник.
— Как ты догадался?
— Ты перекладывала бутылки, чтобы освободить доступ к тайнику, я слышал. А необходимости их перекладывать не было никакой, — ты сама сказала, что в винах толком не разбираешься. Значит, ты снимала бутылки не с целью найти какую-то особую марку вина, а потому, что они тебе мешали найти что- то другое… Что-то, что вдруг понадобилось тебе… Теперь я знаю, что именно: пистолет. Небось, за кирпичом каким-нибудь?
— Верно. За кирпичом. И когда ты догадался?
— Только что, — солгал Кис.
— Или сразу?
— Как я мог сразу догадаться, что ты ищешь пистолет? Мне и в голову подобное не могло придти!
— А когда ты сказал, что я буду твоим «нежным палачом»?
— Это была всего лишь метафора, — улыбнулся Кис.
— Тем хуже для тебя… Я ведь тебя предупреждала: не стоит доверять людям, останешься в дураках. Вот ты, умник, и остался. Я тебя провела! Ты бы ничего, ничего не заподозрил, не сделай я эту глупость: не напиши от руки тебе нежное послание! Это козел Кривошеев подвел меня! Ну кто же мог предвидеть, что кусочек адреса прилипнет к его жвачке!
Ага, убийцу, значит, Кривошеев зовут. Это уже кое-что.
— Если бы не этот недоносок, — продолжала Майя, — пошел бы ты, как миленький, убеждать своих добрых друзей из милиции в том, что я являюсь жертвой темных мафиозных сил… А всего-то, Алеша, всего-то такая малость понадобилась, чтобы перетащить тебя на свою сторону! Там слезу пустила, там
