продаже ядерных отходов, которые выявили члены «Чистой Планеты». Если нам удастся сопоставить эти названия с теми, которые связаны с деятельностью твоего Игоря…
— И ты думаешь, что Игорь вот так запросто мне все расскажет?
— Послушай, Оля, я ведь не ясновидящий. Я только на месте могу сориентироваться, как надо действовать и у кого и что спрашивать. Когда мы приедем…
— «Мы»?
— Я разве не сказал? Извини, я имел ввиду, что нам надо ехать в Москву.
— Так ты поедешь со мной?!
Это меняло дело. Это очень даже меняло дело! Кажется, на моем лице изобразилась радость, поскольку Джонатан снисходительно улыбнулся и добавил:
— Я никогда бы не подумал предложить тебе поехать одной. Это довольно опасно, на самом деле…
— Но как ты въедешь? Нужна же виза?
— У нас есть два варианта: либо ты попросишь кого-то из своих знакомых сделать мне приглашение…
— Мама может сделать!
— Не надо вовлекать твою маму. Что ты будешь ей объяснять? Кто я такой и зачем еду? Лучше попросить кого-то из твоих отдаленных знакомых и даже из соображений предосторожности — я пока не могу оценить, насколько опасно это предприятие…
— А второй вариант?
— Купить тур. Но он хуже тем, что сроки ограничены, и хотя я не собираюсь там задерживаться, — это все же неудобно.
— Слушай, — сказала я, — что мы голову ломаем? Я сама тебе сделаю приглашение! Пойдем в русское консульство и сделаем на месте!
— Превосходно. Я не подумал о такой возможности.
— Ты можешь при этом остановиться у нас, у мамы.
— Но как ты ей это объяснишь?
— Придумаю. Скажу, что влюбилась в тебя и бросаю Игоря.
Джонатан так серьезно посмотрел на меня, что у меня улыбка сошла с лица и мне сделалось неловко. Я, кажется, пошутила… Я толком сама не знала, — и он тоже не знал и смотрел на меня серьезно и вопросительно.
— Ну надо же маме как-то объяснить… — растерянно добавила я, не зная, как ответить на взгляд Джонатана.
Он отвел глаза.
— Лучше будет, если я остановлюсь в гостинице.
— Это очень дорого, — не слишком настойчиво возразила я.
— Не проблема, — сухо ответил Джонатан.
Я не стала спорить.
Почему он так посмотрел на меня? Что за вопрос был в его глазах? Нет, вопрос я знаю, понимаю какой: насколько серьезно то, что я говорю… Вот только был ли это вопрос гомосексуалиста, который испугался, что на его голову сваливается проблема, которую он не в состоянии решить, или вопрос мужчины, влюбленного в меня, для которого важно убедиться во взаимности? Я не знала…
За столом воцарилось напряженное молчание. Джонатан подлил мне вина и спросил, что я буду пить после ужина: кофе или чай. Кофе, сказала я. И снова воцарилась тишина.
Я была убита этим напряжением, которое возникло между нами. Все, что у меня теперь оставалось — это Джонатан, и портить наши отношения мне совсем не хотелось. Ну ладно, — думала я про себя, — играешь ли ты со мной или действительно влюблен и не хочешь открыто проявлять свои чувства — что бы то ни было, это сейчас не самое важное. Конечно, в другое время я бы непременно занялась разгадыванием этой загадки, столь щекочущей мои нервы, но сейчас самым важным, самым насущным — было сохранить ту дружбу, которая возникла между нами, не вдаваясь в подробности, с чем она перемешана, чем приправлена, что в ее подтексте и перспективе. Мне были необходимы его участие и его поддержка — позарез необходимы, больше всего на свете. Так что — сказала я себе, — самолюбие свое побоку, загадки тоже — срочно мириться!
— Я уберу со стола, — сообщила я по возможности легко.
Джонатан вскинул на меня свои прозрачно-серые, ярко обведенные черными ресницами глаза.
— Вместе уберем, — сказал он.
Разговор был более, чем несущественный, но он почувствовал и принял мое невысказанное предложение не ссориться, не осложнять наши отношения… Я ликовала. Он у меня есть, Джонатан, он есть и будет, и никуда не денется, потому что он сам хочет у меня быть. Значит, я могу на него положиться. Боже мой, я никогда не думала — или просто никогда не бывала в таких переделках? — что это так важно: иметь верного друга, на которого можно положиться. И это ужасно, когда у вас такого человека нет. Особенно, когда вам хреново…
Я так заметно повеселела, что Джонатан улыбнулся — как мне показалось, тоже с облегчением. Он сварил кофе, достал печенье. Мы снова сели за стол. Мне сделалось так уютно и хорошо, что я даже попросила его поставить музыку. Оказалось, что он тоже любит джаз и голос Армстронга забасил: «What a wonderful world»… То есть, как прекрасен этот мир. И я с ним готова была согласиться…
Как вдруг Джонатан произнес: «Если хочешь, можешь у меня остаться».
Бум! Все то благодушие, на которое я себя с таким трудом настроила, улетучилось мгновенно. В моей голове снова заметались вопросы: это провокация? что он имеет ввиду? Ночевать — это как? Это зачем? Это спать с ним или спать отдельно? Спать отдельно и прислушиваться, не идет ли он ко мне? Или он просто предлагает по-дружески, полагая, что мне неуютно и одиноко в моей квартире и видя, что мне чрезвычайно хорошо у него?…
Уф, сколько вопросов и ни одного ответа. А Джонатан смотрит на меня, ожидая. И сейчас поймет, что испугалась и напряглась и снова сделается сух и сдержан!
— Я… А я тебя не стесню?
Я выпалила, не думая. Это означало согласие, и я не знала, правильно ли было соглашаться, но мои губы сами произнесли вежливую фразу — кажется, больше всего на свете я сейчас боялась осложнить наши отношения.
— Я бы иначе не стал предлагать.
Ну вот, его голос уже сделался суховат. Заметил, негодник, мои колебания.
— Это очень мило с твоей стороны, — улыбнулась я. — Мне действительно не хочется сейчас возвращаться к себе. Там так одиноко…
И мне сделалось так жалко себя, такую бедную, что я чуть не заплакала.
— Ну вот и отлично.
Он как-то искоса глянул на меня и понес чашки на кухню. Я потащилась за ним.
— Я хочу еще кофе, — сказала я, чтобы что-нибудь сказать.
— Сейчас сварю.
Ледок никак не растаивал.
Джонатан уступил мне свою кровать в комнате, а сам постелил себе на диване в гостиной. Ночь сгустилась, обволокла меня своей непроглядной темнотой и тишиной. Не спалось. Я слышала тиканье будильника у Джонатана в гостиной, и даже, кажется, его дыхание, которое было спокойным и ровным… Настолько ровным, что я стала подозревать, что он вовсе не спит, а только прикидывается. О чем он думает? Ждет ли чего-то? От меня? От себя? От этой ночи?… Вспомнилось, как он мыл меня в ванной. Все его движения, его взгляд выдавали, что он прекрасно понимает, насколько эротично и провокационно это действо. Но снова вопрос: это была провокация мужчины, который делает некоторые, может быть даже
