ним можно было наблюдать из окон, она поднялась на четвертый этаж.
У дверей отцовской квартиры она все же замялась. Позвонить? Или открыть своим ключом, демонстрируя Наташке, что у Марины тоже есть право на этот дом?
Пока она предавалась сомнениям, за дверью послышалось какое-то шевеление, и Марина приблизила ухо, прислушиваясь.
Неожиданно дверь резко распахнулась, и — Марина непроизвольно сделала шаг назад — из отцовской квартиры выплеснулись на лестничную площадку четверо мужчин в одинаковых черных пальто. Первый грубо оттолкнул Марину, и она плюхнулась на ступеньку верхнего пролета лестницы, изумленно глядя на странную группу. Последний, не заметив Марину, на ходу стягивал с себя черную шапочку- шлем.
Марина на секунду застыла от изумления, страха и дурных предчувствий, но тут же ринулась в распахнутую дверь отцовской квартиры.
…От сцены, которую она увидела, у нее подкосились ноги, болезненно прихватило в низу живота: отец сидел неподвижно в кресле, связанный, и Марина не сразу поняла, что скотчем; его рубашка и брюки были расстегнуты. Мачеха лежала на полу, тоже связанная, и смотрела на Марину со страдальческим выражением. Отчего-то, как и всегда, Марине показалось — наигранным. Наталья Константиновна была совершенно голой. Большие груди развалились по сторонам, лобок был мокрым.
— Меня … меня, — прохрипела она — меня изнасиловали… Твой отец, кажется, умер…
Марина бросилась к отцу. Она пыталась привести его в чувство, она звала его и хлопала его по щекам…
Отец не шелохнулся, веки его открытых глаз не дрогнули. На его сером лице окаменела гримаса страдания.
— У него, кажется, сердечный приступ случился, — хрипела мачеха. — Развяжи меня.
Марина, не слушая, кинулась звонить в Скорую. Там было занято, и она потратила почти десять минут, чтобы дозвониться. Повесив трубку, она никак не могла заставить себя обернуться и снова увидеть мачеху — большие груди, мокрый лобок…
Но сзади раздался ее голос: «Пока ты звонила, мне удалось освободиться от веревок. Скоты, они насиловали меня вчетвером!»
Марина молчала. До нее все еще никак не доходило, что папа умер.
Умом-то она, конечно, понимала, что умер, но в ней будто все застыло, будто она сейчас — в присутствии этой гадкой голой Натальи, — не могла ничего почувствовать и эмоции сами собой отложились на потом, когда она останется одна…
Насупившись, Марина хмуро разглядывала мачеху, которая растирала ноги. Отец умер, а эта сукина кошка только о себе думает! Насиловали ее — подумаешь! Да ее глаза так и просят, дай ей хоть целый взвод, все мало покажется! Еще и добавки попросит!
Наталья вдруг спохватилась: кинулась к неподвижному телу мужа и запричитала: 'Неужто и вправду умер? Володечка! Вот горе-то, вот горе!…
Сердце его не выдержало — прокомментировала она Марине, — смотреть, как эти отморозки надо мной издеваются! Знала бы ты, что они со мной делали!'
Марина не испытывала ни малейшего желания узнать, что именно, но мачеха продолжала со слезами в голосе: «И спереди, и сзади, и по-всякому! Твой отец инфаркт получил, глядя, что они со мной вытворяли! Чуть не разорвали на части! Теперь надо к гинекологу идти — там наверняка все перепахали!»
Марина брезгливо поморщилась. Лучше бы уж молчала! Неужто она думает, что возьмет меня на этот дешевый спектакль оскорбленной невинности? — злилась Марина.
— Судебная экспертиза установит, — мрачно сообщила она мачехе в качестве утешения.
Как же, станет Марина ее утешать! Мачеха вряд ли в убытке, а то, глядишь, и в прибыли! Отец-то вряд отличался завидными бойцовскими качествами в постели — стрессы, бессоница, а после маминой смерти и сердце стало не на шутку пошаливать…
Бедный, бедный, глупый папа! Он, видимо, воспринял групповое изнасилование этой путаны как катастрофу… Сердце его не выдержало, — чего не скажешь о Наташке, у нее все выдержало, со всех сторон, — и папа умер…
— Счастье, что ты раньше не пришла — а то и тебе бы досталось! — Мачеха уже рыдала, вполне натурально: жалела, что пришлось одной отдуваться. А то, что в комнате мертвый папа — этой поганке как-то без разницы…
Стоп, — одернула себя Марина, — Я стала слишком злой. У Натальи явный шок.
— Оденьтесь, — сказала она с ноткой некоторого сочувствия в голосе.
— Сейчас приедет Скорая.
— А милиция?! Надо милицию вызвать!
И Наталья бросилась к телефону.
Слушая, как она слезливо-истеричным голосом описывает произошедшее, не упуская бесстыдных деталей, Марина вновь скривилась в брезгливой и злой гримасе. Эх, папа!.. Сегодня ты сделал этой дряни свой самой большой подарок: умер. Оставив ее молодой богатой вдовой…
Наследство
— Галочка, — заискивал Стасик по телефону, — помнишь, я тебе говорил, у меня тетя умерла? Оказалось, что она мне в наследство оставила квартиру! Надо поехать посмотреть, — поехали вместе, а?
— Нет, — упрямилась Галя, — ты лгун и изменщик, и я больше тебя знать не знаю!
— Галочка, ну я тебе клянусь: это все чистая правда! Я сам не знаю, как на кладбище оказался…
— Довольно! — пресекла его жалкие оправдания Галя. — И слушать не хочу!
С этими словами суровая Галя бросила трубку. Очень надеясь, что Стасик снова позвонит.
Конечно, позвонит, куда денется! И Галя, конечно, его простит, но со временем. Сначала вдоволь поизмывается, проучит, как следует. Чтобы знал, как налево бегать! А то вишь, вампиры теперь у него! С клыками! Знает она этих вампиров! Если у них что и есть кровавого, — так это цвет лака на ногтях да цвет помады на губах!
Ничего-ничего, пусть теперь один покрутится! Галя убеждена: без ее опеки, без ее советов, без ее ласки и ее пирогов Стасик не выживет. Так что нехай для начала один едет квартиру смотреть, — сам прибежит потом: что-нибудь, да понадобится у Галочки спросить и с ней посоветоваться, куда ему от нее деться…
Квартиру тетя оставила Стасику новехонькую, на какой-то чудовищной окраине, название которой не выговорить. Она в нее едва переехала, — их хрущобу должны были сносить по плану правительства Москвы и дали жителям старой пятиэтажки квартиры в новом доме. Еще дальше от метро, чем раньше. Но тетя успела квартиру приватизировать. И вот теперь Стасик ее унаследовал.
Дорога вышла Стасику почти в два часа, с учетом поиска примитивной новостройки, приткнувшейся задом к какому-то мусорному пустырю. Сверившись с адресом и убедившись, что именно это чудо современной архитектуры ему нужно, Стасик направился к первому подъезду.
— Федька! — окликнул его какой-то пьянчуга у подъезда. — Ты, что ль?
— Нет, не я, — глупо ответил Стасик и хотел было поправиться: «то есть, я не Федя», но мужичонка не дал ему договорить. Он от души хлопнул Стасика по плечу.
— А я смотрю — ты или не ты? От, мать честная, никогда бы не узнал!
Бороду отрастил, да и ваще, вырос… А я тебя сбоку увидел, — сбоку и узнал. А попадись бы ты мне лицом вперед — ни за что бы! А ты что ж, меня не признал? Я ж сосед ваш, из четырнадцатой! Дядя Петя! Мамка твоя все еще к моей супружнице ходила за солью… А тебя, пацана, я самолетики бумажные учил
