ритуально незаконченную мысль. Плещеев не выдержал, обеспокоенно покосился. «Пиночет» балансировала на жёстком больничном стуле, уставившись в потолок.
– «Лоскут, бездельник»… – снова процитировал Саша.
– Виртуоз, конечно, – сказала Марина Викторовна. И добавила, ядовито усмехнувшись: – Опять сто человек видело. И даже общалось. А описать – ax, mon dieu, шлем зеркальный был, не взыщите…
Плещееву совсем не понравился и тон Пиновской, и такой поворот разговора.
– Хотел бы я знать, – спросил он в пространство, – что нашему общему другу там было на самом деле нужно? Меня ему, надо полагать, действительно заказали, но здесь?..
Убийство Шлыгина вправду было похоже на заказное в обычном исполнении Скунса, как дворничиха Фаина Дормидонтовна – на балерину Плисецкую. Скунс, пришедший за шлыгинской головой, прётся напролом сквозь гараж, вступает в бой с четверыми и наконец шваркает бизнесмена… ржавым гвоздём? Это после ликвидации Петрухина, показавшей, на что он способен как профессионал?.. Нонсенс… Женю взялся выручать? Опять ерунда, так дело не делают, да и с какой бы стати ему… хотя… Сантименты. Нет, Скунсу в «Инессе» нужно было нечто совершенно иное. Но вот что его туда привело?
– Месть? – вслух отозвался Саша на мысли начальника.
– Сашенька, ты неисправимый романтик… – поморщилась Марина Викторовна. – Всюду тебе экзотику подавай. Деньги, родной мой. И весьма большие, скорее всего.
– Наёмный убийца очень высокого класса, о котором к тому же толком никому ничего не известно… – проговорил Плещеев.
– Кроме того, что он якобы не делает ошибок и не оставляет следов… – добавил Саша.
– И вообще, то ли есть он, то ли нету его… – буркнул Женя.
– И внешность, как у хамелеона, – кивнула Пиновская.
– И весь этот мистический ореол… – вздохнул Дубинин. – Нет, тут точно в чертей верить начнёшь.
– И большой специалист по несчастным случаям, –напомнил Сергей Петрович. – Вроде инфарктов у вполне здоровых людей…
– Это вы на что намекаете?.. – оскорбился Дубинин.
– И очень хорошо информирован, – вставил Саша. – Знает, я думаю, кто из нас какую книжку на ночь читает.
– И вот этакий монстр, – подытожила «Пиночет», – вламывается в «Инессу», где ведёт себя, извините, как обкурившийся, не то попросту сумасшедший…
Женя тем временем беззастенчиво спекулировал на болезненной слабости и в дискуссии не участвовал по принципиальным мотивам, но тут едва не сорвался. Почти открыл рот, чтобы спросить: «Сумасшедший, да? А не стал бы меня отбивать, был бы нормальный?.. Так у вас получается?..» Он вовремя заметил устремлённый на него взгляд сапфировых глаз Лоскуткова. Командир группы захвата смотрел так, словно обмозговывал какую-то гипотезу и искал ей подтверждения. И ещё Женя понял, что на сказку про чёрную масочку Лоскутков отнюдь не купился. Равно как и на плещеевские утверждения, будто тогда в Токсове он-де тоже ничегошеньки не сумел рассмотреть.
Женя поспешно закрыл рот и замученно сморщился, поудобнее устраивая руку с толстой иглой капельницы, торчащей из вены. Пиновская наклонилась к нему, заботливо поправила одеяло. Краем глаза он видел, как Саша усмехнулся, отворачиваясь к окну.
Дубинин снял очки и принялся их протирать.
– Мы тут все люди взрослые, – сказал он затем. – И я решился бы поставить вопрос несколько по- другому. Нам-то что от него в данной ситуации надо? Скальп снять хотим или на чай с тортом пригласить? Надо бы определиться, ребята… И не смотрите на меня так, Мариночка, умоляю… Нет тут никаких подслушек, кроме тех, что я сам прилепил…
Когда эгидовцы проходили мимо поста, там вовсю очаровывал дежурную медсестру Андрей Аркадьевич Журба. Процессу немного мешал досаждавший тихвинцу отчаянный насморк. Зато на столе перед девушкой уже стояли красивые дорогие цветы, которых сорок минут назад не было и в помине, и распечатанная коробка шоколадных конфет.
– Сергей Петрович, моё почтение, – вежливо поздоровался Журба с эгидовским шефом. – Как здоровье ваше драгоценное? Марина Викторовна, Осаф Александрович… Александр Иванович…
Двое его подручных простуженно сопели в коридоре. Обоих, как и главаря, эгидовцы тоже знали отлично.
– Я-то, спасибо, в порядке, – ответил Плещеев. – А вы, не иначе, костоправам показаться пришли? Кто ж это вам, бедному, так личико разукрасил?..
В самом деле, Журба прикрывал тёмными, не по погоде, очками устрашающих размеров синяк. И, если Плещеев ещё не выжил окончательно из ума, видимыми повреждениями дело не исчерпывалось.
– Да так… – скромно потупился тихвинский лидер. – Поздновато вечерком возвращался… Шантрапы всякой на улице, знаете ли, развелось… Ну да ничего, отмахался… Я вообще-то здесь знакомого повидать, если не возражаете…
– Боже сохрани, зачем возражать, – пожала плечами Пиновская. – А кого, не секрет?
– Да какие у меня от вас, Марина Викторовна, секреты? – широко и обезоруживающе улыбнулся Журба. – Вы сами его только что допрашивали. Крылова Женю, шофёра шлыгинского. Надеюсь, можно к нему?
Теперь у молодого водителя был совсем не такой бравый вид, как на Таллинском шляхе, во время памятного выяснения отношений. Теперь он немногим отличался по цвету от казённой простыни, под которой лежал, только на лице и голых плечах выделялись страшные кровоподтёки. Были следы и похуже, но их скрывали бинты. И ему было страшно. То есть он, конечно, пытался не показывать виду, но у Журбы глаз был намётанный как раз на такие дела. Ишь, заметался, решил – кончать пришли… Андрей выложил на тумбочку большую кисть аппетитных спелых бананов:
– Ты не дрейфь, я достойных противников уважаю… – И стянул очки, хвастаясь великолепной отметиной: – А тебя, значит, вот как за верную службу отблагодарили?
– Ну… – всё ещё не слишком доверчиво кивнул Женя. – Базар я ихний случайно… Ну и…
– Вот с-суки..! – возмутился Журба. И даже пристукнул себя кулаком по колену: – Благотворители, бля!.. А ты, бездорожье, тоже нашёл, к кому…
– Михаил Иванович, покойник, комнатку мне купил, – насупился Женя. И неуклюже перекрестился забинтованной правой рукой.
– Ага, – кивнул Андрей. – А потом чуть шкуру не снял.
– Он не…
– Вот так и поймёшь, почему нас, русских, отовсюду гоняют, – обречённо вздохнул Журба. – Шлыгин его, видите ли, лично зажигалкой не жарил, а надо бы… В общем, слушай сюда. У тебя врач кто? Если лекарствие какое, пусть только на бумажке напишет разборчиво. А немножко оклемаешься – и к нам. Работу подберём и в обиду никому больше не дадим…
Женя ответил улыбкой – робкой и слабой, но понимающей:
– К вам, это куда? В ГАИ?.. А спросить кого, капитана Астафьева?
– Ага!.. Его самого!.. – захохотал Журба, однако тут же скривился, прижимая рёбра ладонью. – И попутчиков своих приводи, если вдруг случайно заглянут… Конкретная публика, нам такие нужны…
Снегирёв шёл через Литейный мост, глубоко засунув руки в карманы и отворачиваясь от ветра. Его лицо очень редко доставляло ему какое-либо беспокойство, ибо являлось шедевром замечательного хирурга. Но того непотребства, в которое он вляпался двадцать седьмого числа, не выдержал даже шедевр: на нём проступили и двое суток были видны чёткие красненькие полоски. Тётя Фира, конечно, заметила их, но не стала делать никаких комментариев, только выставила из шкафа баночку мази «календула». Потом подумала ещё немного и как бы невзначай разложила в пределах видимости косметику, помнившую фараонов и египетский плен. Алексей улыбнулся, вспомнив об этом.
Посередине моста он решил не хорохориться попусту. Поднял воротник, стянул на глаза лыжную шапочку и, точно кисейная барышня, прикрыл нижнюю часть лица краем шарфа: холодный ветер всё ещё причинял натуральную боль. Мост под ногами тяжело содрогался и громыхал, пропуская с берега на берег
