транспортные потоки. Ветер нёс мельчайшие капельки влаги, и вокруг фонарей, отражаясь в чёрной воде, дрожали светящиеся ореолы. Сквозь окна троллейбусов и трамваев наружу смотрели люди, едущие с работы.
Снегирёв, если можно так выразиться, тоже возвращался с работы. У него ещё держалась высокая температура, когда он от нечего делать включил свой компьютер… и почти сразу выловил из сети сообщение от Аналитика. Закодированное послание могло растрогать не то что наёмного убийцу, но даже и Медного Всадника. Аналитик клялся «дорогому другу» в вечной любви, а заодно от имени Француза и иных порядочных людей приносил ему глубочайшие извинения за достойный всяческого сожаления инцидент с дядей Кемалем. Серьёзные авторитеты, отлично знавшие, чем чревата попытка обманывать Скунса, были очень заинтересованы в продолжении сотрудничества. Снегирёв снял это письмо с сервера, физически находившегося в Новой Зеландии. Оно было довольно давнишнее, но отправители, по-видимому, не теряли надежды.
Часы, помнится, показывали три сорок ночи. Скунс усмехнулся и отстучал: «Здравствуйте, Аналитик…». Прочувствованный ответ пришёл через пятнадцать минут, и Скунс обнаружил, что обзавёлся новым Доверенным Лицом. Его это позабавило. «До сих пор у нас с Вами не было недоразумений», – отбил он и предоставил Аналитику понимать эти слова так, как ему заблагорассудится.
Собственно, он мог и далее общаться с ним исключительно через сеть, но по давней и вполне дурацкой привычке назначил личную встречу. Аналитик начал было объяснять, как до него добраться. «Я знаю», – уведомил его Скунс. Он действительно знал. Как и то, что новое Доверенное Лицо передвигалось исключительно на инвалидной коляске. С другой стороны, Ивану Борисовичу Резникову тоже было отлично известно, что в случае чего Скунса это не остановит и не смутит.
По счастью, следовало надеяться, что никаких «случаев чего» не произойдёт. Работа с Аналитиком обещала совсем иной уровень, непохожий на кустарные поползновения покойного Сиразитдинова. Да и Француз, в отличие от дяди Кемаля, был не дурак и даже не пытался. установить наблюдение за подходами к даче…
В общем, Снегирёв благополучно съездил туда и назад и теперь шёл с Финляндского вокзала домой. Поел относительно тёплой электрички на ветру было совсем пакостно, и он, срезая дорогу, свернул с Захарьевской во дворы. Несмотря на близость Большого дома, во дворах можно было дождаться на свою голову приключений. До приключений Снегирёв был не любитель, но и обходить по собачьему холоду лишних сто метров никакая перспектива встречи с хануриками заставить его не могла. Ну и что, ханурики… То есть он, конечно, слышал краем уха, будто какие-то люди боялись ещё лягушек и пауков…
Как скоро выяснилось, на лягушек и пауков было наплевать не только ему. Едва ли не в первом же дворе его глазам предстала бетонная загородка с двумя железными контейнерами внутри. В одном контейнере бодро шуровал палкой обтерханный бомж, чей возраст затруднился определить даже многоопытный Скунс. Из другого доносилось слабое царапанье.
Снегирёв подошёл. Заметив его, бомж подозрительно вскинул глаза. Опрятный и уверенный в себе незнакомец никоим образом не мог быть его конкурентом, но… говорили ж ему, будто кое-кого уже находили в таких же помойках – небрежно шваркнутыми головой об углы… И бомж на всякий случай со смешком сказал подошедшему человеку:
– Вона, скребётся… второй день уже… Совсем народ озверел. Увезли бы уж, что ли, подальше, или пришиб кто…
Снегирёв молча откинул тяжёлую крышку, покоробившуюся от неоднократных пожаров. Из контейнера сейчас же раздался почти человеческий плач. На грязном, заваленном мусором дне пыталась приподняться собака. Совсем юный кавказец. Или дворняга, но мощно замешанная на кавказцах. Задние ноги пса отказывались работать, передние беспомощно скребли по загаженной стенке.
Бомж снова неопределённо засмеялся и стукнул по контейнеру палкой:
– Ментов, что ли, позвать, пристрелили бы… Снегирёв по-прежнему молча взялся за металлический край. Плечо, рикошетом вспоротое пулей, немедленно отозвалось, но всё-таки он слегка подпрыгнул, лёг на край животом и свесился вниз. Собачий подросток тянулся к нему, умудряясь кое-как привставать на передние лапы. Алексей различил чёрную «маску» на морде и плотную мохнатую шерсть, ещё кое-где сохранявшую красивый пепельно-серый окрас. Наёмный убийца зацепился носками кроссовок за выпуклое ребро, чтобы не свалиться вовнутрь, подхватил пса «под мышки» и сильным рывком выволок вон.
Стонущий плач тут же сменился совершенно истерическим визгом. Юный зверь, настрадавшийся на три жизни вперёд, благодарил человека как мог: визжал, пытался лизнуть. Нос у него был сухой, потрескавшийся и очень горячий.
– На шапку берёшь?.. – догадался бомж. Ему, кажется, было обидно, что такая простая и выгодная мысль не посетила его самого.
Кавказский недоросль был хотя и тощий, но довольно увесистый. Пока добрались домой, он оттянул Снегирёву все руки. Он очень боялся, что его опять бросят, и отчаянно пытался объяснить человеку, что делать этого ни в коем случае не следует. Скоро он совсем выбился из сил и к концу путешествия висел мешком, закрыв глаза и надсадно дыша Снегирёву в больное плечо. Уже недалеко от подъезда опять пришлось идти мимо помойки; пёс тут же очнулся, запаниковал и попытался завыть. Снегирёв строго цыкнул на него, и он пристыженно смолк. Перед дверью квартиры Алексей без особых церемоний перехватил кобеля правой рукой, вытащил ключ и смутно припомнил что-то там такое насчёт всеобщего согласия жильцов на обзаведение живностью. Ой, да гори всё оно тихим огнём…
Пёс был мокр, вонюч и чудовищно грязен. Снегирёв, не мудрствуя лукаво, сразу поволок его в ванну – отмывать горячей водой. Кирюшка Кольчугин держал породистого ротвейлера; наверняка он подскажет, где раздобыть хорошего ветеринара…
– Ух ты! – с уважением сказала Витя Новомосковских, попавшаяся в коридоре. – Это кто, кавказка? A как нас зовут?
Она держала в руках только что опорожненный детский горшок.
– Рексом нас зовут, – сказал Снегирёв. Кажется, не зря он в этой коммуналке прожил почти полгода. – Фен не одолжишь потом, шубку нам посушить?..
«Прилетит вдруг волшебник…»
– Наташа! – окликнули её, когда она выходила из дому.
По утрам нынче стояла кромешная темень, однако во дворе ещё сохранялось несколько фонарей, и под одним из них Наташа увидела знакомые эгидовские «Жигули». Из машины приветливо махал рукой Лоскутков:
– Залезайте, Наташенька. Вместе поедем.
– Александр Иванович? – удивилась она, забираясь в тёплый салон. На улице было весьма неуютно, и внезапная перспектива поездки на автомобиле вместо электрички (до которой, кстати, ещё было идти и идти по длинной пустой улице) радовала несказанно. – Александр Иванович, а как так получилось?..
– Да просто нечаянным образом, – ответил Лоскутков и тронул «Жигули» с места. – Мимо ехал, дай, думаю, подхвачу заодно…
Автомобиль, направляемый рукой опытного водителя, уже выворачивал на шоссе. Наташа смотрела сквозь лобовое стекло, в который раз убеждаясь, насколько всё рядом, когда есть машина. Минувшим летом, побуждаемая завистью к Алле и особенно к Кате, она пробовала бегать трусцой. Так вот, расстояние от дома до этого самого поворота она одолевала за десять минут. А тут – оглянуться не успела…
Потом по правую руку мелькнул и пропал в темноте приземистый дом, с которым у Наташи было связано одно любопытное воспоминание. Опять-таки летом, во время утренней пробежки, она видела, как открылась дверь парадного и наружу вышел человек со спортивной сумкой в руках. Крепкий, симпатичный молодой мужчина, может быть, даже чем-то неуловимо похожий на Лоскуткова… Он потоптался возле
