гигантским.
— Именем Ахура-Мазды[33], при рождении давшем мне право это, — продолжал бородач в красном, — я тебя объявляю виновным в самом страшном грехе, за который прощения нет, — в мужеложстве. На потомков твоих деяние это возложило родовое проклятье, но, на то не взирая, ты новый грех совершил: приблизился к женщине и взял силой её. — Говоривший глянул на судейский стол. — По законам хайратским преступник достоин оскопления и мучительной казни. Так сказала мне совесть.
«В белом плаще с кровавым подбоем...» — вплыло откуда-то в память Юркана.
Тем временем поднялся обладатель оранжевого одеяния, размещавшийся в северной стороне зала. Голос его был низок и, подхваченный акустикой зала, загрохотал оперными перекатами.
— Именем Зурвана[34] невыразимого, — говоривший воздел руки к небу, — благодатью великого Ахура-Мазды давшего мне право это, я тебя обвиняю, Кратаранга, в применении хварэны, дарованной тебе при рождении, на благо Ангра-Маинйю[35] Ненавистного!
«Кого, кого?..» — Юркан понимал происходившее с пятого на десятое, но жгуче хотел разобраться. И чему, спрашивается, его поколение учили на школьных уроках истории? Вдалбливали про каких-то жирондистов, луддитов и, Господи прости, санкюлотов. Вот спасибо-то, пригодилось!
— Исследуя силы, положенные в основание сущего, ты нарушил запрет и вторгся в познанию не подлежащую область. Дерзко проник ты в основы живого и сотворил чудовище, в сердце вселяющее страх с отвращением, — разумную суку!
Говоривший проглотил слюну, а «шуба» на полу клетки вдруг зашевелилась и, поднявшись на лапы, оказалась собакой. Очень большой и очень красивой, похожей на среднеазиатскую овчарку. Была ли она в самом деле разумна, понимала ли, что речь шла о ней? Так или иначе, она встала рядом с хозяином и подсунула голову ему под руку, как бы говоря: «Я с тобой, Кратаранга. Все будет хорошо...»
— В гордыне своей ты уподобил себя дочери Зурвана, Вакшье, и, на запрет не взирая, по воле своей покидал Зурван-карана, разматывая времени нить с другого конца! — Обладатель оранжевой хламиды повернулся к судьям и заключил: — По законам хайратским преступнику надлежит быстрая смерть. Так сказала мне совесть. «Во ребятки дают. Теперь только дождаться тьмы, пришедшей со Средиземного моря...»
Юркан услышал, как сидевший в самом центре судейского стола спросил:
— Скажи, Кратаранга, зачем ты захотел, чтобы скамья защиты была свободна?
И он указал на пустующие места у подножия помоста. Кратаранга презрительно рассмеялся:
— Как могут низшие понять поступки и устремления отмеченного царской хварэной? Как могут они обвинять его или защищать?
С этими словами он распахнул одежду, обнажая могучий, с выпуклыми мышцами торс, чтобы все собравшиеся могли узреть знаки высшей человеческой отмеченности. Уж наверное, порфироносные авторитеты видели эти знаки далеко не впервые, но впечатление все равно было явно не слабым.
— Признаю справедливым лишь суд царей! — Кратаранга насмешливо глянул в сторону владыки Хайрата. — Что ж, братец, отними мою жизнь, только вспомни вначале, как я спас твою в великой битве у Солёного озера. А вам, служители закона, скажу так. — Он гордо повёл подбородком в сторону судейского стола. — Скажу, что мужеложство никогда не манило меня. А что касается остального — вся моя вина в том лишь, что ум мой дерзок, а душа не ведает страха! Для чего свыше ниспослан нам разум, если не ради того, чтобы дерзко к тайнам стремиться?
Юркан уже сообразил: бытовавшими здесь приёмами красноречия этот человек владел виртуозно. Что такое «хварэна», которую тут без конца поминали, разобраться сновидец ещё не успел. Но если она имела хоть что-то общее с «харизмой», набившей россиянам оскомину в политических баталиях нашей собственной недавней истории, — можно было не сомневаться, что Кратаранга и без специальных защитников как нефиг делать перетянул бы на свою сторону любой суд.
Если бы только ему дали полностью высказаться.
И если бы оный суд был хоть сколько-нибудь справедлив...
Ну так судилище каких-то древних жрецов, что с него взять. И лично царь в качестве полновесной гири на весах местной Фемиды. Вот владыка Хайрата властно взглянул на судейских, и все пять оживившихся было физиономий сразу сделались постными.
Поднялся верховный судья и раскатисто произнёс:
— Кратаранга, родич царский, в оглашённом повинен и достоин медленной смерти.
«Ну, братан, действуй! — мысленно воззвал Юркан к осуждённому. — Откуси я собственную голову, если ты запасного варианта не приготовил!»
Кратаранга, ни дать ни взять, услыхал. Его зрачки внезапно закатились под лоб, все тело охватила крупная дрожь, и, бешено закричав, он плашмя рухнул на пол.
— Аааа-ыыыы...
Тело осуждённого выгнулось дугой, потом судорожно забилось, изо рта пошла пена. Белая сука с жалобным воем заметалась по клетке. Было слышно, как голова царского брата ударялась о металл прутьев.
Верховный судья подал знак меченосцам.
Один из них отомкнул замок, двое других наставили оружие на собаку. Но, как выяснилось, не её им следовало в первую очередь опасаться. Воин, склонившийся над Кратарангой, даже не успел вскрикнуть, когда палец «припадочного», пройдя сквозь глазницу, глубоко вонзился ему в мозг. В этот же миг сука змеёй нырнула под наставленный меч и опрокинула второго стража. Кратаранга выскочил из клетки и уже расстёгивал пряжку пояса, который ему оставили, видимо, из уважения к царственному происхождению. Пояс, распрямившись, превратился в меч, и стало понятно, почему его прохлопали воины, уж точно поднаторевшие в обыске узников.
Это был не вполне обычный клинок. Вместо переливов какого-нибудь коленчатого булата прямо от рукояти начиналась узкая туманная полоса. Кратаранга стремительно описал этой полосой обратную восьмёрку, летя в прыжке навстречу ошарашенным меченосцам.
— И-и-и-и-ить!
Меч с лёгкостью прошёл сквозь оружие и доспехи врага. Пока мгновенно обессилевшее тело стражника валилось на полированный камень, бывший узник успел снести головы ещё двоим. Последний охранник — тот, что попал на зубок суке, — катался по полу, зажимая ладонями пах.
Не обращая внимания на его истошные вопли, Кратаранга легко вспрыгнул на судейское возвышение и махнул туманным клинком вдоль стола. Вот вам, судьи неправедные! Хайратский царь рухнул в кровавую лужу возле помоста, сбитый сильным ударом ноги. Обвинитель в красном бежал к выходу, его лицо было изжелта-серым, а рот распахивайся для крика. Кратаранга со свистом метнул клинок ему в спину, и крик так и не прозвучал.
Сука подошла к обвинителю в оранжевом — единственному, кто не двинулся с места, — и с интересом обнюхивала края его одеяния. Кратаранга оглянулся на него и велел:
— Подойди.
Быстро вернув в руку меч, он приставил туманное острие к горлу брата и посмотрел в глаза обречённо подошедшему служителю закона.
— Ты не солгал, в тобою сказанном я грешен, но, пока вы здесь совещались, приблизился к вам Обманщик. Слушай же дальше.
Он чуть-чуть пошевелил пальцами, удерживающими рукоять. Меч коснулся плоти, и было что-то такое в этом лёгком прикосновении, что владыка Хайрата забился в кровавой луже, а Кратаранга прошептал:
— Признайся, ведь ты всегда стремился к мужчинам, но, называясь при этом именем моим, греха не ведал. Ну?
Он нажал чуть посильнее, и царь хрипло вскрикнул:
— Да, брат мой, это правда! Это правда!
— Так же было и с той женщиной! — Кратаранга не отводил клинка, и владыка Хайрата громко выдохнул:
