— Дату основания Дельф знают только Боги...
Разломив ячменную лепёшку с мёдом, Леонтиск протянул половину Корнецкой и не торопясь принялся жевать.
Струившийся среди обточенных камней прозрачный ручеёк весело и звонко журчал, лучи жаркого полуденного солнца едва пробивались сквозь кроны раскидистых длинноигольчатых сосен... Благодать! Жене волей-неволей вспоминалась её прежняя жизнь в мире технического прогресса. Суета, бездуховность, стяжательство и ещё раз суета. Какой бесконечно далёкой и ненужной казалась теперь эта жизнь! Как здорово было здесь!
Вот уже почти неделю она путешествовала с Леонтиском. Боготворивший Женю философ настоял на паломничестве в священный город. Он сказал, что ей было жизненно важно туда попасть. Но не затем, чтобы просто узнать своё будущее. Главное, по его словам, было постичь значение начертанного на её теле письменами высших сил. Если верить сделанным им туманным намёкам, получалось, что смешные родинки оказывались важны чуть не для всего человечества.
— Неужели этот город настолько древний?
Корнецкая еле удержалась, чтобы не добавить: «...даже в твоё время». Она зачерпнула в ладошку воды из ручейка, и та неожиданно уколола ей небо мелкими пузырьками. На вкус вода оказалась почти как «Полюстровская» минералка плюс едва уловимое сладковатое послевкусие. И ещё запах. Очень тонкий и очень приятный. Казалось — если как следует принюхаться к этому аромату, непременно вспомнишь что-то очень хорошее. Наверное, Дельфы были уже недалеко. Жене вспомнилась где-то когда-то читанная статья о разломах в земной коре, о минеральных источниках, о выделении газов и о храмах, с незапамятной древности возводимых людьми в подобных местах... Леонтиск ответил не сразу.
— Вот уже тысячу лет люди приходят туда узнавать будущее. — Философ в задумчивости отломил кусок овечьего сыра. — И немногим было отказано в этом Богами, хотя пифия удаляется в Адитон всего лишь девять раз в год, в строго определённые дни. Что же касается прозорливости оракула... Когда владыка Лидии царь Крез, замыслив битву с повелителем Персии Киром, решил узнать судьбу сражения, то для начала испытал способности множества провидцев. В одно и то же время его гонцы явились к ним и задали единственный вопрос: чем занимался их владыка в этот день? Все ответы оказались ложными. Кроме одного — того, что произнёс Дельфийский оракул. «Мне ведомо число песчинок в пустыне и мера воды в море, — ответила жрица. — Я понимаю речи немого и слышу неслышимое. Ноздрей моих достигает запах черепахи, которая варится вместе с мясом ягнёнка в закрытом сосуде из бронзы». Когда Крез услышал это, он возликовал... Согласись, Евгения, трудно без наития свыше представить владыку обширного царства, занимающегося варкой похлёбки! — Улыбнувшись, Леонтиск протянул Корнецкой горсть миндаля. — Сила пророчеств традиционно связана с местом, на котором расположены Дельфы. Старинное предание говорит о том, что на одном из пастбищ пастух обратил внимание на странное блеяние овец. Подойдя, он встал среди животных — и сам вдруг заговорил не своим голосом, а потом обрёл дар прозорливца. Вскоре стали считать, что место это находится под покровительством могучих сил, которые исходили из самых недр земли. Древние связали его с Богиней Геей и назвали Её пупом. Кстати, священное изображение этого пупа — мраморный шар — хранится в Дельфийском храме. Правда, теперь там властвует лучезарный Аполлон, но прорицают все равно женщины...
Леонтиск ненадолго замолчал, зачерпнул прозрачной воды из ручья, и Женя внезапно почувствовала, что голос его сделался печальным.
— Вопрос, начертанный на пергаменте, забирает жрец храма и передаёт его пифии. Девственница, прошедшая особое очищение, удаляется в святилище, именуемое Адитоном, и там, сидя на золочёном треножнике, вслушивается в дыхание священного пара, исходящего из-под земли. Прорицание обычно даётся в гекзаметрической форме и требует вдумчивого истолкования. Тому же лидийскому владыке было предсказано, что он погубит великое царство. Он недостаточно вник в эти слова, предпочтя услышать то, что ему хотелось. Он решил, что имелось в виду царство Кира, а на самом деле речь шла о его собственном. Мы думаем, так заповедано ради того, чтобы ум смертных усердно трудился, а не коснел в ожидании готовых ответов...
— А ведь признайся, Леонтиск, ты уже бывал там, — догадалась Женя. — И, верно, тебе открылось что-то из будущего. Не поведаешь?
Она улыбнулась, ожидая интересного рассказа, но философ, не отвечая, вдруг вскинул голову и посмотрел на неё, и глаза у него стали, как у артиста Ливанова из сериала про Шерлока Холмса и доктора Ватсона, когда они отправились к Рейхенбахскому водопаду, и Ватсона отозвали обратно в гостиницу фальшивой запиской, и Холмс смотрел ему в спину, прекрасно все понимая и молча прощаясь навеки... Женя считала сериал режиссёра Масленникова со всех сторон замечательным, но этот эпизод, по её мнению, стоил всего остального фильма.
Впрочем, продолжалось это секунду. Леонтиск отвёл взгляд, вздохнул и стал собираться.
— Нам пора, «хорошо рождённая».
Не торопясь миновали они лавровую рощицу, в которой стояла терпкая, пряная духота. Прошли через заросли черноствольных земляничных деревьев. Вступили в чащу кустарникового горного дуба...
Леонтиск вдруг остановился и прошептал, отодвигая спутницу себе за спину:
— Впереди кто-то есть!
И тут же из зарослей впереди выскочили трое мужчин.
— Андроподисты, — выдохнул Леонтиск.
Женя уже знала, кого так называли. Подлых разбойников, которые набрасывались на свои жертвы исподтишка, как правило из засады, но не довольствовались отнятием кошелька и ценных вещей. Их целью и добычей становился в первую очередь сам человек. Андроподисты захватывали свободных людей и продавали их в рабство. И тем зарабатывали себе на жизнь.
В общем, далеко не робингуды. И не предшественники Спартака.
Самый рослый из нападавших, бородатый, широкоплечий македонец, без всяких предисловий
