написал: «Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами – не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, Ваша любовь – единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней все мое счастье!».
18 февраля 1831 года по старому стилю состоялась свадьба Пушкина и Гончаровой. Венчались они в храме Вознесения на Большой Никитской, в Москве. На деньги поэта, 11 тысяч рублей, было сшито приданое невесты, но никогда позднее ни единым словом, ни намеком Александр Сергеевич не оскорбил свою жену напоминанием о том, что женился на бесприданнице. Известно об этом стало лишь в результате тщательных исследований биографов, которые, не испытывая угрызений совести, выносили на свет «грязное белье» семьи Пушкиных, черпая сведения из чужих писем, воспоминаний и сплетен.
Наталия Николаевна очень любила своего мужа и прекрасно понимала, что стала женой великого поэта. Она редко называла супруга по имени, тем более при гостях, и это неудивительно при их разнице в возрасте, полученном ею воспитании и уважении, которое она испытывала к мужу.
Александра Петровна Арапова, дочь Наталии Николаевны от второго брака, так описывала в своих воспоминаниях первые месяцы жизни матери в роли замужней дамы (естественно, по рассказам самой Н. Н.): «Часто по утрам она сидела в гостиной с вязаньем и вышиванием совершенно одна, ей не с кем было и словом перемолвиться, потому что муж ее имел обыкновенную привычку запираться после завтрака в кабинете и писать часов до двух пополудни, а она не смела и не хотела мешать ему, запрещая и прислуге шуметь и беспокоить барина понапрасну. Весь дом ходил на цыпочках!».
Так в неполных 17 лет Наталия Николаевна стала хозяйкой большого дома, в котором постоянно слышался радостный смех и шутки гостей. Этой хрупкой девушке, почти девочке, пришлось играть роль благородной светской дамы, независимо от настроения или состояния здоровья встречающей приглашенных и незваных гостей неизменной улыбкой, богатым столом, горячим чаем и ласковым словом. Как говорится, положение обязывало, и юная Натали хорошо справлялась со своей ролью.
Желая отдохнуть от городского шума, летом 1831 года чета Пушкиных отправилась в Царское Село. Однажды, гуляя по романтическим аллеям, молодые люди повстречались с императором Николаем I и его супругой Александрой Фёдоровной. Красота Наталии Николаевны восхитила венценосную чету, а императрица даже выказала желание, чтобы госпожа Пушкина «непременно появлялась при дворе». Натали была не в восторге от подобного предложения, но тем не менее согласилась бывать во дворце, дабы не разгневать Александру Фёдоровну.
Наталия Николаевна блистала на императорских балах, что совсем не нравилось ее супругу. И дело было даже не в том, что Пушкин носил звание и мундир камер-юнкера, столь не соответствовавшие положению его жены в высшем обществе. Государственная служба (Александр Сергеевич был назначен придворным писателем и получал официальное жалованье за написание истории Петра Великого и Пугачёвского бунта), вынуждавшая поэта проводить большую часть времени вдали от дома, тяготила его. Он уже не принадлежал себе, не мог свободно распоряжаться своим временем и предаваться любимому занятию – сочинительству.
Доверяя супруге, поэт тем не менее сильно ревновал ее. И нежные упреки в кокетстве «с целым дипломатическим корпусом» – разве это не доказательство большой любви? В ответ на восторженные описания императорских балов и искренние рассказы Наталии Николаевны о своих успехах в свете поэт пишет: «Будь молода, потому что ты молода, и царствуй, потому что прекрасна!», а далее дает шутливое обещание по возвращении «отодрать за уши весьма нежно» за кокетство и вальсы с Николаем I.
Но, несмотря на некоторые жизненные неурядицы, Пушкины были счастливы. Они по-прежнему любили друг друга, свидетельством чему могут служить письма Александра Сергеевича к жене, датированные различными годами. Так, 21 августа 1831 года он писал: «Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с лицом твоим ничего сравнить нельзя на свете, а душу твою люблю я еще более твоего лица!». А декабрьское письмо, в котором обращался к беременной жене с просьбой заботиться о своем здоровье и не посещать таких мест, как хоры, заканчивал словами: «Тебя, мой ангел, люблю так, что выразить не могу…»
В мае 1832 года у Пушкиных родилась дочь Мария. Предоставив заботы о новорожденной Наталии Николаевне и родственникам, поэт снова уехал на Урал собирать материал о Пугачёвском восстании. В сентябрьском письме, проявляя беспокойство о малышке, Александр Сергеевич переживает и за супругу: «Не можешь вообразить, какая тоска без тебя… Ах женка-душа, что с тобою будет?».
Да, Пушкин любил жену, любил страстно и беззаветно, всем своим большим нежным сердцем. Получая от нее письма, которые, надо сказать, Наталия Николаевна посылала исправно, поэт в исступлении целовал каждую исписанную мелким почерком страничку. «Он любил свою жену безумно, – вспоминала Вера Александровна Нащокина, – восторгался ее природным здравым умом и душевною добротою».
Наталия Николаевна тоже тосковала по мужу. Вероятно, в письмах она сетовала на невнимание супруга к своему здоровью и на нерегулярные ответы. Поэт же посылал ей шутливые оправдания: «Русский человек в дороге не переодевается и, доехав до места свинья свиньею, идет в баню, которая наша вторая мать. Ты разве не крещеная, что всего этого не знаешь? В Москве письма принимаются до 12 часов, я въехал в Тверскую заставу ровно в 11, следственно, и отложил писать к тебе до другого дня. Видишь ли, что я прав, а что ты кругом виновата?».
Много и подробно Наталия Николаевна писала Пушкину о детях (их у супругов за 6 лет брака родилось четверо) и, как истинная жена поэта, проявляла особый интерес к делам и творческим планам мужа. Рассказывая в общих чертах о своих новых задумках (подробное обсуждение романов и поэм велось с П. А. Вяземским, В. А. Жуковским и П. А. Плетнёвым), Александр Сергеевич раскрывал ей наиболее сокровенные помыслы: «Я работаю до низложения риз, держу корректуру двух томов („Истории Пугачёва“), пишу примечания» (26 июля 1834 года).
Наталия Николаевна была верной помощницей супругу. Именно ей поэт поручил в 1835 году заботы об открытии журнала «Современник» (на нее были возложены редакционные поручения, а также общение с цензурным комитетом), ей же раскрыл свои мечты об архивной работе и постановке на столичной сцене гоголевского «Ревизора».
Именно благодаря супруге Пушкину удалось за короткий срок приобрести необходимое количество бумаги для издания журнала. Наталия Николаевна обратилась с просьбой о поставке бумаги к брату Дмитрию Николаевичу Гончарову: «Прошу тебя, любезный и дорогой брат, не отказать нам, если наша просьба, с которой мы к тебе обращаемся, не представит для тебя никаких затруднений и ни в коей мере не обременит». Вскоре было получено его согласие и в дальнейшем оказывать содействие «поэтической чете». Нередко, пытаясь уберечь своего гениального супруга от тягот обыденной жизни, Наталия Николаевна просила у старшего брата денег на содержание в большом доме многочисленной семьи (осенью 1834 года в доме Пушкиных поселились сестры Гончаровы, Александра и Екатерина). История повторялась, и молодая женщина постоянно вспоминала о матери.
В одном из посланий брату за 1836 год Наталия Николаевна откровенно признавалась в бедственном положении семьи: «…бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова идет кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того чтобы сочинять, голова его должна быть свободна.
Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение».
И тем не менее современники обвинили эту любящую женщину в гибели первого поэта России. Даже П. А. Вяземский, некогда испытывавший к Наталии Николаевне любовное чувство, в одном из частных писем посмел назвать эту гордую красавицу виновницей смерти своего прославленного друга: «Пушкин был прежде всего жертвою (будь сказано между нами) бестактности своей жены и ее неумения вести себя».
Но подобные высказывания вряд ли понравились бы Александру Сергеевичу, который ни разу не усомнился в верности жены и до последних дней своей жизни оберегал ее душевный покой.
В последние месяцы перед роковой дуэлью Пушкины продолжали жить так, будто ничто не угрожало их семейному счастью. Да Наталия Николаевна, скорее всего, и не догадывалась о нависшей над мужем смертельной опасности, лишь через несколько месяцев она узнала, что было две дуэли.
В доме Пушкиных по-прежнему царили покой и согласие. Один из современников, посетивший супругов незадолго до гибели поэта, вспоминал: «Пушкин сидел на диване, а у его ног, склонив голову ему на колени, сидела Наталия Николаевна. Ее чудесные пепельные кудри осторожно гладила рука поэта. Глядя на жену, он задумчиво и ласково улыбался…»
А тем временем барон Геккерн, известный больше как Жорж Шарль Дантес, покоритель женских сердец, неустанно преследовал супругу поэта. Красавица Натали с негодованием отвергала ухаживания упрямого француза, смеялась над посылаемыми им любовными записками и не принимала назойливых комплиментов, но все было напрасно.
Преследования не прекратились даже после женитьбы Дантеса на Екатерине, родной сестре Наталии Николаевны. Напротив, получив доступ в дом Пушкиных, барон стал еще более настойчивым. Желая пресечь все ухаживания Дантеса, супруга поэта согласилась на свидание с ним в присутствии своей подруги Идалии Полетики, жены полкового командира влюбленного барона.
Местом встречи стала квартира Идалии. Дантес, надеявшийся, что прекрасная Натали сразу же упадет в его объятия, встретил решительный отпор. Пылкие речи поклонника лишь разгневали Наталию Николаевну, и, не дослушав его признаний, неприступная красавица удалилась. Она надеялась, что супруг никогда не узнает об этом свидании, но, как известно, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Вероятно, подруга не сумела сохранить тайну, а может быть, сам Дантес решил таким образом отомстить прекрасной Натали…
Вскоре между супругами состоялся откровенный разговор. Александр Сергеевич, никогда не сомневавшийся в порядочности жены, и на этот раз поверил ей. Вот что писал он в письме от 26 января 1837 года в письме барону Геккерну, отцу своего кровного врага: «Моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызвала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в презрении самом спокойном и отвращении вполне заслуженном…
Я не могу позволить, чтобы Ваш сын после своего мерзкого поведения смел разговаривать с моей женой, и еще того менее, чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец!». А через несколько дней после отправки этого вызывающего письма Пушкин и Дантес встретились на дуэли…
«Будь спокойна, ты ни в чем не виновата», – это были первые слова, которые Наталия Николаевна услышала от внесенного в дом раненого супруга. Последующие несколько суток стали для госпожи Пушкиной настоящим кошмаром…
Проводившие в кабинете поэта дни и ночи доктора, среди которых были знаменитые на всю Россию В. И. Даль, И. Т. Спасский и личный врач императорской семьи по фамилии Арендт, ничего не говорили Наталии Николаевне о состоянии здоровья ее супруга. Она же прекрасно понимала всю трагичность ситуации, и бесконечные рыдания, после которых женщина падала в глубокие обмороки, сменялись беззвучными слезами и тихими молитвами у постели умирающего мужа.
Позже графиня Дарья Фёдоровна Фикельмон вспоминала: «Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло горестное и глубокое отчаянье…» Лишь присутствие в доме многочисленных подруг (княгини Веры Фёдоровны Вяземской, графини Юлии Павловны
