по ее гладкой коже, он содрогался от ужаса, думая о том, что за этой красотой скрываются уродливые формы метаморфа. Он пытался избавиться от своих страшных подозрений, но тщетно. В этой части континента не было человеческих поселений, а мысль о том, что девушка добровольно решилась на одинокую жизнь здесь, не укладывалась в его голове. Скорее всего, она — один из таинственных метаморфов, которые, точно призраки, бродят по этим влажным лесам. Ночью, при слабом свете звезд он иногда подолгу смотрел на нее спящую, со страхом ожидая, что она вот-вот начнет терять человеческий облик, однако никаких перемен не замечал и тем не менее продолжал ее подозревать.
И все же вряд ли у метаморфов заложено стремление искать общения с людьми, а тем более демонстрировать свою доброжелательность к ним. Ведь именно люди отняли у них Маджипур — огромный мир, в котором они жили испокон веков. Люди пришли сюда много тысяч лет назад. Метаморфы переживали упадок, и их некогда неприступные каменные города превратились в руины. Именно люди разорили их окончательно, отняли самые плодородные земли, подавили последнее восстание (это было время правления короля Стиамота) и изгнали в дикие леса Зимрола, чтобы навсегда вычеркнуть их из памяти. Для большинства людей Маджипура метаморфы были всего лишь призраками далекого прошлого. Почему же тогда один из них проявил к нему такой интерес, предложил эту искусно разыгранную любовную страсть, скрасив тем самым его одиночество? Иногда, испытывая нечто близкое к безумию, он представлял, как Сариза сбрасывает в темноте свою прекрасную маску и поднимается над ним, спящим, намереваясь вонзить ему в горло острый кинжал. Он понимал, что все это глупые фантазии. Если бы метаморфы задумали его убить, они могли бы это сделать, не прибегая к подобного рода спектаклям.
Одним словом, предположение о том, что она — метаморф, так же абсурдно, как и обратное.
Чтобы отделаться от этих мыслей, он решил заняться живописью. И вот в один из необыкновенно ясных, солнечных дней он отправился вместе с Саризой к тому самому камню, прихватив с собой все необходимое для работы. Она с восхищением наблюдала за его приготовлениями.
— Ты что, на самом деле рисуешь мысленно? — спросила она.
— Да. Я мысленно сосредоточиваюсь на натуре, трансформирую ее в своей душе, а потом… ну, ты сама все увидишь.
— А это ничего, что я буду смотреть? Не испорчу твою картину?
— Конечно, нет.
— А если в твой творческий процесс вмешается еще одна душа?
— Это невозможно. Полотна воспринимают только мои мысли.
Он прищурился, подбирая масштаб для своей будущей картины, отступил на несколько футов в одну сторону, а потом в другую. У него пересохло в горле и дрожали руки. Столько лет минуло с тех пор, как он последний раз стоял вот так же перед холстом! Не утратил ли он за это время свой дар? Сохранил ли технику? Он взглянул на холст и мысленно коснулся его. Потом снова бросил взгляд на натуру: пейзаж был великолепен — яркие, сочные краски, прекрасная композиция, включающая в себя массивную каменную глыбу, поросшую причудливыми красными ростками с желтыми верхушками, и все это на фоне залитого ярким солнечным светом леса. Да, это именно то, что нужно. Эта картина должна передать красоту непроходимых джунглей, всю таинственность и непостижимость мира метаморфов и оборотней.
Он закрыл глаза и, войдя в состояние транса, выплеснул на полотно свои мысли и чувства.
Сариза удивленно вскрикнула.
Нисмайл почувствовал, как все его тело покрылось испариной, и покачнулся, стараясь восстановить дыхание. А затем, окончательно придя в себя, взглянул на стоящий перед ним холст.
— Прекрасно, — прошептала Сариза.
Он содрогнулся от увиденного. Эти скачущие линии, мрачные, расплывчатее краски, тяжелое, мрачное небо, нависшее над горизонтом, — все это не имело ничего общего с тем пейзажем, истинный смысл которого он пытался постигнуть минуту назад. И что самое ужасное — это не имело ничего общего с его, Териона Нисмайла, творчеством. Грязная мазня, искажающая действительность, которая появилась на холсте помимо его воли и желания.
— Тебе не нравится? — спросила она.
— Это совсем не то, что я чувствовал.
— Зато как это было здорово — на холсте вдруг появляется картина! Да еще такая замечательная!
— Ты считаешь, что она замечательная?
— Конечно! А разве ты так не считаешь?
Он удивлением взглянул на нее. Замечательная? Она либо льстит ему, либо совсем ничего не понимает в живописи. Но ведь это ужасная картина — мрачные краски, чуждый ему стиль. Нет, это не его работа.
— Я вижу, тебе не нравится, — сказала она.
— Я не писал почти четыре года. Наверное, поторопился. Нужно попробовать еще раз.
— Это я все испортила, — сказала Сариза.
— Ты? Не говори глупостей.
— В твою работу вмешались мои мысли, мое видение этого пейзажа.
— Я же говорил тебе, что полотна воспринимают только мои мысли. Даже если бы меня окружали тысячи людей, никто не смог бы помешать мне.
— Но, возможно, я каким-то образом отвлекла тебя и нарушила ход твоих мыслей.
— Чепуха.
— Я пойду прогуляюсь, а ты попробуй еще раз.
— Нет, Сариза. Все нормально. Чем дольше я смотрю на нее, тем больше она мне нравится. Пошли домой — искупаемся, поедим двикку и будем любить друг друга. Хорошо?
Он снял холст с рамы и свернул его. И тут ему показалось, что в словах Саризы есть какой-то смысл. Несомненно, в его картину вошло нечто странное. Что если действительно она испортила ее? Может быть, на его душу как-то повлияла скрытая сущность метаморфа, внесла в его мысли какой-то чуждый оттенок?
Они молча шли вдоль берега реки, а когда добрались до поляны, где он собирал клубни и где впервые увидел метаморфа, его терпение лопнуло.
— Сариза, я хочу спросить тебя кое о чем, — вырвалось у него.
— О чем?
Он больше не мог себя сдерживать.
— Ты не человек, правда? Скажи мне, ты — метаморф?
Она взглянула на него широко раскрытыми глазами и покраснела.
— Ты серьезно?
Он кивнул.
— Я — метаморф? — Она засмеялась, но не совсем естественно. — Что за безумная идея?!
— Отвечай мне, Сариза. Смотри мне в глаза и отвечай.
— Это глупо, Терион.
— Пожалуйста, отвечай мне.
— Ты хочешь, чтобы я доказала тебе, что я — человек? Но как я могу это сделать?
— Я хочу, чтобы ты сказала мне, кто ты, человек или нечто другое.
— Я — человек, — произнесла она.
— И я могу в это верить?
— Не знаю. Ты спросил — я ответила. — В ее глазах вспыхнул лукавый огонек. — Разве я не похожа на человека? Неужели ты думаешь, будто я притворяюсь?
— Не знаю…
— Почему ты думаешь, что я — метаморф?
— Потому что в этих джунглях живут только метаморфы, — ответил он. — Разве не логично? Хотя… — он запнулся. — Ну хорошо. Ты ответила и ладно. Вообще-то это был глупый вопрос. Давай оставим эту тему. Хорошо?
— Странный ты какой-то! Ты, наверное, сердишься. Думаешь, это я испортила твою картину.
— Я так не думаю.
