Почти то же происходило и с Кристофером.
Жизнь утратила яркие краски. Он работал. Ел. Занимался в спортзале. Тренировался в тире. Сменил масло в «эксплорере». Сводил Джуда в кино на Брюса Ли. Он избегал своей квартиры, где все напоминало о ней. Пока не пришла пора переодеться. Сколько же дней он обходился без стирки? Не питался дома? Не открывал жалюзи в гостиной?
Все так же машинально он проделал то, что нужно было проделать.
Выстирал и прогладил форму. Почистил пылесосом ковры. Полил цветы. Поменял постельное белье.
Оно все еще хранило ее запах. Косметики, секса, женщины. Воспоминания хлынули вместе с потоком горячей воды, в которой утонули простыни, подхваченные центрифугой стиральной машины.
В ванной она оставила маленький флакончик лосьона для рук. Поворчав однажды, что у него нечем смазать руки, она сама купила этот флакон. После того как они расстались, он открывал иногда крышку и вдыхал запах, как бросивший пить алкоголик, отвинчивая бутылку ликера, пьянеет от заветного аромата.
О недавнем прошлом напоминало многое.
В ванной лежала наполовину опустошенная упаковка презервативов.
В холодильнике – напиток со странным вкусом, который она как-то сгоряча купила, сказав, что у него такое экзотическое название, что она непременно должна его попробовать. Шоколадно-вишневая содовая. Он держал банку в холодильнике в надежде, что когда-нибудь она вернется и выпьет ее, как и мечтала.
В «эксплорере» осталась коробка с носовыми платками – с того раза, как она была простужена.
В гостиной о ней напоминал и диван, на который они в первый раз легли вместе; и пол, на котором они занимались любовью; радиоприемник, который они в тот момент слушали; растения, которые она разрешила оставить ему у себя после смерти Грега и в горшки которых она тыкала пальцем, проверяя, не сухая ли земля.
Магазин ее находился неподалеку от полицейского участка – за углом, так что Крису невольно приходилось проезжать мимо десятки раз на дню. И не было случая, чтобы он не взглянул на его окна в надежде увидеть ее поливающей цветы в витрине или выходящей из двери. Но ему так и не повезло. В витрине он видел лишь цветы в горшках, а дверь открывали незнакомые люди.
В эти зимние дни одиночество ощущалось как-то особенно остро. Однажды в аптеке, покупая дезодорант и бритвенные лезвия, он вдруг обратил внимание на стенд с открытками. Вытащив наугад несколько карточек, он стал читать надписи.
Я люблю тебя, потому что…
Я сожалею…
Когда тебя нет рядом…
На него обрушилась лавина сентиментально-слезливых штампов, а он все читал и читал эти послания, подумывая о том, чтобы одно из них отправить Ли. Одно? Черт возьми, он хотел послать их десяток, дюжину, посылать по открытке в день – настолько точно их содержание отражало его чувства и настроение. Он любил ее, и, когда ее не было рядом, жизнь теряла всякий смысл.
Уже почти шесть недель длилась их разлука, когда однажды, в понедельник утром, он отправился в среднюю школу «Фред Мур» передать кое-какие документы дежурному офицеру связи. Он подходил к застекленному офису, когда дверь распахнулась и ему навстречу вышла Ли.
Увидев друг друга, они остолбенели. Дыхание замерло. Щеки полыхнули огнем.
– Ли, – еле вымолвил он.
– Привет, Кристофер. – Она прижимала руку к груди. В коридорах было тихо и пустынно – шел первый час занятий.
– Что ты здесь делаешь?
– Я в выходные постирала спортивные трусы Джои, а он, конечно, забыл взять их сегодня утром, так что я занесла. А ты как здесь оказался?
– Принес бумагу дежурному.
Они подыскивали слова, пытаясь продолжить разговор, но это было ни к чему. Гораздо важнее было смотреть в глаза друг другу, читать в них молчаливые признания в том, что ничего не изменилось, боль жива, страсть осталась. Они стояли лицом к лицу, жадно вглядываясь друг в друга и чувствуя, как оттаивают сердца, окоченевшие в разлуке.
Она была в знакомом ему пиджаке, из-под воротника выглядывали бледно-лиловые рюши блузки.
Он был, как всегда, великолепен в своей темно-синей форме с серебристыми нашивками и пуговицами, при галстуке и в фуражке с козырьком.
Их неподвижные фигуры отражались в начищенном до блеска паркете пола. Но обратить эти минуты в бесконечность было невозможно.
Он очнулся первым – переложив бумаги в другую руку, перенеся тяжесть на другую ногу.
– Ну, и как… – Он прокашлялся и начал снова: – Как Джои?
– Замечательно.
– Остальные?
– О, остальные тоже в порядке. Как Джуд?
– Эти бумаги касаются его. – Он помахал свернутыми в трубочку документами. – Решением суда он помещен в приют и, думаю, чувствует себя гораздо счастливее. В приюте еще четверо ребятишек, и все разной национальности.
– Отлично. Я так рада. Я знаю, как ты переживаешь за него.
После некоторой паузы он спросил:
– Ну, чем ты занималась все это время?
Она как зачарованная смотрела на него. Похоже было, что она даже не расслышала его вопроса. С губ ее слетело тихое признание:
– Боже мой, я так тосковала по тебе.
– И я тоже, – с болью в голосе ответил он.
– Каждый вечер в одиннадцать я думаю о том, чтобы снять трубку телефона.
– Тебе лишь нужно это сделать.
– Я знаю. Но это как раз самое трудное.
– Так, стало быть, в твоей семье все по-прежнему?
– Мы почти не общаемся.
– Неужели так плохо?
Она не могла себе позволить пуститься в откровения, объясняя, насколько все плохо.
– Я думал, что без меня все должно наладиться, – сказал он.
– Я знаю, – прошептала она, а воздух вокруг уже накалялся от возрождавшейся страсти.
– Тогда зачем же мы подвергаем себя такой пытке, Ли?
– Потому что я… я… – Еще слово – и она бы разрыдалась, а потому предпочла оставить свои доводы при себе.
– Тебе по-прежнему не дает покоя возраст, я прав? Так что, выходит, дело вовсе не в них, а в тебе.
Открылась дверь кабинета, и оттуда вышли двое учеников, – болтая, они несли какие-то плакаты. Ли с Кристофером инстинктивно попятились друг от друга, уступая дорогу школьникам.
Когда в коридоре опять стало тихо, он сказал:
– Что ж… мне надо идти. Кто-то, наверное, ждет эти бумаги. – И он указал на трубочку, зажатую в руке.
– Конечно, – сказала она. – Да к тому же это не место для разговора, да и не время сейчас что-то выяснять.
Он отступил еще на шаг и сказал:
