Этот вечер, как и все предыдущие вечера, Бекки проводила одна в саду. Сгустились сумерки, становилось прохладно. Бекки никак не могла привыкнуть к небу над Дакотой. Оно было другим, чем над ее милым югом, глубже, прозрачней и холодней, с яркими зарницами и без такого гомона птиц.
Бекки вошла в дом и нерешительно направилась к дивану, где сидел Майкл за вечерней газетой. Он даже не поднял головы. Бекки тихонько села рядом… И, неожиданно для себя, обхватила Майкла руками, ткнулась щекой в плечо и горько разрыдалась. Майкл не шелохнулся… Но вот обнял ее, потрепал по голове, как это делал когда-то его отец, и поцеловал Бекки в висок.
– Майкл, Майкл, – лепетала Бекки сквозь слезы, обняв мужа. – Ты ненавидишь меня, я знаю…
– Что ты, девочка, не надо, успокойся, – он нежно гладил ее волосы. – Успокойся, ты хорошая… Это я – дрянь! Сломал тебе жизнь, себе.
– Майкл, Майкл… что мы с тобой наделали? – искренне и горестно вырвалось у Бекки. – Что я наделала, Майкл! Я, я… Я одна, – лепетала она в забытьи.
Майкл не вникал в лепет своей юной жены, он весь был во власти своих горестных дум. Но желание Бекки принять на себя его вину, тронуло Майкла своей жертвенностью. Увлеченный колдовством жертвенности, он весь отдался ее притягательной власти.
– Ну, что ты, глупышка! Вовсе нет, это я виноват… Но я рад тебе, понимаешь, рад… Просто, все так неожиданно, – Майкл принялся осторожно целовать Бекки, боясь потерять ту внезапную искорку, ту слабую нитку, что так случайно сейчас соединила его и эту девочку, его жену…
Бекки подставила губы, и Майкл приник к ним, не в силах сдержаться.
Некоторое время они целовались неистово, словно изголодались. Майкл казался Бекки сейчас совсем другим – близким, родным и совсем-совсем юным, даже младше ее самой.
– О, Майкл, – счастливо шептала Бекки. – Как я люблю тебя, как я рада тебе, мой любимый. Ведь ты тоже, Майкл, рад мне, да?
– Бекки, Бекки, – с все большим упоением произносил Майкл. – Моя Бекки…
Майкл взял жену на руки – она была почти невесомая – и направился со своей дорогой ношей в спальню.
Так началась их семейная жизнь. Жизнь мужа и жены.
ЗНАКОМЫЕ ЛИЦА И ПИТЕР
Вскоре Бекки объявила мужу, что она беременна.
Майкл обрадовался и сделался еще более заботливым к своей малышке, как он теперь часто называл Бекки.
Питер появился на свет здоровым крепышом и сразу овладел сердцем Майкла, который полюбил сынишку с неистовством зрелого человека, отца позднего ребенка.
– В кого ты у меня такой беленький? В кого?! Ну-ка, отвечай! – счастливо бормотал Майкл, и Питер, это маленькое чудо, звонко гукал, насмехаясь над отцовской недогадливостью.
А Майкл извлекал на свет пыльные фотографии.
– Видишь, я тоже в детстве был беленький, – уверял он жену. – Это я позже потемнел.
– Ага, вот значит, в кого наш малюсенький, – соглашалась Бекки. – Он в своего папу Майкла.
И родители весело хохотали.
Жизнь малыша целиком поглотила Бекки.
– Ты и сама превращаешься в младенца, – шутил Майкл. – Пора тебе взрослеть, а то меня и на самом деле привлекут за развращение малолетних… Начнем взрослеть с Парижа, согласна?
И семья закружилась в вихре путешествий. Города и страны меняли друг друга, вызывая в душе Бекки восторг. А главное место, конечно, занимал Париж!
На какое-то время Майкл почувствовал себя Пигмалионом, он «лепил» себе жену из милой провинциальной девочки Бекки. И это занятие его страшно увлекало.
Мир искусств – живопись, музыка, театр, – пьянил не только Бекки, но и самого наставника, Майкла. Он водил жену по музеям, по старинным улочкам, на концерты классической музыки и с гордостью замечал, как взрослеет Бекки. Ее хорошая память впитывала все, как губка, а повышенная чувствительность помогала проникнуть в ту магическую область искусства, познание которой является высшим блаженством. Не многие могут похвастаться этим, даже крупные знатоки.
Перед Бекки открылся новый мир. И она утонула в нем. Главная черта ее характера – чувственное любопытство, было направлено в нужное русло. В той, другой жизни подобное она испытывала только, пожалуй, со Стивом…
А теперь вот, семья – Майкл, Питер…
Малыш путешествовал с родителями, вместе со своей нянькой, пожилой спокойной женщиной. Но только Питер подрос и в состоянии был воспринимать мир, родители стали и его брать с собой на концерты и в музеи. Он был смышленым ребенком и радовал своих близких.
– Подумать только, такой малюсенький, а уже столько повидал всего, – радовалась Бекки. – Я в его годы и носа дальше сада не могла высунуть.
Хоть новая жизнь и закружила Бекки, но с бабушкой Мэри она переписывалась регулярно. Подробно рисуя города, отели, маленького Питера, Майкла, словом, все, что стало ее жизнью.
Читая ее письма, Мэри радовалась счастью внучки. Теперь Мэри старалась убедить всех, что ее Бекки…
– Бекки все предвидела. Она очень умна и дальновидна, – с годами страсть ее к хвастовству стала почти болезненной, назойливой и весьма обременительной для знакомых. – Ну кто еще способен на такую прозорливость, как моя Бекки?
Знакомые соглашались, стараясь от нее отвязаться.
Мэри этого не замечала – она была на верху блаженства. И все было бы чудесно, если б не Роджер. Да, сын не радовал. Еще тогда, после отъезда молодоженов, Роджер сник, помрачнел – о, как он любит свою племянницу, утешалась Мэри, – собрал вещи и укатил. Позвонил Мэри откуда-то с Запада, после чего надолго пропал. Затем еще позвонил, но уже с другого места.
Так Мэри и умерла, не увидев сына.
Бекки в это время путешествовала с семьей по Индии и узнала о смерти бабушки слишком поздно. Словом, никого из родственников не было на ее похоронах, только подруги и знакомые – как-никак, Мэри была своеобразной реликвией добропорядочного Спрингфильда, со своей безупречной репутацией. О эта репутация, которая отсекалась на пороге спальни двуликой старухи.
Бекки горько сокрушалась о смерти бабушки, и Майкл старался утешить жену. «Как хорошо, что в тяжелую минуту рядом Майкл, – ловила себя на мысли Бекки. – И вообще, как хорошо, что есть Майкл». Своим повзрослевшим сердцем она поняла, что любит Майкла, что ей хорошо с ним, что она счастлива. Она уже не вспоминала своего дядюшку Роджера с содроганием, наоборот, его затуманенный временем образ был окутан ореолом добродетели. О женское сердце, как переменчив твой ритм…
Ну а эротика? Блаженство и мука Бекки – эротика, покорившая сознание и поступки девочки Бекки, куда она подевалась? Майкл, человек спокойный в этом вопросе, уравновешенный, и Бекки, познавшая двух «гигантов», чувствовала, что мужу далеко до них. Но ее это не занимало. Живя с Майклом, она ни разу не вспомнила ночи с Бобом и Роджером, она будто переродилась, ей приятно было чувствовать Майкла. Иногда, разгорячившись, она теребила Майкла, но он только гладил ее, успокаивая: «Хватит, малышка, не стоит распускать себя. И завтра будет ночь, поверь мне». Вот и все! Бекки засыпала, а просыпаясь, чувствовала, что мир прекрасен и нескончаем. Да, появись Майкл раньше… Впрочем, как бы она тогда вышла за него?! Мысли Бекки на этом обрывались, заходя в тупик…
Так же Бекки не страдала угрызениями совести от того, что Майкл не знает истину рождения Питера. Даже наоборот – Майкл так любил малыша, что Бекки искренне уверилась в его отцовстве. Что вся история с Роджером – дурной сон, наваждение.
– Какой ты у нас беленький, голубоглазый, – ласкала Бекки сына, – вылитый папочка!
– Папочка? – удивлялись друзья. – Майкл – кареглазый брюнет!
– Ну и что?! – Бекки показывала детское фото Майкла. – Что вы на это скажете? Это же вылитый маленький Питер!
Время мчалось, но они не замечали его бега – вехами их жизни стало пребывание в том или ином месте.
Спроси, какое сегодня число, они не сразу и ответят. Майкл взглянет на часы и удивится дате. Как, уже осень, вчера только была весна или позавчера, точно не припомню. Помню только, что весной мы были в Японии. А осень проведем на Фиджи. Не всю, конечно, – во второй половине осени туда заглядывают ураганы. Самое время отправиться на Тибет, на Памир… И так без конца, пока не обнаружили, что на карте осталось мало интересных мест, где бы они не побывали. Питеру шел пятый год, а мальчик…
– Он же дома своего не знает. Питер, скажи, где твой дом? – как-то спросила Бекки.
Мальчуган внимательно посмотрел на мать, поднял глаза к небу и серьезно ответил:
– Наверное, за той тучкой.
– Как это? – не понял Майкл.
– Мой постоянный домик – самолет. А он, наверное, отдыхает за той тучкой.
После такого ответа родители решили вернуться домой, в Северную Дакоту.
Перед своей кончиной бабушка Мэри оставила завещание. Обширный родительский дом в Спрингфильде и все состояние доставалось Бекки. Своенравная старуха не могла простить Роджеру его подлости в отношении бедняжки Сарры.
После визита на кладбище, к могиле бабушки, Бекки вернулась домой и принялась бродить по опустевшим комнатам. Ощущение тоски не покидало ее. Заглянув в спальню бабки, Мэри, с замершим сердцем, приоткрыла бюро. Фотографий на месте не было. Тех самых, что изменили всю ее жизнь. Видно Мэри постаралась унести свою тайну в могилу… Но толчок был сделан. Бекки вспомнила ночи с Бобом, потом с Роджером. Она старалась упрятать эти воспоминания под образами друзей, подружек, учителей. Вызывала в памяти прогулки со Стивом, их милые, бесхитростные беседы… Но все тщетно! Перед глазами всплывали грубые ласки Боба, его животный рев и сладострастная эротика Роджера… О, боже ты мой! Неужели она так никогда и не избавится от тех теней? Ее тело вновь горело огнем ушедших в предание ночей… Бекки бросилась на кровать, она не могла с собой справиться… Где-то там, в глубине дома спал ее муж, Майкл. Посапывал сын Питер… А тут, в своей старой спальне была она одна, маленькая девочка Бекки… Нет, не одна, а с Бобом, или нет, с Роджером. Их искаженные страстью лица поднимались над ней, точно рваные черные тучи. И ей никуда от них не спрятаться, ей надо быть сейчас с ними. Или она задохнется от страсти… Бекки перевернулась на спину, медленно и обреченно стянула халат и стала ласкать горячими ладонями свое тело. Как тогда, в далекие уже годы. Она
