— Да, я счастливая. А знаешь, кто мне помог?
— Кто?
— Фауна. Она меня научила гордости, а то я не знала, что это такое.
— Как же она тебя учила?! Поучила б заодно меня.
— Она сказала: «Другой такой Сюзи в целом мире нет», — и заставила меня это повторять, а еще сказала, что всякий человек чего-нибудь да стоит. И с тех пор я верю, что это действительно так… Ну ладно, может хватит разговоров?
— Да, — сказал Док. — Я, пожалуй, пойду.
— А то мне пора на работу… Слушай, помнишь, ты мне рассказывал в тот вечер: в дюнах живет человек, мы еще его с тобой искали?..
— Ясновидец? Конечно, помню. Что с ним?
— Джо Блейки посадил его под стражу.
— За что?
— За воровство. Стащил что-то из универсама. Джо не хотел его сажать, но что поделаешь.
— Ладно, что-нибудь придумаем. Ну, я пошел…
— Ты на меня не сердишься?
— Нет. Но мне очень жаль, что все так получилось.
— Мне тоже жаль. Но горевать не стоит — нет худа без добра. Счастливо, Док. Удачи тебе в Ла- Джолле!
Переходя улицу на этот раз, Док думал: хорошо бы никто меня не видел. Вошел в лабораторию, свалился на койку. В сердце стояла боль поражения и утраты. Он не мог думать о будущем. Одно он знал точно: в Ла-Джоллу надо ехать во что бы то ни стало. Только это и привязывает теперь его к жизни, в этом его дело и его вера. Он крепко зажмурился, разноцветные пятна заплясали на сетчатке.
Скрипнули ступеньки крыльца, и змеи забили своими гремучками, однако не слишком сердито. Дверь приоткрылась, заглянул Элен, — при виде докова лица надежда в его глазах померкла.
— Не заладилось? — спросил он робко.
— Не заладилось, — угрюмо подтворил Док.
— Неужели никак?..
— Никак.
— Тебе что-нибудь помочь?
— Нет, спасибо. Хотя постой! Знаешь Джо Блейки?
— Констебля? Конечно.
— Так вот, Джо забрал в дюнах одного человека. Пойди к Джо и скажи, что этот человек — мой хороший знакомый. Пусть будет с ним поласковее. Я навещу его, как только смогу. Еще скажи, что этот человек совершенно безобидный! — Док перевернулся на бок, порылся в кармане. — Вот тебе два доллара. Попросишь Джо, чтоб он тебя пустил в камеру, и передашь… нет, лучше забеги по дороге в универсам, купи дюжину лакричных леденцов. Отдашь ясновидцу вместе со сдачей.
— Кому-кому?
— Ясновидцу. Так зовут этого человека, — устало объяснил Док.
— Не волнуйся, мигом все сделаю! — сказал Элен, гордый поручением, и умчался рысцой.
Док снова улегся, но только начал засыпать, убаюканный своим страданием, раздался стук в дверь.
— Кто там? — крикнул Док. — Войдите!
Ответа не было, но постучали еще раз. Змеи неистово затрещали.
— Боже! — сказал Док. — Неужто школьники пришли на экскурсию?
Однако это оказалась телеграмма — длинная-предлинная, с оплатой за счет адресата. В ней говорилось:
ЭВРИКА! ГРЕЧЕСКОЕ СЛОВО ЗНАЧИТ НАШЕЛ. ТЕПЕРЬ ТЫ УЧРЕЖДЕНИЕ. УЧРЕДИЛ ОТДЕЛЕНИЕ ИЗУЧЕНИЮ ЦЕФАЛОПОД КАЛИФОРНИЙСКОМ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ. ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ГОД ПЛЮС ТЕКУЩИЕ РАСХОДЫ. ЗАНИМАЙСЯ ОСЬМИНОГАМИ. СДЕЛАЮ ТЕБЕ ВЫСТУПИТЬ КОНЦЕ ГОДА ДОКЛАДОМ КАЛИФОРНИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК. ДАЛЬНЕЙШЕЕ ОТ ТЕБЯ. ПОЗДРАВЛЯЮ. НЕ ЗАБУДЬ ОПЛАТИТЬ ТЕЛЕГРАММУ. ЖАЛЬ НЕ УСЛЫШУ ЧТО СКАЖЕШЬ.
Док положил телеграмму на постель и сказал:
— Вот сукин сын!
36. ЛАМА САВАХФАНИ
[Слова Иисуса, распятого на кресте. «От шестого же часа тьма был» по всей земле до часа девятого. А около девятого часа воззвал Иисус громким голосом: «Или, Или! лама савахфани то есть: Боже Мой, Боже Мой! Для чего ты Меня оставил?» (Евангелие от Матфея, XXVII. 45-46).]
— Хорошие леденцы — «Ребячья нежность»! Ешь! — говорил Элен, сидя на краешке железной тюремной койки и с любопытством глядя на ясновидца. — Раз ты друг Дока, можешь ничего не бояться.
— А что это за Док? Я его не знаю.
— Зато он тебя знает. Считай, тебе повезло.
— Док —это какой-то доктор?.. Но я не знаю никаких докторов.
— Нет, он не взаправдашний доктор. Он ловит разных морских жучков.
— О, тогда я его помню! Однажды я угостил его обедом.
— Ну вот, а он тебя угощает леденцами.
— Боюсь, что я не стану их есть.
— Почему?!
— Скажите моему другу Доку, что в душу мою проник яд жадности. Я очень люблю леденцы. До вчерашнего дня я крал по одному леденцу и искуплял свое маленькое преступление стыдом. Но вчера меня обуял непомерный аппетит, и я взял сразу три. Директор магазина, оказывается, знал, что я беру по одному леденцу, и закрывал на это глаза. Но когда я взял три, он не стерпел. Я на него не в обиде, он поступил правильно: кто знает, что я совершил бы на следующий день. Быть может, у меня возникло бы более опасное желание… И вот я хочу наказать себя: я буду нюхать эти леденцы, но к ним не притронусь.
— Ты что, чокнутый? — спросил Элен.
— По-видимому, — отвечал ясновидец. — Хотя утверждать не берусь. Ведь у меня нет почвы для сравнения: я не знаю, как чувствуют себя другие.
— Ну ты и разговариваешь — навроде Дока, — сказал Элен. — Ни слова не пойму.
— Как он, кстати, поживает?
— Не очень хорошо. Мучается!
— Да-да, я теперь припоминаю. Я еще тогда обратил внимание, что его душа одета саваном одиночества. Еще тогда мне было за него боязно.
— Нет, ей-богу, словечки у тебя — прямо как у Дока! — восхитился Элен. — Знаешь, из-за чего он мучается? Из-за бабы.
— Что ж, этого следовало ожидать. Если человеку холодно, он ищет тепла. Если человек одинок, от этого есть только одно лекарство. Почему же он не возьмет эту женщину в жены?
— Она не хочет с ним жить… пока.
— Что ж, бывает. Такое уж они племя.
— Кто?
— Женщины. А что значит «пока»? Разве потом что нибудь изменится?
Элен уставился на ясновидца дикими, стоячими глазами. Этот человек разговаривает, как Док. Может, он даст совет? Однако напрямую говорить с ним не стоит.
— Можно тебя спросить?
— Да, пожалуйста.
