«Я что-то сделала не так??? — закричала я. — Антон, прости!!!»
— Прощай, — кивнул он, — Если бы ты выпила Ларискиного отца — ты бы прожила еще два дня. Прощай, Аленушка…
И он, закрыв глаза, зашептал на латыни — тягуче и плавно. Казалось — он молится неведомому богу. Но вот его голос поднялся выше и выше — и я обмерла. «Satanas», — вот кому он молился. И это было явно посерьезней игр тех мальчишек.
Я видела, как начал клубиться по земле черный туман, как нарастало напряжение, предчувствие чего-то ужасного. Или кого-то?
Внезапно, с ужасающей четкостью, я поняла, что сейчас будет. Меня сожгут. Принесут в жертву мое мертвое тело, и тогда Сатана получит мою еще неотлетевшую душу. Антон с радостью и благоговением передарит ее своему господину.
Вот такую вечную жизнь уготовил мне любимый.
Вернее — вечную смерть. Единственный способ убить мертвую — сжечь.
Я плакала — не слезами, кровью, глядя на его прекрасное и строгое лицо, когда он молился своему богу, призывая его. И сам он в этот момент был похож на Князя Тьмы — такой же нечеловечески красивый и бездушный.
А потом он поднял веки и наши глаза встретились.
— Я тебя люблю, — прошептал он и бросил на ветки соль, смешанную с заклятьем.
— Я тебя люблю, — повторил он громче, когда языки пламени занялись.
— Черт, как же я люблю тебя, — кричал он мне, разгоняя руками дым и вглядываясь в мое лицо…
— Гад, — буркнула Лариска и треснула ему по голове пустой коньячной бутылкой. Посмотрела на осевшее тело и осуждающе добавила: — А мне-то как пел под луной — «люблю, трамвай куплю», а сам!
«Осторожнее!», — отчаянно крикнула я ей, но она то ли не услышала мысленный зов, то ли не успела среагировать, но Антон сильным ударом ноги пнул ее и бедная Лариска полетела прямо в огонь, прокатилась по нему, и я поняла — есть Бог на свете: она затушила его своим телом. Девчонка заорала благим матом, вскочила, и, с бутылкой наперевес ринулась на Антона.
— Я тебя отучу девушек обманывать! — кричала она.
— Ату его, ату! — задиристо поддакивал знакомый голос.
Я скосила глаза — из кустов выглядывала знакомая кудлатая голова.
Антон стоял спокойно, ожидая Лариску, а когда она приблизилась, просто выставил вперед руку — и она замерла, словно нелепый манекен.
— Двух сожгут! — охнул бомж в кустах.
— Глупые девчонки, — с горечью сказал Антон. — Вы решили, что сами встали? Это я, я читал после погребения над вашими могилами заклятья. Это по моей воле вы встали. И что, вы плохо провели это время? Так бы вы лежали в своих гробах и гнили, а благодаря мне вы здорово повеселились — разве не так? Девочки, вы славно мне послужили, но теперь пришел черед последней вашей службы. Я дал вам жизнь после смерти — мне ее и забирать.
«Что он такое говорит?», — ошеломленно подумала Лариска.
«Правду», — устало ответила я. Да, похоже, Антон первый раз говорил правду…
«Но зачем ты Алёнишну сжигаешь?», — возмутилась она, глядя на Антона.
— Все равно на сороковой день душа ее отлетит и она станет бесполезна, — равнодушно ответил он. — И ты тоже. Так что есть смысл, пока не поздно, принести вас в жертву и отдать души Хозяину.
«Не могла его не бутылкой огреть, а чем-нибудь посущественнее, что б не встал?», — посетовала я.
«Извини, не сообразила», — раскаянно подумала Лариска.
— Продолжим, — сухо кивнул Антон, и снова полетела соль с заклятьями на ветки…
А сзади на его голову с размаху опустилась монтировка.
— И кончим, — сурово припечатал дядя Паша.
— Так его, гада, так! — подзуживал из кустов бомж. — Ты, брат, давай еще его пару раз приложи по темечку, что б наверняка. А то встанет — все пропадем.
— Не встанет, — спокойно ответила я. — Он мертв, и я могу говорить. Чары пропали.
— Да? — недоверчиво протянул бомж. — Не, я проверю.
И он, выбравшись из кустов, подкрался к Антону и схватил его за руку. Помял запястье, и наконец широко и истово перекрестился:
— Ну слава те, Господи, избавил нас от диавола!
— Меня кто-нибудь развяжет? — спросила я, меланхолично глядя на звезды. Только бы не видеть, как обнялись дядя Паша с Лариской, а то ведь зареву.
— Сейчас-сейчас, — снова забубнил бомж, подскочив к кресту и разбрасывая тлеющие уголья ногой. — Сейчас, терпи, девка!
Он, матерясь, неловко развязывал узлы, а невдалеке Лариска рыдала на груди у отца:
— Папочка, ты меня не бойся, я тебе никогда ничего плохого не сделаю.
— Да как ты могла подумать, что я дочку свою — и испугаюсь? Лариска, дочурка ты моя родная, что ж ты раньше ко мне не пришла?
— Да я думала, ты меня испугаешься…
— Глупая ты глупая… Это сколько у нас с тобой осталось? Шесть дней?
— Да.
— Ну вот и славно, вот и славно, доченька. Хоть проведем их с толком, верно?
— Папочка, а как ты догадался?
— Ну, знаешь, когда к тебе ночью приходит умершая девчонка и говорит, что тебя знает — тут и идиот поймет, что к чему! Так что я сегодня хлебнул для храбрости да пошел к тебе в гости.
— Так вы знали, что я мертвая? — вскричала я.
— Конечно, — кивнул он, обернувшись ко мне. — Королева красоты — фигура публичная и заметная.
— А почему пустили в дом? — растерялась я.
— Да выпить не с кем было, — честно признался он, и мы все дружно засмеялись.
— Слушайте, хорош ржать, — сурово оборвал наше веселье бомж. — Давайте-ка убираться отседова, место больно нехорошее.
— Точно, — поддержала его Лариска, да и я кивнула.
И мы все дружно поехали к дяде Паше. До рассвета пили коньяк, горланили неприличные песни и были абсолютно счастливы. И ни разу, ни разу я не вспомнила о неправдоподобно — прекрасном парне, что остался лежать на пепелище с проломленной головой.
Спать мы с Лариской улеглись в просторной ванной — единственной комнате без окон. Натаскали туда матрасов, одеял, подушек — в общем, спали мы в эту ночь как люди. Живые люди. В постелях, а не в гробу.
Перед сном я долго ворочалась, прежде чем задала вопрос:
— Слушай, а что, Антон тебе и правда про любовь говорил?
— Угу, — неохотно отозвалась она. — Ну не то что про любовь, но говорил что я красивая и все такое. Выглядело как ухаживание.
— Гад, — тяжело вздохнула я.
— Не то слово. Алён, мне не верится, что на третью ночь ты совсем умрешь…
Слова повисли между нами, и я, замерев, не знала что ответить…
— Ты со Звягинцевым разобралась? — наконец выдавила я.
— Да, — сухо ответила она. — И он даже любезно ответил на вопросы перед смертью. Оказывается, наш Антон принимал заказы на убийства людей. На мучительные убийства.
— То есть мы с тобой пахали, а он денежки лопатой греб? — возмутилась я.
— Именно. Дешевая покойницкая рабсила — именно так он нас воспринимал.
— Гад, — возмутилась я. — А нам даже ни разу по мороженке не купил!
