края новорожденного купола. Внизу он огляделся. Он увидел оплавленные бетонные своды, ржавые почерневшие прутья арматуры, широкий темный проход, который вел куда-то в глубину сопки. Под ногами что-то тяжело повернулось. Сидоров нагнулся. Он не сразу понял, что это за серый металлический обрубок, а когда понял, то понял все. Это был артиллерийский снаряд.
В сопке была пустота. Какие-то мерзавцы двести лет назад устроили в ней залитое бетоном темное помещение. Они набили это помещение артиллерийскими снарядами. Механизм, устанавливая опорные сваи, пробил своды насквозь. Сгнивший бетон не выдержал тяжести купола. Сваи провалились в него, как в трясину. Тогда машина принялась заливать бетон расплавленным литопластом. Она не могла знать, что здесь склад снарядов. Она не могла знать, что это такое - артиллерийские снаряды, потому что люди, которые дали ей программу жизни, забыли о том, что такое артиллерийский снаряд. Кажется, снаряды заряжались тротилом. Тротил испортился за двести лет, но не совсем. Не во всех снарядах. Все, что могло взрываться, начало взрываться. И механизм превратился в кучу хлама…
Сверху посыпались камешки. Сидоров поглядел вверх и увидел, что к нему спускается Гальцев. По противоположной стене спускался Сорочинский.
- Куда вы лезете? - спросил Сидоров.
Сорочинский ответил тонким голосом:
- Мы хотим помочь, Михаил Альбертович.
- Вы мне не нужны.
- Мы только… - начал Сорочинский и запнулся.
По стене позади Сидорова побежала трещина.
- Осторожно! - заорал Сорочинский.
Сидоров шагнул в сторону, споткнулся о снаряд и упал. Он упал лицом вниз и сейчас же перевернулся на спину. Купол качнулся и тяжело рухнул, глубоко уйдя раскаленным краем в черную землю. Земля вздрогнула. Горячий воздух хлестнул Сидорова по лицу.
Над сопкой, где тускло поблескивал торчащий из воронки купол, висел белый дымок. Там еще что-то тлело и время от времени глухо потрескивало. Гальцев с красными глазами сидел, обхватив колени руками, и тоже смотрел на сопку. Руки его были обмотаны бинтами, и вся левая половина лица стала черной от грязи и копоти, - он так и не умывался, хотя солнце взошло уже давно. У костра спал Сорочинский, накрыв голову замшевой курткой.
Сидоров лег на спину и заложил руки под голову. Не хотелось смотреть на сопку, на белый дымок, на свирепое лицо Гальцева. И было очень хорошо лежать и смотреть в синее-синее небо. В это небо можно смотреть часами. Он знал это, когда был Десантником, когда прыгал на северный полюс Владиславы, когда штурмовал Белинду, когда сидел один в разбитом боте на Трансплутоне. Там вообще не было неба, были черная звездная пустота и ослепительная звезда - Солнце. Тогда казалось, что он отдал бы последние минуты жизни, лишь бы еще раз увидеть синее небо. На Земле это чувство забывается быстро. Так бывало и раньше, когда он годами не видел синего неба, и каждая секунда этих лет могла стать его последней секундой. Но Десантнику не пристало думать о смерти. Зато надо много думать о возможном поражении, хотя Горбовский однажды сказал, что смерть хуже любого, самого сокрушительного поражения. Поражение - это всегда только случайность, через которую можно перешагнуть. Нужно перешагнуть. Только мертвые не могут бороться. Впрочем, нет. Мертвые тоже могут бороться и даже наносить поражение.
Сидоров приподнялся и посмотрел на Гальцева, и ему захотелось спросить, что он обо всем этом думает. Ведь Гальцев тоже был Десантником. Правда, он был плохим Десантником. И наверное, думал, что нет ничего на свете хуже поражения.
Гальцев медленно повернул голову, пошевелил губами и вдруг сказал:
- У вас глаза красные, Михаил Альбертович.
- У вас тоже, - сказал Сидоров.
Надо было связаться с Фишером и рассказать все, что случилось. Он встал и, тяжело ступая по траве, направился к птерокару. Он шел, запрокинув голову, и смотрел в небо. Можно было часами смотреть в небо, такое оно синее и удивительно хорошее. Небо, под которое возвращаются.
Свидание
Александр Григорьевич Костылин стоял перед своим огромным письменным столом и разглядывал глянцевые фотографии.
- Здравствуй, Лин, - сказал Охотник.
Костылин поднял лобастую лысую голову и закричал:
- А! Home is the sailor, home from sea!
- And the hunter home from the hill [[4 - Домой вернулся моряк,домой вернулся он с моря.И охотник вернулся с холмов.Стивенсон. «Реквием»]],
- сказал Охотник. Они обнялись.
- Чем ты меня порадуешь на этот раз? - деловито спросил Костылин. - Ты ведь с Яйлы?…
- Да, прямо с Тысячи Болот. - Охотник сел в кресло и вытянул ноги. - А ты все толстеешь и лысеешь, Лин. Сидячая жизнь тебя доконает. В следующий раз я возьму тебя с собой.
Костылин озабоченно взялся за свой толстый живот.
- Да, - сказал он. - Ужасно. Бароны стареют, бароны жиреют… Так ты привез что-нибудь интересное?
- Нет, Лин. Одни пустяки. Десяток двухордовых змей, несколько новых видов многостворчатых моллюсков… А это у тебя что? - Он протянул руку и взял со стола пачку фотографий.
- Это привез один новичок… Знаешь его?
- Нет. - Охотник разглядывал фотографии. - Недурно. Это, конечно, Пандора.
- Правильно. Пандора. Гигантский ракопаук. Очень крупный экземпляр.
- Да, - сказал Охотник, разглядывая ультразвуковой карабин, прислоненный для масштаба к желтому голому брюху ракопаука. - Неплохой экземпляр для новичка. Но я-то видел крупнее. Сколько раз он стрелял?
- Он говорит - два раза. И оба раза - в главный нервный узел.
- Надо было стрелять анестезирующей иглой. Мальчик немножко растерялся. - Охотник с улыбкой рассматривал фотографию, где возбужденный новичок горделиво попирал мертвое чудовище. - Ну ладно, а что у тебя дома?
Костылин махнул рукой.
- Сплошная матримония. Все выходят замуж. Марта вышла за гидролога.
- Это которая Марта? - спросил Охотник. - Внучка?
- Правнучка, Поль! Правнучка!
- Да, бароны стареют… - Охотник положил на стол фотографии и поднялся. - Ну что ж, я пойду.
- Опять? - с досадой сказал Костылин. - Может быть, хватит?
- Нет, Лин. Надо. Встретимся где всегда.
Охотник кивнул и вышел. Он спустился в парк и направился к павильонам. Как всегда, в Музее было очень много народа. Люди шли по аллеям, обсаженным оранжевыми венерианскими пальмами, толпились вокруг террариев и над бассейнами с прозрачной водой; в высокой траве между деревьями возились детишки - они играли в «марсианские прятки». Охотник остановился посмотреть. Это была очень увлекательная игра. Давным-давно с Марса на Землю были привезены мимикродоны - крупные, меланхоличного нрава ящеры, отлично приспособленные к резким сменам условий существования. Они обладали необычайно развитой способностью к мимикрии. В парке Музея они пользовались полной свободой. Детишки развлекались тем, что разыскивали их - это требовало немалой зоркости и ловкости - и затем таскали их с места на место, чтобы посмотреть, как мимикродоны меняют окраску. Ящеры были
