- Справа от пульта - ящик, - сказал Кондратьев.
Было слышно, как Горбовский ворочается в кабине.
- Нашел, - радостно заявил он. - Все нести? Тут килограмм пять…
Кондратьев поднял голову.
- Как так - пять? Там должен быть маленький пакет.
После минутной паузы Горбовский сообщил:
- Да, действительно. Сейчас несу.
Он выбрался из люка, держа в вытянутой руке пакетик с солью. Руки у него были в муке. Положив пакетик возле Кондратьева, он со стоном: «О мировая энтропия!…» - приноровился было снова лечь, но Кондратьев сказал:
- А теперь, Леонид Андреевич, принесите-ка, пожалуйста, лаврового листа.
- Зачем? - с огромным изумлением спросил Горбовский. - Неужели три взрослых, пожилых человека, три старика не могут обойтись без лаврового листа? С их огромным опытом, с их выдержкой…
- Нет уж, - сказал Кондратьев. - Я обещал вам, Леонид Андреевич, что вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Марш за лавровым листом…
Горбовский сходил за лавровым листом, а затем сходил за перцем и кореньями, а потом - отдельно - за хлебом. Вместе с хлебом он в знак протеста приволок тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:
- Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо…
- Не надо, - сказал Кондратьев. - Большое спасибо. Отнесите назад.
Горбовский с проклятиями поволок баллон обратно. Вернувшись, он уже не пытался лечь. Он стоял рядом с Кондратьевым и смотрел, как тот варит уху. Мрачный корреспондент Европейского Информационного Центра при помощи двух щепочек относил рыбьи внутренности к могильному камню.
Уха кипела. От нее шел оглушающий аромат, приправленный легким запахом дыма. Кондратьев взял ложку, попробовал и задумался.
- Ну как? - спросил Горбовский.
- Еще чуть соли, - отозвался Кондратьев. - И пожалуй, перчику. А?
- Пожалуй, - сказал Горбовский и проглотил слюнку.
- Да, - твердо сказал Кондратьев. - Соли и перцу.
Славин кончил таскать рыбьи потроха, навалил сверху камень и отправился мыть руки. Вода была теплая и прозрачная. Было видно, как между водорослями снуют маленькие серо-зеленые рыбки. Славин присел на камень и загляделся. Океан блестящей стеной поднимался за бухтой. Над горизонтом неподвижно висели синие вершины соседнего острова. Все было синее, блестящее и неподвижное, только над камнями в бухте без крика плавали большие черно-белые птицы. От воды шел свежий солоноватый запах.
- Отличная планета - Земля, - сказал он вслух.
- Готово! - объявил Кондратьев. - Садитесь есть уху. Леонид Андреевич, будьте добры, принесите, пожалуйста, тарелки.
- Ладно, - сказал Горбовский. - Тогда я и ложки заодно.
Они расселись вокруг дымящегося ведра, и Кондратьев разлил уху. Некоторое время ели молча. Затем Горбовский сказал:
- Безмерно люблю уху. И так редко приходится есть.
- Ухи еще полведра, - сообщил Кондратьев.
- Ах, Сергей Иванович! - сказал Горбовский со вздохом. - На два года не наешься.
- Так уж на Тагоре не будет ухи, - сказал Кондратьев.
Горбовский опять вздохнул.
- Может быть, и не будет. Хотя Тагора - это, конечно, не Пандора, и на уху надежда есть. Если только Комиссия разрешит ловить рыбу.
- А почему бы и нет?
- В Комиссии желчные и жестокие люди. Например, Геннадий Комов. Он наверняка запретит мне даже лежать. Он потребует, чтобы все мои действия соответствовали интересам аборигенов этой планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?
- Вы фантастический нытик, Леонид Андреевич, - сказал Славин. - Ваше участие в Комиссии по Контактам - ужасная ошибка. Ты представляешь, Сергей, Леонид Андреевич, с ног до головы покрытый родимыми пятнами антропоцентризма, представляет человечество перед цивилизациями другого мира!
- А почему бы и нет? - рассудительно сказал Кондратьев. - Я весьма уважаю Леонида Андреевича.
- И я его уважаю, - сказал Горбовский.
- Я его тоже уважаю, - сказал Славин. - Но мне не нравится первый вопрос, который он намерен задать тагорянам.
- Какой вопрос? - удивился Кондратьев.
- Самый первый: «Можно, я лягу?»
Кондратьев фыркнул в ложку с ухой, а Горбовский посмотрел на Славина с укоризной.
- Ах, Евгений Маркович! - сказал он. - Ну можно ли так шутить? Вы вот смеетесь, а мне страшно, потому что первый контакт с новооткрытой цивилизацией - событие историческое, и при малейшей оплошности оно может повредить нашим потомкам. А потомки, должен вам сказать, глубоко в нас верят.
Кондратьев перестал есть и поглядел на него.
- Нет-нет, - поспешно сказал Горбовский. - За всех потомков в целом я ручаться, конечно, не могу, но вот Петр Петрович - тот вполне определенно выразился в том смысле, что он в нас верит.
- И чей же он потомок, этот Петр Петрович? - спросил Кондратьев.
- Доподлинно сказать не могу. Ясно, однако, что он прямой потомок какого-то Петра. Мы, знаете, об этом с ним как-то не говорили… А хотите, я расскажу, о чем мы с ним говорили?
- Гм, - сказал Кондратьев. - А посуду мыть?
- Нет, я так не согласен. Сейчас или никогда. После еды надо полежать.
- Правильно! - воскликнул Славин и повалился на бок. - Рассказывайте, Леонид Андреевич.
И Горбовский начал рассказывать.
- Мы шли на «Тариэле» к ЕН-6 - рейс легкий и не интересный, - везли Перси Диксона и семьдесят тонн вкусной еды для тамошних астрономов, и тут у нас взорвался обогатитель. Кто его знает, почему он взорвался, такие вещи иногда случаются даже теперь. Мы повисли в пространстве в двух парсеках от ближайшей базы и потихоньку стали готовиться к переходу в иной мир, потому что без обогатителя плазмы ни о чем другом не может быть и речи. В нашем положении, как и во всяком другом, было два выхода: открыть люки сейчас же или сначала съесть семьдесят тонн астрономических продуктов и потом все-таки открыть люки. Мы с Валькенштейном собрались в кают-компании около Перси Диксона и стали выбирать. Перси Диксону было легче всех - у него оказалась разбита голова, и он еще ничего не знал. Очень скоро мы с Валькенштейном пришли к выводу, что торопиться некуда. Это была самая грандиозная задача, какую мы когда-либо ставили перед собой: вдвоем уничтожить семьдесят тонн продовольствия. На Диксона надежды не было. Тридцать лет во всяком случае можно было протянуть, и только потом открыть люки. Системы водной и кислородной регенерации у нас были в полном порядке, двигались мы со скоростью 250 тысяч километров в секунду, и нам еще, может быть, предстояло увидеть всякие неизвестные миры, помимо Иного.
Я хочу, чтобы вы отчетливо представили себе ситуацию: до ближайшего населенного пункта два парсека, вокруг безнадежная пустота, на борту двое живых и один полумертвый - три человека, заметьте, ровно три, это я говорю вам как командир. И тут открывается дверь, и в кают-компанию входит четвертый. Мы сначала даже не удивились. Валькенштейн этак неприветливо спросил: «Что вам здесь надо?» И вдруг до нас сразу дошло, и мы вскочили и уставились на него. А он уставился на нас. Совершенно обыкновенный
