извиняюсь, не интель?
- А в чем дело?
- Нет, вы только не подумайте чего-нибудь, перед костлявой, сами понимаете, все равны. Я только что хочу сказать? Что интели - самые капризные клиенты, вот и все. Верно, Эль? Если приходит, скажем, тот же бухгалтер или парикмахер, он хорошо знает, чего ему надо. Кровь погонять ему надо, чтобы себя показать, собой погордиться, чтобы девчонки визжали, чтобы показывать всем дырки в шкуре… Это парни простые, каждому хочется считать себя мужчиной. Ведь кто он такой, наш клиент? Способностей особенных у него нет, да они ему и не требуются… Вот раньше, я в книге читал, хоть завидовали друг другу, сосед, мол, как сыр в масле катается, а я на холодильник накопить не могу - разве это можно вытерпеть? Цеплялись, конечно, зубами за барахло, за деньги, за место выгодное… Жизнь на это клали! У кого кулак крепче или голова хитрее, тот и наверху… А теперь ведь жизнь стала жирная, тихая, всего в достатке. К чему себя применить? Я же не карась, я же человек все-таки, мне же скучно, а придумать сам ничего не умею. Это ведь надо особые способности иметь - придумывать! Это надо же гору книг прочитать, а попробуй-ка их читать, когда тебя от них тошнит… Прославиться там в мировом масштабе или выдумать чего-нибудь вроде машины - это мне и в голову не сразу придет, а если и придет - что толку? Никому ты в общем-то не нужен, даже жене и детям собственным не нужен, если разобраться, верно, Эль? Да и тебе никого не надо… Теперь, значит, придумывают для тебя умные люди что-нибудь новенькое, то ароматьеры эти, то дрожку, то новую пляску… Питье вот новое придумали… «хорек» называется… Хотите, я вам собью? Он этого «хорька» хватит - глаза на лоб, он и доволен… А пока глаза у него на месте, жизнь для него все равно что дождевая вода. Вот к нам тут один интель ходит и каждый раз жалуется: жизнь, говорит, пресна, ребята… А отсюда я выхожу - герой! После, скажем, пульки или «один на двенадцать» я же совсем по- другому на себя смотрю. Верно, Эль? Мне все снова сладко делается - бабы, жратва, вино…
- Да, - сказал я сочувственно. - Я вас хорошо понимаю. Но для меня-то все это тоже пресно.
- Слег ему нужен, - сказал вдруг Эль басом.
- Что-что? - спросил я.
- Слег, говорю.
Круглоголовый весь сморщился.
- Ну брось, Эль. Ну что ты сегодня какой-то…
- Кашлять я на него хотел, - сказал Эль. - Не люблю я этих… Все ему пресно, все ему не так.
- Вы его не слушайте, - сказал круглоголовый. - Он ночь не спал, утомился…
- Нет, почему же? - возразил я. - Очень интересно. Что это за слег?
Круглоголовый опять сморщился.
- Неприлично это, понимаете? - сказал он. - Вы Эля не слушайте, он хороший парень, простой, но ему обложить человека ничего не стоит. А слово это нехорошее. Повадились сейчас какие-то на стенах его везде писать. Вот ведь хулиганье, а? Сопляки, толком и не знают, что это такое, а пишут… Вон, видите, мы барьер обстругали… Сволочь какая-то вырезала, поймал бы его - наизнанку вывернул бы… Ведь у нас женщины бывают.
- Ты скажи ему, - произнес Эль, обращаясь к круглоголовому, - чтобы раздобыл себе слег и утихомирился. Пусть найдет Бубу…
- Да заткнись ты, Эль! - сказал круглоголовый сердито. - Не слушайте вы его…
Услышав имя Бубы, я снова наполнил стакан и устроился поудобнее.
- Что же это такое, - сказал я, - тайный порок какой-нибудь?
- Тайный! - сказал Эль басом и нехорошо заржал.
Круглоголовый тоже засмеялся.
- У нас тайного ничего быть не может, - сказал он. - Какие могут быть тайны, когда народ с пятнадцати лет закладывает? Дураки эти, интели, все секреты разводят… Хотят двадцать восьмого заварушку устроить, шепчутся, минометы давеча за город повезли, чтобы спрятать, значит, ну, как дети, ей-богу! Верно, Эль?
- Ты ему скажи. - Простой хороший парень Эль гнул свое. - Ты ему скажи: пусть валит ко всем чертям. Ты за него не заступайся. Так ему и скажи: пусть идет к Бубе в «Оазис», и весь разговор.
Он выбросил на барьер мой бумажник и бланк. Я допил виски. Круглоголовый серьезно сказал:
- Конечно, как хотите, дело ваше, но я вам советую от этих вещей держаться подальше. Мы, может, все к этому придем, да чем позже, тем лучше. Я вам даже объяснить не могу, я только чувствую, что это - как в могилу: никогда не поздно и всегда рано.
- Спасибо, - сказал я.
- Он еще благодарит! - Эль снова заржал. - Ты видал такое? Еще и благодарит.
- Три рубля мы удержали, - сказал круглоголовый. - А бланк порвите. Нет, дайте я сам порву. А то, не дай бог, случится с вами что-нибудь, а полиция к нам пожалует.
- Честно говоря, - сказал я, пряча бумажник, - мне все-таки непонятно, как вашу контору не прикроют.
- А у нас все честно-благородно, - сказал круглоголовый. - Не хочешь - никто тебя не заставит. А если что-нибудь случилось - сам виноват.
- Наркоманов тоже никто не заставляет, - возразил я.
- Э, сравнили! Наркотики - дело денежное, корыстное…
- Ну ладно, до свидания, - сказал я. - Спасибо вам, ребята. Где, вы сказали, Бубу искать?
- «Оазис», - пробасил Эль. - Кафе. Проваливай.
- Какой ты вежливый, дружок, - сказал я, - даже сердце щемит.
- Проваливай, проваливай, - повторил Эль. - Интель вонючий.
- Не волнуйся так, милый, - сказал я, - а то ведь запор наживешь. Береги желудок, дороже желудка у тебя ничего нет. Верно я говорю?
Эль начал медленно выдвигаться из-за барьера, и я ушел. У меня снова разболелось плечо.
На улице падал крупный теплый дождь. Листья деревьев блестели мокро и весело, пахло свежестью, озоном, грозой.
Я остановил такси и назвал «Оазис». Улица вся струилась свежими ручейками, и город был таким красивым и уютным, что неприятно было даже думать о заплесневелом, заброшенном метро.
Дождь хлестал вовсю, когда я выскочил из машины и, перемахнув через тротуар, ворвался в кафе «Оазис». Народу было довольно много, почти все ели, даже бармен за стойкой хлебал суп, пристроив тарелку между стаканчиками для спиртного. Пообедавшие курили, рассеянно глядя на улицу сквозь залитую водой витрину. Я подошел к стойке и вполголоса осведомился, здесь ли Буба. Бармен положил ложку и оглядел зал.
- Не-а, - сказал он. - Да вы обедайте пока, он скоро будет.
- А как скоро?
- Минут через двадцать, через полчаса.
- Ага, - сказал я. - Тогда я пообедаю, а потом подойду, и вы мне его покажите.
- Умгум, - сказал бармен, возвращаясь к своему супу.
Я взял поднос, набрал себе какой-то обед и сел к окну подальше от других посетителей. Мне хотелось подумать. Я чувствовал, что материала набралось достаточно для того, чтобы подумать о деле. Кажется, цепочка намечалась. Коробочки с «Девоном» в ванной. Пористый нос говорил о Бубе и о «Девоне» (шепотом говорил). Простой хороший парень Эль говорил о Бубе и о слеге. Отчетливая цепочка: ванна - «Девон» - Буба - слег. Более того. Загорелый парень с мышцами предупреждал, что «Девон» и все прочее - всем дряням дрянь, а круглоголовый адепт социального мазохизма не видел разницы между слегом и могилой. Как будто все сходится. Как будто это то, что мы ищем… И если это так, то Римайер правильно посылал меня к рыбарям… Римайер, сказал я про себя. Зачем ты посылал меня к рыбарям, Римайер? Да еще наказывал не капризничать и делать, что велят… И ведь ты не знал, что я межпланетник, Римайер. А если даже и знал, то ведь там есть не только сумасшедший кибер, там есть и пулька и «один на двенадцать». Чем-то я тебе очень не понравился, Римайер… Чем-то я тебе помешал. Да нет же, сказал я, этого же не может быть. Просто ты мне очень не доверял, Римайер. Просто я чего-нибудь еще не знаю. Например, я не знаю, что такое Оскар, который торгует в курортном городе «Девоном» и который с тобой связан, Римайер. И наверное, до нашего разговора в лифте ты встречался с Оскаром… Я не хочу об этом думать. Он лежит,
