подобным Земле, и их разделила огромная бездна пустоты — и там они, возможно, давно пробудившись, заключили собственные союзы.
При этом Таллентайр совершенно не обязательно прав. Только его воображение наделяет жизнью иные миры, и нам не следует упускать из виду тот момент, что гигантский космос, наполненный звездами- солнцами, может оказаться лишь видимостью. Это может вам не нравиться, но я рад был бы верить, что центром мира остается Земля, а Вселенная, в которую верит Таллентайр как в бесспорное открытие современной науки — лишь призрачный отблеск кристаллической сферы, в которой мы заключены. Человек вроде Таллентайра может не видеть смысла в спорах о количестве ангелов, танцующих на острие иглы, или о том, сколько Демиургов может выдержать ткань нашей реальности, но Зиофелон рассматривает происходящее с совершенно иной точки зрения, также как и Баст. Пробудившиеся Демиурги предпочли не враждовать и не заключать союза, пока не разобрались в загадочной природе Вселенной. Вот что, как вы с Таллентайром легко догадались, занимало их последние двадцать лет. Возможно, вы помогли им больше, чем подозревали, предпринимая собственные исследования, а я был необходимым инструментом наблюдений Зиофелона.
Я не могу сказать, к какому выводу пришел Зиофелон, но из того, что Век Чудес вернулся, чтобы вмешаться в Век Разума, я заключаю, что наступил переломный момент. Теперь мы точно знаем, что на Земле пробудился и готов действовать не только один Демиург. Могут быть и другие, способные скрывать свое присутствие благодаря лучшему пониманию современного мира. Возможно, они заключили собственный пакт; если это так, то он, возможно, так же хрупок, и окажется расторгнут, если Демиурги решат, что их интересы изменились.
Вот что мы обязаны выяснить единственным способом, которому доверяют Демиурги. Мы должны узнать, сколько на Земле осталось Демиургов и в каком они состоянии. Нам также необходимо узнать, если мы сможем, действительно ли существуют Демиурги в иных мирах и представляют ли они опасность тем, кто остается на Земле. Кроме того, всех троих особенно интересует судьба Махалалеля — как вы легко можете догадаться, — а также ответы на вопросы, явно затрагивающие Махалалеля. Природа человека, как и природа Демиургов, остается загадкой. И все эти загадки мы должны разгадать, если сможем.
Как я говорил вам раньше, у нас с вами больше шансов разобраться, в чем дело, чем у остальных из тех, кого будут использовать. Мы разделим увиденное, но затем, когда все значения будут истолкованы, все заключения выведены, все планы созданы и расписаны, тогда мы снова станем врагами, вне зависимости от наших желаний.
Лидиард машинально провел рукой по своему обновленному телу:
— И мы вернемся в наше прежнее состояние, я полагаю? — Казалось, эта мысль представляется ему исключительно ужасной.
— Вы потеряете не так много, как я, — спокойно напомнил ему Харкендер. — Но вы можете надеяться, что у нас есть шанс. Если нам повезет в поиске информации, то, возможно, наши хозяева решат в будущем использовать нас более аккуратно. Какой бы неприятной ни казалась вам эта мысль, следует надеяться, что мы сможем заслужить награду тяжким трудом. Если это оскорбляет вашу гордость, напомните себе, что, каким бы ни был мир, вам в нем жить.
Лидиарда явно не утешило любимое высказывание Таллентайра, услышанное из уст его врага — Харкендера. Но его любопытство было сильнее ощущения несправедливости, и он слишком сильно жаждал информации и слов ободрения, чтобы отвернуться.
— Думаете, нам вернут нашу силу и здоровье? — спросил он, не решаясь высказаться прямо.
Харкендер пожал плечами:
— Откуда мне знать? Есть только две вещи, в которых я уверен. Первая — это то, что меня уже нельзя приговорить к худшему, чем то, что я пережил за последние двадцать лет. Я выстоял и могу не бояться будущего. Вторая — это то, что для мира людей не важно, решат ли падшие ангелы действовать совместно или нападут друг на друга; в любом случае, когда их могущество откроется, мир изменится до неузнаваемости. Я не говорю — будет уничтожен, но я говорю — изменится. Вслед за Веком Разума может прийти Век Абсурда: новый Век Магии, ещё более странный, чем предыдущий. Я верю в это более искренне, чем вы воображаете.
— Таллентайр бы с этим не согласился, — возразил Лидиард, хотя и понимал, насколько неубедительно это прозвучало.
— Вы знаете не хуже меня, что это ничего не значит, — мстительно сказал Харкендер. — Таллентайр слеп, но считает, что поэтому видит лучше. Я рассчитываю встретить его здесь; на этот раз, я полагаю, он никого не удивит великолепием своих видений или широтой своих взглядов. На этот раз он не сможет предпринять ни одного шага, который бы заставил участников игры поменять свою стратегию. Не сможете и вы.
Произнеся последние несколько слов, он поднялся. Он сказал достаточно. Он оглянулся, выбирая направление. Харкендер не сомневался, что быстро найдет древо познания, но ему хотелось прогуляться просто ради удовольствия от ходьбы. Приятно было бы также расстаться с Лидиардом, чтобы насладиться жизнью и одиночеством, одиночеством вне мира.
Этот мир был подобием сцены, на которую вскоре выведут труппу актеров, чьи таланты не достойны их ролей, но это не означало, что ему нельзя по возможности насладиться своей частью сценария.
Он ушел прочь, не беспокоясь о том, встал ли Дэвид Лидиард, чтобы последовать за ним, или нет. Они встретятся снова, и довольно скоро.
Интерлюдия вторая.
Мы не подвергаем сомнению то, что эволюционисты доказали наиболее фундаментальную часть своей теории. Все живущие в данный момент особи состоят между собой в родстве и произошли от нескольких родственных предков очень близкого вида. Простейшие организмы, о которых нам стало известно, и те, которые, как следует полагать, слишком малы, чтобы мы могли разглядеть их даже с помощью самых мощных наших микроскопов, по-видимому, развились из этих отдаленных предков практически без изменений. Наиболее сложные организмы — человек и его двоюродные братья среди высших млекопитающих — являются результатами череды волшебных преобразований.
Доказательств данным фактам предостаточно.
Но когда мы признаем указанный вывод, встает вопрос об объяснении. Соглашаясь, что эволюция произошла, мы должны спросить, как именно. Какой механизм завел процесс эволюции, позволивший микробу со временем превратиться в человека?
Было уже признано, что Чарльз Дарвин дал ответ на данный вопрос, но не совсем ясно, является ли его ответ достаточным. Его прекрасная книга «О происхождении видов путем естественного отбора и сохранения благоприятных пород в борьбе за жизнь» представляет богатый спектр доказательств и доводов — но если вспомнить те доводы, что обосновывают факт эволюции, то видно, что мнение Дарвина относительно того, как протекала эволюция, менее ясно.
Одно лишь окончательно проясняется доказательствами Дарвина: отбор отдельных индивидов в поколении в качестве материала для воспроизводства может быть сильным фактором изменений. Его наблюдения за размножением домашних животных с характерными чертами вполне полно подкрепляют это утверждение, учитывая, что мы располагаем большим выбором пород кошек, собак, домашних птиц, рогатого скота и овец. Однако мы легко можем усомниться, что дивергенция видов в дикой природе осуществлялась в ходе такого же процесса. Можем ли мы действительно заключить, что процесс «естественного отбора» в ответе за широкий спектр естественных видов? Действительно ли борьба за существование, как предполагает схема Дарвина, может привести к предопределенной цели, обеспечивая достаточно энергичное и постоянное изменение новых видов?
