хотела говорить так горько, быстро поднялась и прозаически добавила: – Ну, чем быстрее, тем лучше. Как насчет того, чтобы разделить припасы?»
Мой план, если только это можно назвать планом, был сравнительно прост. После набега в деревню вчера ночью Марк и Лэмбис, скорее всего, вернулись в пастушью хижину на остальную часть ночи, чем предприняли долгую прогулку к своему каяку. Но, судя по крови в сарае Софии, Марк, возможно, и не смог преодолеть трудный подъем к избушке. Тогда они спрятались до утра ближе к деревне, и вполне возможно, что Марку, если сильно кровоточит рана, придется прятаться там сегодня. Как бы там ни было, мне казалось, что нужно найти прямую тропинку к разрушенной церкви, на которой было совершено первое убийство, и следовать по ней вдоль склона. Это разумный маршрут для туриста, он приведет туда, где Марку и Лэмбису наверняка придется идти. Кроме того, там меня будет видно издалека откуда угодно. Я вспомнила, как ясно критянин вчера выделялся на фоне кипарисов рядом с тропинкой. Если остановиться там, а Марк и Лэмбис где-то наверху, они наверняка увидят меня, и я смогу показать, что у меня есть новости. Я обещала, что вмешаюсь снова, только если у меня будет важная новость. Поэтому они дадут знак, чтобы я поняла, где они. И после этого я проберусь к ним как можно осторожнее. Если сверху не будет сигнала, тогда придется решить, подыматься ли вверх и искать их на выступе и в хижине, или пробираться по тропинке и пытаться найти каяк. Все это неопределенно, но безо всякой информации, это самое лучшее, что можно сделать.
Что касается убийцы, которого я теперь решительно отождествляла с Джозефом, я основательно о нем подумала, и решила, что мало рискую. Если я его встречу на тропинке, у меня много оправданий, включая и личный совет Стратоса посетить византийскую церковь. Только обменявшись сигналами с Марком, придется быть осторожной, но тогда Марк и Лэмбис защитят меня. Странно, но эта мысль не раздражала меня, как вчера. Я не могла думать ни о чем, кроме момента, когда освобожусь от ужасного груза новостей и ответственности за будущие поступки.
От храма, где я оставила Фрэнсис, маленькая тропинка ведет сквозь лимонные деревья до открытого места. Похоже, тропинкой часто пользовались деревенские стада, поэтому мне пришла в голову мысль, что она соединится со старой горной дорогой к церкви и древней гавани.
Оказалось, что это именно так. Очень скоро узкая дорожка привела меня на верх голой растрескавшейся скалы, где кто-то пытался выстроить стену, и соединилась с более широкой, но ничуть не более гладкой тропой вдоль склона.
Жарко. Почти нет деревьев, только хилые тополя с белыми, как кости, ветками. В трещинах растет чертополох, и везде над сухой пылью танцуют маленькие желтые цветочки на тоненьких, как нитка, стебельках, ветер мотает их в двух дюймах над землей. Это очаровательные маленькие цветочки, миллион золотых пылинок в пучке лучей, но я тащилась по ним, почти не видя их. Радость ушла: в моем мире осталась только каменистая тропа и работа, которую она заставила меня проделывать. Я брела по жаре, уже уставшая. Нет никого, кто плелся бы тяжелее, чем тот, кто неохотно несет плохую весть.
Тропа не все время поднималась. Иногда она вдруг взметалась вверх так, что приходилось карабкаться по чему-то вроде высохшего русла. Оттуда я попадала на голую горячую скалу, которая пролегала с однообразной относительной легкостью вдоль склона горы. В другое время она вела с приводящим в ярость отсутствием логики круто вниз сквозь клубы пыли по камням и чертополоху, а дикие смоковницы ласкал южный ветер. Иногда тропа пересекала ущелья или взгорки, заросшие колючками. Она всегда была открыта для обзора с высоких холмов, скрывающих пастушью избушку. Но видела ли я выступ, на котором находился Марк, мог ли он видеть меня, если все еще был там, я не знала. Я наблюдала за окрестностями и упорно пробиралась вперед. Меня наверняка можно будет увидеть, когда я достигну кипарисовой рощи.
С любопытным противоречивым чувством облегчения и страха я наконец увидела на фоне длинного открытого выступа горы темные кипарисы. На полпути к ним, как шрам, окаймленный верхушками зеленых деревьев, узкое ущелье проходит параллельно высокому обрыву, по которому я рискнула пройти в первый день. Рядом с ним, в пустом дупле оливкового дерева, Лэмбис прятал вчера провизию.
На краю ущелья, где тропинка круто поворачивает вниз к воде, я остановилась. В этом месте ручей расширялся в мелкое озеро, где кто-то положил камни для перехода. Ниже русло ручья расширяется, вода льется от озерца к озерцу среди зарослей кустарника, но вверху, там, куда нужно идти, извивается глубокое ущелье. В нем много деревьев, верхушки которых видны издалека. Это самые густые заросли, куда я попала со времени расставания с Фрэнсис в лимонной роще. Хотя рассудок подсказывал, что незачем прятаться, я обрадовалась и заспешила вниз к озерцу, в тень, с мыслью, что если отдыхать, то именно здесь.
У озерца тропинка расширяется с обеих сторон. Грязь утоптали стада, которые из года в год, возможно, еще со времен Миноса, спускались сюда попить по пути к горным пастбищам. Недавно тоже прошло стадо. Некрутой противоположный берег все еще в следах грязи, где прошли овцы, разбрызгивая воду над утоптанной глиной. Грязные отпечатки сандалий пастуха. Он подскользнулся в глине так, что носки и каблуки смазались, но оттиск веревочной подошвы отчетлив, как фотография.
Подошва из веревки. Я балансировала на последнем камне в поисках сухого места, на которое можно наступить, когда важность этого поразила меня, и… я застыла на одной ноге, как плохое подражание Эросу на Пикадилли, и ступила прямо в воду. Но я была слишком поражена, чтобы обращать внимание на такую ерунду. Просто выбралась из ручья, тщательно стараясь не оставлять отпечатков в грязи, стояла, встряхивая промокшие ноги, и размышляла.
Вполне возможно, что, как я и думала раньше, это отпечаток ног пастуха. Тогда у него такой же размер ноги, как у Марка. Это маловероятно. Большинство сельских жителей Греции носят полотняные тапочки с резиновой подошвой или дешевые парусиновые туфли со шнурками, тоже на резиновой подошве. И многие мужчины (и некоторые женщины) носят ботинки, так как летом в высохших полях полно змей. Обувь с веревочными подошвами – редкость. Я пыталась купить именно такую для этого отпуска и в Афинах, и в Гераклионе, но безрезультатно. Итак, хотя мог это быть и пастух, скорее всего, здесь побывал Марк.
Эта мысль заставила меня остановиться и пересмотреть планы.
Следы явно оставлены утром. Значит, что бы ни случилось ночью, у Марка достаточно сил, чтобы держаться на ногах и уйти из деревни к каяку. Я кусала губы, размышляя. Неужели он… неужели он уже обнаружил то, что я собираюсь сказать? Нашел ли он каким-то образом дорогу на мельницу, прежде чем София удалила следы ее обитателя? Я заставила себя одуматься. Невозможно выбраться из этой истории таким образом. Все равно нужно найти его… Но вдруг оказалось, что можно все упростить, ибо были и другие следы… Еще один, намного слабее, чем первый, ясно вырисовывался. Затем еще, пыльный и неясный. И еще… Затем я потеряла их на сухой, каменистой земле берега.
Я застыла в растерянности, смотря пристально вокруг на горячую землю и горячий камень, где мириады оттисков маленьких раздвоенных копыт терялись в потревоженной пыли. Жара, которой в ущелье не мешает ветер, спускалась со свирепого неба, как из пылающей печи. Жарко и хочется пить. Я вернулась в тень, села у сумки и нагнулась к воде…
Четвертый след оказался просто красавцем. Отпечатался во влажной грязи под кустом, как раз у меня перед глазами. Но не на тропинке. Марк ушел вверх по ущелью сквозь заросли деревьев у воды. Он не пробирался к каяку. Направился под прикрытием к избушке пастуха.
Я взмахом подняла сумку на плечо и нагнулась, чтобы пробираться за ним. Чтобы прятаться, здесь самое подходящее место. Узкую щель утоптанной земли под деревьями едва ли можно назвать тропинкой. Может, раньше только крысы по ней ходили, а потом появились случайные следы веревочных подошв. Деревья были веретенообразные, с узкими стволами и легкими листьями. Осины и белые тополя и какие- то мне неизвестные деревья с круглыми тонкими листьями пропускали свет пятнами мерцающей зелени. Между стволами буйно росли кусты, но, к счастью, они в большинстве своем были разновидностями жимолости и ломоноса. Там, где приходилось протискиваться, я замечала следы, которые Марк тоже оставил, пробираясь здесь. Старые бдительные глаза Аргуса, думала я торжествующе. Девушка Крузо собственной персоной. Не такой уж он молодец в этих делах. Марку пришлось бы допустить… И тут настроение резко упало до мрачной серости. Я тяжело побрела вперед.
Подъем становился круче, путь запутаннее. Следы исчезли, а если бы и нет, я бы их не увидела.
