Дэвид Гольдфарб и Бэзил Раундбуш слезли с велосипедов и нетерпеливо поспешили к таверне «Белая лошадь» – как спешили бы к оазису в пустыне.
– Жаль, что мы не можем взять с собой Мцеппса, – заметил Раундбуш. – Ты не хотел бы помочь бедному зануде провести вечер получше?
– Я? – спросил Гольдфарб. – И не подумаю.
– Похвальное поведение, – сказал Раундбуш, кивая. – Поступай так всегда – и ты далеко пойдешь, хотя если все время думать о том, чтобы не думать, то это может испортить праздник, как думаешь?
У Гольдфарба хватило здравого смысла не впутываться в этот бесконечный спор. Он распахнул дверь в «Белую лошадь» и окунулся в облако дыма и гул голосов. Бэзил Раундбуш вошел и захлопнул дверь. После этого Гольдфарб отодвинул в сторону черный занавес, закрывавший вход изнутри, и они вошли в помещение.
Яркий электрический свет заставил их заморгать.
– Мне здесь больше нравилось при факелах и отсветах очага, – сказал Дэвид. – Придает атмосферу прошлого: чувствуешь, что Шекспир или Джонсон могли бы заглянуть сюда, чтобы пропустить пинту пива вместе со всеми.
– Загляни сюда Джонсон, одной пинтой не ограничилось бы, и это совершенно точно. – сказал Раундбуш. – Все эти факелы возвращают нас в восемнадцатое столетие, должен заметить. Но помни, старик, восемнадцатое столетие было грязным и неприятным. Так что – даешь электричество каждый день!
– Похоже, что так и будет, – сказал Гольдфарб, направляясь к бару. – Удивительно, как быстро можно восстановить электроснабжение в отсутствие постоянных бомбежек.
– Действительно, – согласился Раундбуш. – Я слышал, что если перемирие продолжится, то вскоре будет отменено и затемнение. – Он помахал Наоми Каплан, которая стояла за стойкой. Она улыбнулась и помахала в ответ, затем ее улыбка стала еще шире – она увидела за спиной Раундбуша низкорослого Гольдфарба. Раундбуш хмыкнул. – Ты – счастливый парень. Надеюсь, ты знаешь это.
– Можешь поверить, знаю, – сказал Гольдфарб с таким энтузиазмом, что Раундбуш рассмеялся. – А если бы не знал, моя семья слишком часто напоминает мне, чтобы я не забыл.
Его родители, братья и сестры одобрили Наоми. Он был уверен, что все будет хорошо и дальше. К его огромному облегчению, она тоже с симпатией отнеслась к ним, хотя их переполненная квартира в Ист- Энде была далека по удобствам от комфорта верхушки среднего класса, в котором она выросла в Германии – до того, как Гитлер сделал жизнь евреев невозможной.
Они нашли очень узкое свободное место возле стойки и втиснулись в него, локтями расширяя пространство. Раундбуш щелкнул серебряной монетой по влажному полированному дереву.
– Две пинты лучшего горького, – сказал он Наоми и добавил еще несколько монет. – А это для вас, если не возражаете.
– Благодарю вас, нет, – сказала она и сдвинула лишние монетки обратно к Раундбушу.
Остальные она смела в коробку под стойкой. Гольдфарбу хотелось, чтобы она перестала работать здесь, но она получала гораздо больше, чем он. Владелец «Белой лошади» мог поднимать цены, чтобы идти в ногу с инфляцией, скачущей по британской экономике, и почти тут же повышать жалование. Скудное жалование Гольдфарба, служащего королевских ВВС, отставало на несколько бюрократических шагов. Когда его призвали в 1939 году, он мог думать, что получает приличные деньги, – теперь они почти равнялись нищете.
Он проглотил свою пинту и купил вторую. Наоми позволила ему взять пинту и для нее, невзирая на протесты Бэзила Раундбуша.
Они уже подняли свои кружки, когда кто-то за спиной Гольдфарба спросил:
– Кто эта твоя новая приятельница, старик?
Гольдфарб не слышал этого кентерберийского выговора уже целую вечность.
– Джоунз! – сказал он. – Я не видел тебя так давно, что уж подумал, что ты расстался с жизнью. – Затем он бросил взгляд на товарищей Джерома Джоунза, и его глаза расширились еще больше. – Мистер Эмбри! Мистер Бэгнолл! Я и не знал, что вы объявились дома!
Последовали представления. Джером Джоунз замигал от удивления, когда Гольдфарб представил Наоми Каплан как свою невесту.
– Счастливец! – воскликнул он. – Нашел себе прекрасную девушку, и ставлю два против одного, что она не снайпер и не коммунистка.
– Э-э… нет, – сказал Дэвид. Он кашлянул. – Я не ошибусь, если предположу, что в недавнем прошлом ты не так уж плохо проводил время?
– Ты и половины не предположишь! – ответил специалист по радарам с непривычной искренностью. – Даже половины.
Гольдфарб узнал эту интонацию – так говорят о местах и делах, о которых не хочется вспоминать. Чем больше он думал об этом, тем больше ему хотелось отвлечься.
К стойке бара вернулась Сильвия с подносом пустых кружек.
– Боже мой, – сказала она, взглянув на вновь прибывших. – Посмотрите, кого ветер принес к нам. – Она инстинктивно пригладила волосы. – Где же вы, парни, болтались? Я думала… – Она не договорила, хотя ей в голову явно пришла та же мысль, что и Гольдфарбу.
– В прекрасном, романтичном Пскове. – Джордж Бэгнолл закатил глаза.
– Где это, как вы назвали? – спросила Сильвия.
– Если провести линию от Ленинграда до Варшавы, она пройдет недалеко от Пскова, – ответил Бэгнолл.
Гольдфарб мысленно представил себе карту.
Джером Джоунз добавил:
– И все время, пока мы там были, единственное, что поддерживало нас, так это воспоминания о «Белой лошади» и о работающих там прекрасных заботливых девушках.
Сильвия посмотрела себе под ноги.
– Принеси мне совок для мусора, – сказала она Наоми. – Тонем в грязи. – Она снова повернулась к Джоунзу. – А ты даже более сдержан, чем мне помнится.
Он улыбнулся, совершенно не смутившись. Бросив критический взгляд на всех троих, Сильвия продолжила:
– Вы были последними, кто видел меня за неделю до вашего отъезда. Потом я слегла в постель с воспалением легких.
– Я никогда не ревновал к микробам, – сказал Джоунз.
Сильвия ткнула его локтем в ребра, достаточно сильно. Затем зашла за стойку, сняла с подноса грязные кружки и принялась наполнять новые.
– А где Дафна? – спросил Кен Эмбри.
– Я слышал, что в прошлом месяце она родила девочек-близнецов, – ответил Гольдфарб, эффектно завершая последовательность вопросов.
– Я бы сейчас кого-нибудь убил за кусочек бифштекса, – сказал Бэгнолл тоном, который никак нельзя было назвать шутливым. – Никак не ожидал, что у нас с едой хуже, чем на континенте. Черный хлеб, пастернак, капуста, картошка – то же самое, что ели немцы в последнюю зиму великой войны.
– Если вы слишком сильно захотите бифштекса, сэр, то рискуете погибнуть, – сказал Гольдфарб. – Владелец коровника в наши дни охраняет его с винтовкой, и бандиты тоже легко добывают винтовки. Все обзавелись винтовками, когда пришли ящеры, и далеко не все вернули их обратно. Вы ведь знаете о перестрелках из-за еды? О них постоянно сообщают газеты и радио.
Сильвия кивком подтвердила согласие со сказанным.
– Сейчас, как на Диком Западе, стрельба каждый день. Здесь, на берегу океана, мы обходимся цыплятами и рыбой. Но говядина? Ее нет.
– Куры тоже чего-то стоят, – сказал Бэзил Раундбуш.
Гольдфарб промолчал, хотя с его крошечным жалованием у него было больше оснований
